Детство Лапиндрожки. Мемуары 1949–1955 гг.

– Да! – сказала Надя и заиграла: «когда я на почте служил ямщиком…»

– Был молод, имел я селедку…. – запел Паша.

– Мам, а ты помнишь, как бабушка Маша скормила нам картошку, которую наш кот обоссал, – засмеялась Вера.

– Кот Васька наглый был, все метил. А ботинок сколько испортил! – Мария Ивановна, сдержано улыбаясь, подошла к форточке и закурила сигарету.

– Мать его гоняла, – Шут те дери! Веником его. А он ее не очень-то боялся. Ему хоть бы что, удерет на другое место, и нагло так сядет, морду лапой умывает.

Вы услышали, что картошка испорченная, орете, – мы такую картошку есть не будем. Выброси ее.

– Выброшу, выброшу, – пообещала мать. Я сегодня новую куплю на базаре.

Вот мы уже неделю прожили, едим, едим, а картошка, которую мать заново купила, все не кончается, – продолжила Мария Ивановна. Я и говорю, – мать, может, ты нам сегодня ту, обоссаную сварила? И тарелку отодвинула.

– Ту!?! – сделала удивленное лицо бабушка. Так, ту, вы уже давно съели!

Мария Ивановна хитро улыбнулась, вспоминая свою маму и тот день, и стала похожа на девочку, которая напроказила.

– Ну, и правильно сделала, – засмеялась Вера. – Время было тяжелое, картошку выкидывать нельзя было, тем более, мы и не заметили! Подумаешь кот, он же свой, а потом может он и промахнулся?!

– Я бы этого кота! – показал Павлик руками…

– Сказал бы ты это при нем! – усмехнулась Мария Ивановна. – Один наш сосед, как-то раз, пришел к нам в гости. А кот на стуле сидел. А ну кыш, сказал сосед очень грубо и треснул кота. Тот тихо взвизгнул, отпрыгнул и сел в другом месте, он умыл свою морду лапой и, казалось, заснул на печке. И, лишь иногда, когда сосед слишком громко говорил, он открывал глаза и смотрел в нашу сторону. Бабушка Маша соседа оговорила, что мол, зачем он кота стукнул.

– Вот еще, с крысами буду церемониться, – ответил сосед. – Я бы их всех придушил!

– Этот сосед потом долго к нам не приходил. Мы его, не очень-то привечали. Но, вдруг, появился.

Кот сидел на печке. Увидев соседа, он сразу прижал уши, и шерсть у него встала на спинке дыбом. И молниеносно как на соседа спрыгнет, и в шею ему вцепился. Тот заорал, кота сбросил и бежать. Вот как! Сколько времени помнил, и отомстил!

– Я бы ему шею свернул, – скрипнул зубами Павлик, он делал так, когда злился, а тетя Вера просила его не делать этого, но сейчас она смолчала, сделав вид, что не заметила.

– Этот кот у нас двадцать лет жил, – невозмутимо продолжала Мария Ивановна, не обращая внимания на зятя. – Умный был! В двадцатом, когда все по карточкам было, на рынке плоховато, коту мало чего дома перепадало. Но, ему проще. Мышей полно, он удерет на улицу, в подвал залезет, вот и сыт. Иногда нам мышку принесет. Проснемся, а около кровати мышь дохлая лежит, а он рядом на тряпочке спит.

Потом, он видно понял, что мышей мы не едим, и однажды, долго его не было. Мы уж подумали, что с Барсиком что-то случилось. И вдруг, смотрим, по крыше наш кот идет и в зубах, что-то тащит. Прямо волочит.

– Шут те дери! Чегой-то он, может крысу удумал нам на обед тащить?! – всплеснула мать руками и побежала ему дверь открыть. Рада, что кот нашелся.

Кот и вошел в дверь, да так важно, и положил перед столом круг краковской колбасы!

– Боже ты мой! Да где ж ты спер ее?! – удивился отец, рассматривая колбасу. – Точно, в колбасной лавке!

– Мать, как ты думаешь, может, вернем? А то не дай Бог, еще на нас подумают! Да и можно ли ее есть? – с сомнением спросил отец.

– Да вроде в шкурке, не испорченная. Сварим, вот и нормальненько будет, – посмотрела на колбасу мать. – Возвращать!? Кот старался, а ты возвращать! Сегодня вечером праздник устроим!

– Ну что, Барсик, а тебе кусочек отрезать? – мать погладила кота, а тот на коврик ушел и заснул, уработался, полкило в зубах по крышам таскать. Лавка-то на соседнем переулке была. Но, шкурок ему и щей оставили. Он ведь такой был, ел все подряд, даже соленые огурцы. Вот какой кот! Так, что за картошку его ругали не очень.

– Краковской, и я бы съел, – заметил Павлик. – Где бы нам такого кота раздобыть?

– Мать, а помнишь, как мы с тобой в войну за дровами ползали, и как ты застряла, – засмеялась Надя, отложив гитару и взяв из вазочки конфетку.

– В войну холодно было, дров нет, ты в Новосибирске, отец на фронте, а мы с матерью здесь одни. Уже все что можно и нельзя сожгли. Даже книги. Как жалко было словарь немецкий! Толстенный, на двадцать тысяч слов! Мне его еще Николай Карлович Фон Мекк подарил, когда мы в Прозоровке на его даче жили.

– На тебе, Надечка, словарь, – говорит. – Учи язык, а потом, как дедушка Карпинский, академиком станешь, – вспомнила мама. – Он меня любил. Всегда что-нибудь подарит. Такой хороший человек был! Но, в 29 его расстреляли. Помнишь, мы с тобой у него на даче клад закапывали? – спросила она Веру. Так вот в тот день он и не пришел домой.

– А я его совсем не помню, – сказала Вера. Мне же было тогда года три.

– Надька, я застря-я-яла, – тихо проговорила Надя, подражая дрожащему тоненькому голосу бабушки. – Тяни меня, я ника-ак.

Все снова засмеялись. Потому что эту историю знали все..

– Вам смешно, а я думала так и замерзну в снегу. Так меня утром с поличным и найдут! Я уж Николаю Угоднику молиться стала, – взяла пачку сигарет Мария Ивановна.

***

– Била би водка и хвост селедки… – пропел дядя Паша, специально коверкая слова, наливая себе еще стопочку.

И, тут, наверное, мне тоже очень захотелось поесть. Мне захотелось в эту веселую компанию, голоса которой, я слышала и узнавала. Чего-то мне не хватало, и перестало быть удобно, в этом мире, в котором я росла уже несколько месяцев. Я очень захотела посмотреть, над чем, так весело смеются там за столом, и что такое капустка и конфетка.

– Что-то живот очень схватывает. Может ничего, просто так? – сомневаясь, спросила Надя, и скорчилась.

– Да, нет Надечка, наверное, это схватки! Озабоченно посмотрела на нее Вера. – Давай, давай одеваться. Чего тянуть. Это не отложишь! Вторые роды быстрее.

– Надька, давай девочку, – сказала Мария Ивановна, вставая к печке спиной. – Завтра я к тебе зайду в больницу.

– Кого Бог даст – сказала Вера, улыбаясь, – лишь бы все нормально было.

А сама обиделась, потому что у нее был мальчик. Вера часто обижалась, и при всей своей улыбчивости была пессимисткой.

У Нади были грустные глаза, даже когда она смеялась, но при этом, она была оптимистка. И старалась никогда не унывать, так учил ее отец.

– Ой, помру, не дойду, вдруг выскочит? – стараясь показаться веселой, охнула Надя.

– Надя, не говори глупости, успеем. Еще часа два в запасе есть. Пока схватки участятся, дойдем. За минут двадцать. Вера училась на медсестру и работала в санатории, поэтому она знала, как обращаться с больными. И ей очень хотелось быть врачом.

Пройдя просеку, и перейдя насыпь запасной железной дороги, а потом, пройдя по снежному полю, они благополучно прибыли в больницу Колонца, где среди других отделений было и родильное.

Я родилась меченой, зато, не потеряюсь

И через час, я не просто родилась, я выскочила, как пробка от шампанского, так рассказывала моя мама. И было это 8 марта 1949 года. в восемнадцать часов. Год Быка и месяц Рыб.

В воздухе пахло весной, этот запах шел от растаявшего снега, от стволов сосен, нагревшихся на солнце, от голубого фарфорового неба. Кричали вороны, стаями летая в небе, коты жмурились, сидя на заборе, ручейки бежали весело журча. Все только начиналось, и впереди было столько! И обманщик Апрель, и веселый Май, и теплый Дождь по просекам, и запах флоксов и золотых шаров, и красные гроздья бузины… И еще столько всего! И все это было теперь и для меня!

***

– Что это у нее? – спросила мама, увидев на моем безымянном пальчике красное пятнышко в форме маленького сердечка.