Господин осветитель. Сборник современных пьес в стихах и прозе

Постоялец. Нет! Я бы тебя сразу узнал! У тебя глаза… Собачьи. Столько в них…

Мария. Мне все говорят, что собачьи…

Постоялец. Посиди-ка тихонько. (Сажает её рядом.) Что-то опять бок прихватило… Знаешь, а я ведь из-за тебя боль полюбил. Правда! Ведь, когда больно очень, душа меньше ноет! Я, когда на последнюю операцию шёл, просил, чтобы без наркоза делали! Пока по живому резали, хоть чуть от любви этой отдохнул!

Мария. Бедный… А я боли боюсь! Так вот, живёшь без неё, живёшь… И вдруг – как выскочит, как выпрыгнет! Хорошо, хоть знаешь, что пройдёт когда-нибудь… Я думаю, боль – это и есть та самая дорога в мир иной!

Постоялец. Ну, мы-то – пока ещё в этом… И любим!

Мария. (Снимает пушинку с его брови, сдувает с ладони.) Знаешь, я иногда совсем забываю, где нахожусь, куда иду… А ты?

Постоялец. Нет… Я всегда знаю – куда и зачем. Как тебя увидал, сразу понял, что уже люблю! Правда, испугался очень… Всю жизнь ждал, и – вот она! Нарисовалась! (Вскидывает её на плечо и несёт к холодильнику, открывает дверцу.) Кормить тебя буду! Хочешь?

Мария. Нет, я уж – дома…

Постоялец. Тут твой дом, тут!

Мария, потупившись, смотрит в пол.

Постоялец. Тогда, хоть курицу возьми своим оглоедам! Куда мне их пять штук?!

Мария. Ты же знаешь, что нет! (Сползает с его плеча на стул.) Зачем меня подни-маешь? Опять ведь заболит!

Постоялец. Может, я этого и добиваюсь… Всё, иди! (Ворча суёт ей в сумку курицу.) Всё равно некогда готовить. Да и не для кого! Тебя, дурынду, всю жизнь дожидался!

Мария (целуя его в плечо). Ну, не надо… Не надо! И почему, когда я с тобой, всё так ясно, а шагну за порог, и уже о доме думаю? Ведь на всём белом свете нет никого тебя лучше! Ты и ласковый, и добрый, и работящий…

Постоялец (горько усмехнувшись). Если бы за это любили… Вижу ведь, не любишь ты меня, а не могу отказаться. Тогда совсем – хана! (Пинает ногой дверцу

холодильника.) И чего ж ты от меня, такого ласкового да работящего бегаешь? Живи тут, хозяйничай! (Со слезами на глазах разводит руками.) Всё твоё!

Мария. Опять?.. (Схватив сумку, вскакивает, пытаясь не встретиться с ним взглядом.) Пойду! Пора мне…

Постоялец. К эгоисту своему?

Мария. Ну, почему?.. Он – умный, глубокий, только слабый очень. Зато понимает меня, и я его. Мы иногда целыми ночами разговариваем…

Постоялец. Ночами другим заниматься надо! (Оседлав табуретку, стискивает её так, что она трещит.)

Мария. Я, когда к тебе убежала, ну, тогда… Всё плакала в подушку потихоньку, так его жалко было! Как представлю, что один он там, со всем этим… Бед нагородили вместе, а расхлёбывать ему одному? Так слёзы и подступали…

Постоялец. А по мне у тебя не подступали, когда я всю зиму здесь – на четверень-ках… Воды подать некому! Вот и поднялся к весне, а врачи говорили – полгода, полгода…

Мария (скомкав шарф, прижимает его к глазам). Что ж это такое? Плыву по течению, плыву… Каюсь и грешу, каюсь и грешу!

Постоялец. Ладно уж тебе! Тысячи так живут… Собрала бы чемодан, и – не грешить, и не каяться!

Мария. Уж жизнь вместе прожили. Что ж ему опять корвалол глотать да у окошка меня выглядывать? Вот так вернусь когда-нибудь, а он уже и не живой…

Постоялец. А если я – не живой?

Мария. Ты сильный! Ты выдержишь. Я же тебя люблю…

Николай (вбегает, падает перед П о с т о я л ь ц е м на колени). Отпусти ты ее, ради Бога! Не видишь, совсем извелась! Надвое бабу рвём! Ты себе ещё найдёшь, а мне-то уж, сам знаешь, поздно! Недолго мне осталось… Да и беда у нас дома. Петра в милицию забрали!

Мария. Когда? За что?

Николай (Постояльцу). И Настя ещё… (Всхлипывает.) Ребёнка ждёт! Уйдёт Маша, что ж мне с ними?.. Отпусти! (Хватает Постояльца за рубаху, плачет.)

Мария. Коля, Коленька! Родненький! (Обнимает мужа, пытается поднять с колен.) Да что ж ты так? Не надо! Пойдём домой! Я капусту на щи купила… (Помогает ему подняться и уводит за дверь. Возвращается уже одна и, сняв с пальца кольцо, кладёт его на табурет у входа.)

(Постояльцу.) Прости, сам видишь…

Постоялец (схватив её за руку). Маша…

Мария выбегает за дверь.

Постоялец ещё какое-то время стоит, прислонившись спиной к шкафу в позе распятого. Наконец, взяв кольцо, он, как был, в белой нижней рубахе и босиком, выходит из дома. Метёт снег. На скамье, у крыльца – бомжиха-Посланница, просит милостыню.

Постоялец (Посланнице). Куда своего-то дела?

Посланница. А куда вас всех девают?..

Постоялец. Небось с протянутой рукой саму Россию тут изображаешь?.. (Криво усмехается.) Так Марии нет, пожалеть некому! (Кладёт ей в ладонь кольцо, отвернувшись, бредёт к левой кулисе, где под прожектором его ждёт всё тот же белый автобус, читает табличку.) «На Киров» Надо же… В автобусе вспыхивает свет. Начинает звучать музыка. По ступеням из салона сходит всё тот же водитель (Посланник) в белой куртке.

Посланник. А вот и наш пассажир прибыл! Теперь можно и отправляться…

Занавес.

Конец.

ЧЕТЫРЕ ВОСКРЕСЕНЬЯ

Народная пьеса в четырёх действиях

Действующие лица

Тамара – вдова 38ми лет, чёрная худая музыкантша, высосанная, как муха, нищетой и невезухой.

Соня (дочь Тамары) – 11 лет, такая же худая и чёрненькая.

Водород – 52 года, большой, рыхлый, с признаками былой силы, явно сидевший, лысоватый, большегубый, с выцветшими глазами навыкате, всегда в растянутых тренировочных и в толстовке с тёмными пятнами пота на спине и под мышками.

Вазелинщицы (разливают вазелин на заводе):

Натаха – под сорок, полная, добрая, с вертикальным лицом и такими же вертикальными глазами.

Верка – 35 лет, маленькая, смуглая, весёлая, певунья и плясунья.