Детство Лапиндрожки. Мемуары 1949–1955 гг.

– Ух, устала, тяжело тащить по лесенке!

– Ну, показывай, что там у нас родилось, – улыбнулся отец, подходя к ней.

– Сейчас, разденемся, и посмотришь. Вот, какая у нас Люсенька! Мама развернула одеяльце. – Ну как! Хорошенькая?

– Да чего там видно? Нос мой. Отец, удовлетворенно, хмыкнул. – Люлька моя!

– Вылитый ты. И характер такой же напористый, – поддакнула мама.

– Вон велосипед ей привез, и еще кроватку. Такая интересная! С сеточкой, никуда не выпадет! – похвастался папа.

Старое было забыто. И снова за столом сидели все вместе, и отец пел, а мама играла на гитаре. А тетя Вера подпевала. Не пел только дядя Паша, у него это не очень получалось, иногда он вставлял свои фразы в песню, которые были скорее смешны, чем музыкальны. И, посидев за столом, он пошел в свой сарай, где у него стоял почти законченный диван.

А мы с Виталиком были еще маленькие и спали. Не долго! Мы тогда еще не понимали, что нашим мамам хочется спокойно посидеть и отдохнуть, мы думали, что они существуют только для нас, и никогда не устают.

***

Шел сорок девятый год. Четыре года после войны. Только четыре! Но, нам родившимся после войны, она будет казаться чем-то далеким, каким- то ненастоящим. И будем мы ее представлять, как кино.

– Ведь это было не с нами, а с кем-то другим. Когда была война, нас-то еще не было. А значит, это было в другой жизни.

И наши родители, тетушки и бабушки, будут нам казаться солидными, знающими жизнь. И очень трудно будет представить, что были они тогда очень молодыми, и также учились жить, делая ошибки. И так же представляли себе своих бабушек, старыми и умными. Все в жизни идет по одному и тому же кругу.

Мои родители помирились. И решили, что пока отец не устроится прилично, мама и я будем жить здесь в Ильинке. Здесь работа, дом, ясли и родные. Рисковать вторым ребенком им не хотелось.

Крестины, красный капюшон и обезьянка

Бабушка настаивала на крестинах. Это нужно было сделать, пока папа был здесь. И мама согласилась. Хотя, была комсомолкой, и работала в Военкомате, где это не приветствовалось. Поэтому в церковь она не пошла. Туда пошла моя бабушка Мария Ивановна, папа, тетя Вера и крестные.

Со стороны мамы крестной стала ее соседка Лида, и в подарок от нее нам достался кусок красной ткани, из которой мама сшила мне замечательный капюшончик. В комплекте с красными ботиночками, он долго составлял гордость моего гардероба.

– Люлька в красном капюшончике, такая забавная, масенькая, – часто потом вспоминал мой папа, рассказывая о нашей жизни.

Со стороны папы крестным стал его друг, режиссер Птушко, который был с моим дедом в конной армии во время гражданской войны и, благодаря ему, они познакомились с папой. А два дня назад они встретились в ВТО. Фильмы Новый Гулливер, Сампо, Каменный цветок и много других – это были работы моего крестного..

От него мне досталась в подарок огромная обезьяна, около метра высотой, точно повторявшая облик шимпанзе. Ее стеклянные глаза, были, как настоящие, и сверкали на смешной мордочке с оттопыренными ушками. А тельце было покрыто шершавой шкуркой и дополнялось милым, длинным хвостиком. Лапки обезьянки крутились, и поэтому ее можно было и положить, и посадить, и вообще, она казалась живой, доброй и очень умной. Когда я спала в своей кроватке с сеточкой, обезьянка сидела и смотрела, как я сплю. Она видела меня почти с самого рождения. И, поэтому, любила.

– Это трофейная игрушка, – рассказывала мама, когда все удивлялись нашей обезьянке. – Такой, больше ни у кого нет! Только у моей Люсеньки!

***

Папа вернулся в Козьмодемьянск, в надежде уволиться из театра и найти более подходящее назначение, там, где будет интересная работа, семью обеспечат жильем, и зарплата будет выплачиваться. Лида вышла замуж и уехала из Ильинки, а Птушко был слишком известным и занятым человеком. А так, как мы разъезжали по разным городам и театрам, а дедушка умер, связь с крестным оборвалась. Подарки их были от души, потому что они надолго остались в моей памяти и сердце.

Мама, просидев со мной положенные полтора месяца, вернулась в военкомат, в Раменском.

Папа писал нам письма, и присылал деньги. Иногда он выбирался к нам в Ильинку, иногда мы ездили к нему.

Ходики с котенком, или мой первый урок сообразительности

Все взрослые работали. Тетя Вера в санатории на соседней улице, дядя Паша на мебельной фабрике в Люберцах, мама в военкомате в Раменском, а бабушка в магазине на другой стороне платформы. Поэтому, мы с Витальком очень быстро попали в ясли, которые были в конце просеки, рядом с платформой.

Но, иногда со мной оставалась бабушка Маша, если маме нужно было куда-то уйти. Мне очень нравилось ее доброе лицо и необычный голос. Он был сказочный, не реальный, как голос старой доброй феи или как голос Оле-Лукое, который потом я столько раз слышала по репродуктору. Бабушка любила меня, а я ее. Когда я начинала орать, она брала меня на ручки и старалась чем-нибудь развеселить.

***

– Ритату, ритату, – запела она своим сказочно дрожащим голосом, и покрутила мое тельце, когда я залилась ором. – Смотри! Киса! – сказала она мне, – вон, как глазки на тебя смотрят! Туда-сюда… Туда-сюда. Где наша киса? А?

Я посмотрела на котенка, нарисованного на часиках, застыв в руках бабушки от удивления, и перестала плакать. Я смотрела на него, стараясь не дрогнуть своей еще не окрепшей головкой, и у меня это вышло! Я смотрела на его хорошенькую мордочку, и на его забавные глазки, которые четко ходили туда-сюда по сторонам, как будто, перед ним, туда-сюда бегала маленькая мышка или муха, и не плакала!

Бабушка обрадовалась, что я замолчала, и через минуту решила положить меня в кроватку. Но я, тут же возмущенно заорала снова. Я хотела смотреть, как котенок бегает глазками. Он мне нравился! Я потому и орала, что мне было не интересно просто лежать. Мне нужно было подробнее разглядеть то, что я видела в прошлый раз, когда мама держала меня на ручках. Я хотела узнавать новое! И уже заметила, сколько в комнате интересного, и слоники, стоящие рядком на спинке дивана, и стеклянная черепашка нежно голубого цвета, и чайник с керосинкой, и икона. А котенка, я тоже заметила, и очень хотела посмотреть на него снова.

– Ну, давай еще посмотрим, – довольно сказала бабушка. – А когда наша мать придет, мы ее удивим! Да, кошка? – так называла меня бабушка, наверное, за мои круглые зеленые глаза, а возможно еще и мяукающий плач.

Бабушка вернула меня на прежнюю позицию, и для проверки своего открытия, повернула меня не совсем точно в сторону часиков.

– Где наши ходики? Где наши киски?

Я вытаращила глаза, и не увидев перед собой вожделенный предмет, постаралась повернуть головку в сторону часиков, не найдя их прямо перед собой. Мне хотелось выразить словами и мое восхищение, что бабушка поняла меня, и мою радость, когда я снова наткнулась взглядом на котенка, но получилось только произнести непонятные звуки и пустить слюни.

Этот пункт моего образования стал бабушкиной гордостью.

***

– Смотрите, что я вам покажу-у! – сказала бабушка загадочным голосом, когда мама с тетей Верой зашли в дом.

– Что?! – подключаясь к бабушкину тону, спросила мама, округлив глаза.

– А вот смотрите! Бабушка взяла меня на руки и задала мне вопрос, – а где киски, где ходики?

Эксперимент снова удался. Я ловко развернула голову в сторону котенка и загугукала.

– Ах, ты мой умник! – сказала мама. Уже кисок знает. Вот какой у нас есть котеночек. Люсеньке он нравится! А смотри, какие у него ушки и усики…

– Надя, это просто совпадение! – сказала тетя Вера. Что она может понимать в два месяца! Ушки, усики!

– А вот и нет! Люська моя очень умная! – гордо сказала мама. – Она еще и профессором будет. Как дядя Леша Карпинский!

– А мой Виталька, будет генерал! Генерал Дубинкин! – с юмором сказала тетя Вера, разворачивая Виталика и кладя на кроватку рядом со мной.

Дубинкин была фамилия ее мужа Павлика.

– Такие у нас ребятки хорошие! Правда?! Жалко дедушка Коля их не видит. Вот бы радовался! – сказала тетя Вера, разворачивая Виталика. Он маленьких любил!

– Сейчас мы будем кушать, – сказала она, обращаясь к Виталику и мне. – Накормим ребят, а потом и сами за стол сядем, Мы с Надей сегодня колбаски докторской купили…

Об этом можно было и не говорить, потому что запах от колбаски шел одурманивающий.

– А селедочки не прихвати-и-ли? – спросила бабушка, дрожащим сказочным голосом и улыбнулась улыбкой маленького ребенка, который выпрашивает конфетку, – и папиросочек, для бабулечки не забыли?