Детство Лапиндрожки. Мемуары 1949–1955 гг.

– Нет, мне это не идет, я лучше, в своей, с полями буду ходить. И я бы лучше себе купила серое, габардиновое, как у тети Нади Карпинской, я тут недавно в магазине примерила, так благородно. С отпуска куплю, или Пашка что-нибудь сделает на продажу. Он Галине Петровне с Кооперативной, обещал буфет сделать, вот тогда денежки у нас будут, – заговорщическим тоном сказала тетя Вера.

– А мне серый цвет не пойдет, – сказала мама, – Я очень бледная. Она помазала помадой точки на щеках и растерла их рукой, – вот так лучше.

***

– Люсенька, сегодня мы с тобой поедем в Москву! – сказала радостно мама, одевая меня в мой красный капюшон, который, наконец-то, дождался выхода в свет. К тете Зине и дяде Володе, на Каланчевку!

– Ту, ту, палавоз! – запрыгала я, зная что мы поедем на поезде. Морозено!

– И мороженое купим, и пирожное. Вкусно?! – мама заманчиво улыбнулась. – Ну, побежали! – сказала она, взяв меня на руки.

Но, бежала только мама, держа на руках меня, и еще сумочку и сеточку с необходимыми вещичками, а я смотрела по сторонам, и знала, что сейчас будет перекресток, ясельки, а потом мои любимые сосенки, растущие прямо посредине улицы. Последнее препятствие деревянная лестница на платформу, сделанную из таких же досок, и мы уже у кассы. Мама перевела дух, купила билет, и, посадив меня на лавочку, уже спокойно стала ждать поезд.

В поезде я, конечно, стояла возле окошка, на лакированной лавочке, и смотрела на проезжающие поезда, на домики, на церковь, и на тетю, в белом халате, надетом поверх пальто, которая вошла в вагон с огромным серебряным коробом, висящем на толстом ремне на ее шее.

– Мороженое, кому мороженое! Эскимо, рожки, пломбир… громко на весь вагон вещала тетя.

– Дайте нам эскимо, пожалуйста, – мама достала рубль десять копеек и купила заманчивую серебряную колбаску на палочке. Она отвернула фольгу и дала мне лизнуть и съесть кусочек шоколадной корочки. Но, этого было мало.

– Люсенька много нельзя, простудишься!

Я уже хотела заорать, когда мне не хватило просто слизывать мороженое. Я хотела всю палочку! Я протянула настойчиво к нему руку, но мама отвлекла мое внимание

– Смотри, сейчас мы въедем в туннель, – загадочно сказала мама, и скоро в вагоне стало почти темно, а за окошком была чернота и желтые огни. А потом поезд снова выехал на солнце, и вскоре появилась платформа.

***

Это был Казанский вокзал с мельтешащими пассажирами, продавщицами, грузчиками и милиционерами в белой форме. Мимо проезжали тележки с чемоданами, тетки громко предлагали пирожки, и люди сидели на своих чемоданах или тащили их к поезду.

– Москва! Люсенька, мы приехали в Москву! – мама взяла меня на ручки и вышла из поезда.

День был солнечный, апрельский, он сверкал голубым небом и осколками лужиц на тротуаре. И в нем вся эта привокзальная суета тоже казалась праздником!

Все вокруг было не так, как в Ильинке. Деревья, растущие на тротуаре, были окантованы ажурными металлическими решетками. Скверы выделялись посаженными по кругу кустами, на которых чуть набухли почки. А по асфальту сквера весело катались детишки на маленьких велосипедах, девочки прыгали через веревочку, а воробьи пили из сверкающих лужиц водичку. Здесь было столько всего! И машины и троллейбусы, и светофор, горящий разными цветами… и витрины магазинов, и большие дома, и полосочки на дороге. Здесь все было другое и запахи, и краски, и насыщенность деталями. Это восхищало, но совершенно не пугало, и назначение всех этих деталей, становилось очень быстро понятным. Полосочки, это там, где переходят дорогу люди,, а светофор, с разными огоньками, это для того, чтобы троллейбус останавливался.

А для мамы, это было возвращение в детство, ведь она была москвичка, родилась в самом центре Москвы, на улице Степана Разина, которая находилась в трех минутах от Кремля. И гулять с бабушкой она ходила не куда-нибудь, а в Александровский парк! Потом они жили здесь с бабушкой Полей на Каланчевке, а потом с бабушкой Машей в Прозоровке на даче Николая Карловича фон Мекк. В голове у мамы пронеслись воспоминания о детстве, юности, войне…

– Не будем вспоминать плохое, – подумала она. Сейчас сходим в гастроном, купим тете Зине что-нибудь вкусненькое, посидим у нее немножко и пойдем, прогуляемся. В скверик на Лермонтовской.

В гастрономе, который находился в полуподвале этого же дома, вкусно пахло колбаской, и смолотым кофе, а прилавок с тортами и пирожными украшенными цветами из разноцветного сливочного крема, занимал, наверное, метра три.

– Какие пирожные мы с тобой купим, а Люсенька? – спросила мама, выбирая из множества, разложенных на витрине. Там лежали корзиночки, наполненные грибками, или нежными цветами, воздушные слоеные квадратики «наполеон», посыпанные крошкой, трубочки «эклер», политые разной глазурью, на тортах красовались разноцветные пастельные розы, зайчики и белочки, а на шоколадном огромном торте все фигурки были тоже из шоколада. Но, это был очень дорогой торт, он стоил пятьдесят пять рублей. Здесь было столько всего, что глаза разбегались. Мама выбрала «эклер», «наполеон», и корзиночку с грибками, а я показала пальчиком на пирожное с розовым цветком, который был бисквитным кусочком торта «сказка». Мы пробили чек в кассе с белым разрисованным стеклом. И получили белую коробочку, завязанную розовой веревочкой на бантик.

– Ну вот, теперь мы можем идти в гости, – сказала мама, и мы, выбравшись по лесенке на улицу, вошли в подъезд, который пах пирожками с мясом.

***

– Вот мы и пришли! Ну-ка Люсенька, нажми на эту кнопочку. Еще раз и еще раз! Три звонка Громовым, прочла она надпись на двери.

– Здрастье, тетя Зина! – поздоровалась она с крупной дамой. А тетя Зина Маленькая дома?

Здесь жили две Зины, одна была тетей мамы, а другая женой дяди, который умер во время войны. Обе они были Громовы. И чтобы их различить им присвоили добавочное имя Большая и Маленькая.

– Надя! Зинаида Алексеевна куда-то вышла. Ты пока посиди у нас, чайку попей, – сказала подошедшая соседка Варя. Она минут через двадцать придет. Вот какая у Николая дочка-то выросла. Красивый был мужчина, – покачала головой тетя Варя.

– Проходите, – улыбаясь, предложила тетя Зина большая. Ей не хотелось показаться невежливой, ведь это была ее племянница по мужу, но, она была очень экономной, и угощать двоих, она никак не рассчитывала, поэтому сказала это так неопределенно, уступая свое гостеприимство соседке.

– Да мы только вещички оставим, а сами с Люсенькой пойдем, прогуляемся. На улице так хорошо! Мы в скверик и обратно, – оправдалась мама, не желая отягощать тетю Зину Большую муками совести.

***

– Надечка! – маленькая женщина лет сорока в темно-зеленом пальто и сумкой с продуктами встретила нас на лестнице. – Куда же вы? Пойдемте назад. Я как раз из магазина, сейчас чаю попьем, а потом я котлеты пожарю.

– Мы немножко прогуляемся, полчасика, а вы пока чайник ставьте, – сказала мама, ей очень хотелось снова посмотреть на знакомые места, и почувствовать себя москвичкой.

– Гражданка! – услышала мама, когда мы вошли в сквер. Вы не против, если я сфотографирую вас с вашей дочкой. Уж очень вы удачно смотритесь. Встаньте вот так и ведите ребеночка за руку по дорожке. Так, хорошо. Смотрите себя в журнале Огонек на обложке! – весело сказал мужчина, подержав в своих руках мою ручку. Какая милая мама, улыбнулся фотограф, как вас зовут?

– Надежда Громова! – гордо сказала мама. Здесь в Москве, она ощутила себя той девочкой, которая когда-то здесь жила, и тогда она была Громова!

– А меня Леонид Кудрявцев. Вот мой телефон.

Мужчина написал номер на бумажке и дал маме в руку. Звоните, если будут вопросы.

И мама в пальто, в шляпке с вуалью, а я в красном капюшончике и красных ботиночках, среди весенней первомайской Москвы появились на обложке «Огонька».

– Тетя Зина, – нас сейчас в журнал сфотографировали! – радостно сказала мама, войдя в комнату.

– Дядя, чик, – сказала я.

– Надечка, как она уже хорошо говорит! И все понимает!

– У, такая сообразительная! – улыбнулась мама. Вот спросите, как ее зовут.

– Люля, – сказала я, не дожидаясь приглашения. – Папа Петя, мама Надя, тетя Леля.

– Какая умная девочка! А наш Володя тоже скоро женится. Я уже ее видела. Красивая девушка, вежливая. Он сейчас как раз у них, они здесь не далеко живут. Люди простые, но приличные. Тетя Зина говорила, заканчивая фразу, немного оттопыривая нижнюю губу, как будто немного обижаясь как ребенок. Но, когда она улыбалась, то была похожа на маму, и поэтому мне всегда нравилась.

Маленького роста, она была одета, в черный сарафан из шерсти, наверняка перешитый из старого платья, с кофточкой из крепдешина, завязывающейся бантом на груди, Короткие волосы, постриженные под каре, заколоты заколкой на бок на косой пробор. Тете Зине Маленькой было в то время сорок два, но мне она казалась бабушкой.

– Надя, сажай ее на кровать, есть, наверное, хотите, сейчас я котлетки принесу, а хочешь, мы ей кашку сварим, предложила тетя Зина, беря меня на руки.

– Хотите я сама, я все на кухне знаю, – предложила мама.

– Пожалуйста, если хочешь. Вот тебе манка, ой, а молока то нет! – сделала испуганное лицо тетя Зина.

– А мы взяли с собой, у меня в сумке бутылочка.

– Прекрасно! – улыбнулась тетя Зина. – Как там Вера, Маша? Мама все в магазине работает? Как Петр Гаврилович? – тетя Зина, со мной на руках прошла за мамой на кухню, по огромному коридору, на стенах которого, висели велосипеды, санки, корыта. Потому что, теперь квартира, в которой до революции жила одна семья моей прабабушки, стала коммунальной, и в ней на кухне стояло шесть столов, шесть примусов, и очередь в ванну, была с утра приличной. Кухня и коридор, к счастью, были огромными, и поэтому роль ванны, умывальника и прачечной часто присваивала себе кухня. В ней стирали и купали детей.