Детство Лапиндрожки. Мемуары 1949–1955 гг.

– У нас, тетя Зин, все хорошо, все по-старому, – рассказывала мама, мешая кашку с молоком. – Виталек растет, муж у Веры, такой мастер, мебель на заказ делает, так что они живут хорошо, мать, как всегда работает и вяжет кружева. У меня в сумочке рулончик, она вам передала, для подзора. А мы с Петей ждем, когда ему дадут хорошее назначение. Он сейчас должен из Казани вернуться, пойдет в ВТО, не знаю, что ему скажут. Без квартиры больше нипочем не поеду. Так тяжело жить по чужим квартирам. Хозяева ужасные, в комнату без нас заходят, по чемоданам шарят. Ни стыда, ни совести. Все время боишься, лишний раз, сделать не так! Сто раз оговорят, серые, жадные.

– Да, Надечка, хорошо бы ему в московский театр устроиться, снова сделала серьезное лицо тетя Зина.

– Не получается пока, тетя Зин! Петька талант, его берут, но как только узнают, что он не партийный… поэтому с назначением сейчас сложно.

– Да, – тетя Зина, понимающе, нагнула голову, кивнув в сторону дверей других жильцов, – пойдем Надечка в комнату, ребенка кормить будем.

После кашки я спала на большой кровати, тетя Зина разливала чай в темно зеленые чашки с золотыми орешками, и они с мамой вспоминали старую жизнь, дедушку Колю, его брата Митю, и бабушку Полю, которые совсем недавно еще жили здесь. Бабушка Поля умерла в тридцать пятом, от сердца, дядя Митя во время войны, после контузии, а Коля совсем недавно в сорок шестом, после полученных ран на войне.

Тетя Зина Большая зашла на минутку, принеся мне кусочек сахара. Я сказала спасибо, но сама подумала, что детей сахаром не угощают. Им дают конфетку или шоколадку. Я не знала, что мне делать с кусочком сахара, а положить его в сторону, стеснялась тети Зины Большой. Это было не вежливо, я уже это все понимала. Тетя Зина Маленькая пригласила Большую выпить тоже чашечку чайку. Но, она отказалась. Ей, может, и самой хотелось быть такой же, как тетя Зина Маленькая, но у нее не получалось. Я видела ее только один раз, а потом она поменяла комнату и уехала с Каланчевки. Может быть, вышла замуж. Я ее запомнила в платье светло коричневого цвета, оно было такое же, как сама тетя Зина.

***

– Тетя Зина, нам пора, завтра на работу! Жалко, что Володю не увидела, но мне еще Люсеньке нужно приготовить барахлишко в ясельки, дома кое-что сделать…. – сказала мама, одевая на меня мой красный капюшончик. Правда красиво, тетя Зин, это я сама ей сшила! Всего-то нужно кусочек, чик- чик и готово. Я ей и платьишки сама шью, – похвасталась мама.

– Надечка, тогда возьми вот эти лоскуты, нам их на работе дают как ветошь. Может быть, сгодятся на что-нибудь, – сказала тетя Зина, доставая тряпочки. Здесь есть большие. Я тебе таких еще принесу, если нужно. Смотри, как можно красиво скомбинировать. Лицо у тети Зины снова было серьезное, и губа нижняя немного обиженно отодвинулась вперед.

– Прекрасно, особенно вот эта синенькая байка. Я ей платьишко сошью, мы скоро к папе поедем, и у нас будет новое платье. Спасибо, мы берем!

Мама поцеловала тетю Зину, которая проводила нас до вокзала, помогая нести сумочку, и мы снова сели в вагон электрички на лакированное сидение. Я ждала тоннель, и тетю с мороженым. Но, тетя не появилась. Тогда я стала приставать к маме дома. Я ныла, выкручивалась, я требовала мороженое. И мама решила обмануть меня. Она налила в стакан водички и положила туда крахмал с сахаром. Получилась белая жижа.

С чувством выполненного долга, я сидела за столом, на котором стоял стакан с мутной белой жижей, смотрела в окошко и опускала ложечку в стакан, стараясь поймать побольше мороженного, а потом выпила его весь! Мои маленькие ножки болтались, высоко-высоко над полом, а за окошком виднелась другая дача и зеленые сосны. Я до сих пор помню, вкус, который совершенно не был похож на эскимо, но, я сама хотела, обмануться, и чтобы подкрепить эффект, я крутила в руке черепашку, стараясь облизнуть ее лапку, как голубую холодную сосульку…

Мамочка и воспитание самостоятельности

У меня не было много кукол, только одна гуттаперчевая, которая лежала в корытце. Но, всегда было много книжек, кубиков, мозаик, пирамидок. Игрушек, играя с которыми, нужно было думать.

Какие у меня были книжки! Их у меня была целая коробка, и хотя я еще не умела читать, я любила слушать, как читает мама, а потом разглядывать картинки. Книжки были тоненькие с надписью наверху «Мои первые книжки», Их можно было разглядывать долго-долго, а потом оживить в своем воображении и даже придумать историю дальше, потому что в картинках было много всевозможных деталей.

Мама и папа пели мне песенки, и я их прекрасно разучила, и про веселых соседей, и про капитана, которого просили улыбнуться, и про вольный ветер. Много песенок я слышала из черного репродуктора, который был всегда включен.

Мама учила со мной стишки про барана, который шел по дорожке навстречу другому, и про мишку косолапого.

Мама всегда советовалась со мной идя в магазин, или, одевая новое платье, или думая, что сварить.

– Люсенька, как ты думаешь, мне купить красненький ситчик или голубой? Покажи пальчиком.

– Вот, – показывала я.

– Этот тебе нравится?

– Да нравится, – серьезно отвечала я, и мама покупала именно этот материальчик.

– Смотри, как плохо делает мальчик – показывала она мне картинки к стихам Маяковского. – Он безобразник! – и я понимала, что так делать нельзя.

– Смотри, какой хорошенький котеночек, бедненький, кушать хочет, давай дадим ему поесть, – и мама отщипывала ему кусочек колбаски или котлетки. И я с детства любила животных и, не задумываясь, отдала бы им свою последнюю котлетку.

Мама была для меня авторитетом, самой доброй и самой умной. И, хотя, я иногда вредничала, добиваясь своего, но для полного спокойствия мне нужно было услышать, что это можно, и что, мама согласна с моим решением, а потом уже делать.

И я любила говорить, – я сама!

Я знала, что мама всегда найдет выход, всегда придет на помощь и всегда выйдет из положения, которое мне казалось безвыходным.

Так мама воспитала во мне и самостоятельность, и уверенность в себе и своих силах и знала, что без нее я ничего необдуманного не сделаю.

Спички детям не игрушка

Пока мама занималась делами, я сидела на полу и смотрела книжки. В них были интересные картинки. Вот нарисованы просто игрушки, пирамидка, зайка, мячик. Вот мишка с оторванной лапой, вот мальчик на лошадке. А вот – дедка и бабка, и все-все тянут огромную репку! А вот – дядя Степа, из окна вырывается пламя, а дядя Степа спасает мальчика.

Мама, когда читала мне про дядю Степу, всегда говорила,

– Люсенька, спички трогать нельзя! Видишь, мальчик чуть не сгорел! Не будешь брать без спроса?

– Нет, – крутила я головой, – а сама думала, что если начнется пожар, или потеряется ребенок, то не страшно, ведь поможет милиция! И никогда не понимала, почему так пугают пожаром. Позвони, и пожарные приедут, и скорая помощь тоже.

Я читала книжки и верила в них, а запрет я воспринимала, как необходимость слушать взрослых, но считала, что они все преувеличивают.

– Я уже все понимаю, мне можно, – думала я. – Я пожар сама потушу. Стукну по огоньку рукой, он и потухнет. И поэтому, когда мама была занята шитьем, я играя в книжки, и сама не заметила, как взяла коробочку со спичками, и стала их усиленно открывать. Для этого нужно было ловко взяться за коробочку, а потом протолкнуть коробочек пальчиком. Но, это мне никак не удавалось. Пальчик был слабый и сгибался. А когда мне это удалось, то спички рассыпались по полу. Я посмотрела на маму, и пока она не видела моего промаха, стала побыстрее запихивать их назад, в маленький коробочек. Но, они никак не хотели туда лезть!

– Вот озорник! – воскликнула мама. Я же тебе говорила, спички брать нельзя!

– Можно! – сказала я, уже собираясь заплакать. Я плакала по всякому поводу, особенно, если делала что-то не правильно. Мне было стыдно. Ведь я не должна была ошибаться, потому что все меня хвалили и говорили, что я умная! Я не могла быть глупой!

– Нет, я тебе по попке дам, не бери спички, ты еще маленькая, и можешь нечаянно пожар устроить, – погрозила мне пальцем мама.

Я попробовала заплакать и выпросить желанную коробочку, в которую так сложно было затолкнуть палочки. Я тянула руки за коробкой, я садилась на пол и орала еще громче. Но, мама была непреклонна.

– Вот напористая! Ты еще маленькая, тебе полтора года всего! – снова повторила она, кладя коробку повыше.

– Я не наперстая! – сказала я. Я уже большая!

Мама рассмеялась. – Не плач, лапиндрожка, – сказала она мне, взяв на ручки. – Смотри, какую я тебе куклу сделаю, я тебе дам коробочку только без спичек, а ты в ней сделаешь куколке кроватку.

Кукла была маленькой белой тряпочкой, свернутой в маленькую колбаску, и сложенную пополам. В место сгиба мама вложила рулончик потоньше, и это были ручки. Головка получилась от перевязки сложенного рулончика ниткой. А мордочку мама нарисовала химическим карандашом. Куколка была такая маленькая, и такая миленькая. У нее были глазки точки, точка носик и смеющийся ротик. А в спичечном коробочке, ей было очень даже уютно. И коробочку можно было закрывать, а потом открывать…

Я стала играть с куколкой, все же надеясь, что попозже маму уговорю. Я должна была сама сделать все правильно. Открыть коробку со спичками, а потом аккуратно закрыть, не растеряв спичек. К тому же, меня очень прельщали их коричневые головки, похожие на маленькие шоколадные шарики. И я должна была проверить это!

– Ой, тетет калина в поле у рутя! – запела я, разглядывая кроватку для куклы и продолжая думать про недавний инцидент.

– Откуда ты знаешь эту песенку? – удивилась мама. Она давно хотела пойти посмотреть фильм «Кубанские казаки», в котором звучала эта песня.

– Няня в ясельках поет…

– Ну ка, спой еще раз, – мама снова засмеялась, услышав мою песню, с особым ударением в конце песни – «лутЯ!»

– Ну, умник! – восхитилась мама. А смотри, какая еще песенка есть, – мы едем, едем, едем, в далекие края…. А еще, – капитан, капитан улыбнитесь.

– Знаю, – сказала. – Велелые соседи велелые длузя!