Господин осветитель. Сборник современных пьес в стихах и прозе

Постоялец. И ничего ведь не замечал…

Мария. Не хотел замечать.

Постоялец. Всё! Не отпущу больше, отбегалась! Ты, когда улетела тогда, всё здесь в ад превратила. Меня как поджаривало… Все игрушки свои в камине спалил!

Мария. Жалко…

Постоялец. Всё думал, как ты могла? Почему? Что я не так делал? И ещё ревновал

очень к твоему очкаскастому!

Мария. Нашёл к кому. В нём еле душа держится! Слава Богу, успела тогда…

Постоялец. Опять?.. Ни душу твою, ни тело не отдам ему больше! Что не так меж нами было – поправим. Тебе теперь со мной хорошо будет, я всё для тебя сделаю!

Мария. Знаю. Но…

Постоялец. Плохо знаешь! Я тогда просто в себя прийти не успел. Обогрелся, раскис, бдительность потерял! Любовь, любовь… Пил её, как запойный! А ты вдруг – фрр… И нету! Я только тут и опомнился, стал мысленно назад гонять всё наше «кино»…

Мария. Вот точно – кино!

Постоялец. Не цепляйся к словам! Я же люблю тебя! И ты меня любишь… Ведь любишь? Главное, не бойся!

Мария. Я давно уже ничего не боюсь. Хуже, чем было у меня, ведь уже не будет?

Постоялец (садится на край постели, закуривает.) Это ты о своих?.. Что ж… Мы, крепкие да разумные, и то ломаемся! Время такое…

Мария. Нет! Я поняла, не время… Мы – такие! Слабые, безвольные… Что хочешь с нами делай!

Постоялец. И делают…

Мария. Если б можно было отдать ребятне всё своё, лучшее!

Постоялец. А их худшее себе забрать? Слишком много ты на себя брала, вот им мало и досталось, ты главному их не научила – жить!

Мария. Скажи лучше – выживать…

Постоялец. А и выживать тоже. Чтобы и они лямку посильную тянули.

Мария. Своих не завёл, а меня учишь…

Постоялец. Тебя ждал!

Мария (садится рядом). Заставишь их лямку тянуть… У них один резон – «Совесть нашему поколению не по карману!»

Постоялец. Совесть, говоришь… (Сделав пару затяжек, смахивает пепел на пол.) Ты вот, счастлива, хоть сейчас?

Мария. Да, наверно.

Постоялец. А с совестью как?

Мария. Не надо, пожалуйста…

Постоялец. Ну вот! Так чему мы их научить можем? Совесть, она, или есть, или нет её!

Мария. Или мечется туда-сюда, как затравленная… (Вздохнув, отворачивается.)

Постоялец. Ну, это уже частный случай. Я вот, уж люблю, так – люблю! А твой тебя? А ты его?.. Совесть, она, как хирург, – чик, и сразу легче! Когда родители в любви живут, то и дети у них…

Мария. А у меня пока – день прошёл, живы, и, слава Богу. Ещё день, опять – слава! Так и живём, уж не знаю сколько…

Постоялец. Вот и выходи за меня, вместе их и вытащим!

Мария. Это за тебя-то, за «Голландца летучего»?

Постоялец. А, хоть и за него.

Мария. Нет, теперь их уж ни с кем не вытащишь… Выросли. Да и не навяжешь им своего, не авторитеты мы для них, сами-то что нажили? Ни ума, ни денег! А уж старость в спину дышит…

Постоялец. Ты это брось, ты у меня «бузина» та ещё… (Достаёт из-под постели, гитару.)

Мария. Да… В чужом огороде. Знаешь, как мне тошно, что ты меня так чисто, а я тебя… Сама ведь когда-то осуждала таких!

Постоялец. Каких?

Мария. По любовникам бегающих… И что со мной сделалось? Как подменили! Вот тогда, в автобусе на Киров, и подменили… (Вскакивает, вскинув руки.) Представляешь, еду, еду… Гляжу в окно, а там вся Земля, будто скатерть белая расстелена… Далеко видно! И дороги, и речушки – бегут, текут подо льдом, будто в бесконечность куда-то! А горизонта вообще нет! Ни там, ни тут… Нигде. И домишек всяких – видимо-невидимо! И во всех – люди, такие же, как и мы с тобой, путанные-перепутанные… Ведь чувствовала, что берёт меня какая-то сила, а противиться не стала. Всё равно мне тогда было. Хоть в омут! Вот в него и угодила! Заломала меня совсем любовь наша. И люблю ведь…

Постоялец. То-то же!

Мария. А всё нечисто как-то на душе. Бегаю сюда, бегаю… И не бегать уже не могу!

Постоялец. Дурочка ты моя, грязной любви не бывает! Не уследил я… Вот и подмяло тебя опять семейство твоё непутёвое. Лежишь тут, вроде, и рядышком, а всё ещё слышу, как косточки твои бедные хрустят, перемалываются… Хватит, откорячила на них! (Ударяет по корпусу гитары.) Я тут кое-что, ещё, когда ты в бегах была, подобрал о нас парой аккордов. Слушай: «По понятьям живёшь, понимаю, у тебя большая семья, думал, я сирень заломаю, а она обломала меня».

Мария. Ну вот! (Отбирает у него гитару.) То сирень, то бузина – целый палисадник. Хорошо у тебя получается, только грубовато…

Постоялец. Ты из меня своего очкастого не сделаешь! Какой уж есть, такой и есть.

Мария. Не обижайся. Ну – хорошо же, правда! Только больно по блатному!

Постоялец. Что больно, это точно! (Пристукнув по обратной стороне гитары, быстро барабанит по ней пальцами.) Только когда болит, тогда и тянет повыть, да побренчать. Я ведь не на полный зал, как ты, а так, – для себя, для тебя, да для дружков своих, гаражных, под красненькую.

Мария. Шутишь всё, дурачок… (Сбегав к холодильнику, возвращается с пакетом молока, наливает ему полную кружку.) Ты прости, но я всё о том же… Говорят, что хоть на Страшном суде – мне ответ только за себя держать, а не с ребятнёй вместе. Сил нет глядеть, как их выворачивает…

Постоялец. Да уж… (Опорожнив кружку, вытирает молочные усы.) Там под мамкину юбку не спрячутся!

Мария. А ты и рад!

Солнце высвечивает окно, и две ветки в инее начинают постукивать по стеклу.