Господин осветитель. Сборник современных пьес в стихах и прозе

Клавка – 35 лет, с мужским характером, хозяйка в своём дому.

Вадим (муж Клавки) – 32 года, не пропускающий ни одной юбки дальнобойщик, с характером, но пасует перед женой.

Николай (муж Натахи) – 45 лет, литератор с членским билетом, длинный, худой, с редкими сальными волосами, всегда жуёт.

Ромка (сын Натахи) – 22 года, брит наголо, в тельняшке, «не просыхает».

Филя (муж Верки) – 40 лет, вечно нудящий алкаш, бесплатное приложение.

Сулим – 40 лет, смуглый, коренастый, квадратный, но быстрый на ногу, скользкий и юркий, возникающий ниот-куда и уходящий в никуда – правая рука Автандила.

Палыч – 55 лет, «челнок», бывший конструктор маленького КБ.

Автандил – 52 года, тот, от кого лучше держаться подальше, в чёрном кожаном пальто, крупный, с седым ёжиком, перчатки не снимает, даже когда ест и пьёт.

Крутикова Мариетта Генриховна – 63 года, бывшая свекровь Тамары.

Мурзиков – 42 года, семейный, тихий, непьющий, вечно голодный. Ему всегда задерживают зарплату или не дают её вовсе.

Мурзикова – его жена, того же возраста дама в потёр-той шляпке, всегда с носовым платком наготове, вечно жалуется, перед всеми заискивает.

Элька (Элька-П л ю м) – 27 лет, «валютная», ездит в Москву.

Охрана Автандила:

1 без лица.

2 без лица.

Девицы, подружки Ромки:

Чёрненькая.

Беленькая.

Старушки, ангелочки, алкоголики – антураж за открытым окном кухни.

Дети и младенец – голоса за открытым окном кухни.

ВОСКРЕСЕНЬЕ ПЕРВОЕ

(Воскресение Тамары)

Действие происходит в небольшом городке в начале двадцатого века. Начало осени. Кухня двадцатиметровка в старой квартире на первом этаже, почти полуподвал. Два окна во двор. В окнах, на уровне голов ежевечерних завсегдатаев кухни – спустившие колёса брошенной легковушки, спины сидящих на скамейке старушек, в течение всего действия заглядывающих в окно, иногда встревающих в разговоры. За неимоверно длинным столом вдоль окон сидят слева направо, лицом к зрителю: Тамара, Соня, Клавка, Вадим, Верка, Филя и Палыч в полушубке и шапке, Николай (на краю, спиной к подоконнику). Сама Натаха – в торце стола. По левую руку от неё – включённая газовая плита с самогонным аппаратом, тумбочка с уже полными бутылками и банками. На тумбочке – трёхлитровая банка. В неё капает самогон. Правее, под углом – входная дверь с портьерами. К двери, через всю сцену – длинный домотканый коврик. Слева – диван со спинкой, на нём в полу ниглиже – Элька (Плюм) в туфлях на высоченных каблуках, в обнимку с большой плюшевой собакой. Еще левее – старое трюмо и ширма, за которой спит Ромка, громко спит: орёт во сне, рычит, грохочет кроватью, поминает Афган. Водород и оба без лица – за столом, спиной к залу, иногда в пол-оборота. Над столом плоская лампа с приклеенными к ней липучками. На подоконнике – магнитофон. В течение всего действия то стучат в окно, то звонят в дверь приходящие за самогоном. Натаха и Николай их обслуживают. Гости и хозяйка уже под хмельком. Элька сосёт шампанское из бутылки, лёжа на диване.

Натаха (идёт к Водород у со стаканом). Водородушка, за всех уже пили, один ты

и остался. Золотой ты мужик, самостоятельный, при деле, при деньгах. Вот ещё бабу бы тебе хорошую, да детишек парочку, и – кум королю и сват министру! (Спотыкается, проливая вино.) Дай-ка я тебя обниму, да поцелую покрепче! (Вытирает рот рукавом и наваливается на Водород а тяжёлыми грудями и огромным животом беременной на последнем месяце.)

Водород. Натаха, дурёха, дитёнка задавишь! (Целует её в макушку и отстраняет.)

Верка (нарезая огурцы). Ишь, какой заботливый пропадает! Мне б такого денежного да ласкового! Может, и Максимка мой узнал бы, что такое рука отцовская.

Филя (Верке). Вот и умная ты баба, а круглая дура. При живом муже сидит, и такое мелет!

Верка. А с тобой мели не мели, всё одно, муки не будет!

Клавка (Водороду). Женить тебя надо, Володь, да поскорее! А то вон – и лысина уж отсвечивает, и брюшко на ремень свисает.

Водород выпивает стопку.

Клавка (подаёт Водород у на вилке увесистый ломоть красной рыбы). На, закуси хоть!

Водород. Ну, что ты, как тузику? (Нарезает рыбу ломтиками и кладёт её на хлеб, предварительно намазав его маслом. Надкусывает.)

Клавка. Футы-нуты…

Это тебя в зоне, что ль, этикетам обучали?

Водород. Зона – зоной, а человек – человеком! Даже если он дрянь последняя, всё к лучшему тянется, как травинка из навоза. Двенадцать годочков отрубил, под самую завязку! И всё казалось, не я это был. Ведь, если не я, то, вроде, и стерпеть можно. Знаешь, у меня там только одно желание и было: выйти за порог, идти себе, идти… Дотопать до поля какого-нибудь, чтобы лесок по краешку, ручеёк в низинке. Лечь на спину, слушать как травка под ватником шебуршит, глядеть себе в небушко, и больше ничего. А вот вышел, так ни разу до поля этого и не добрался. Сначала – года два по больницам… Туберкулёз у меня кой-чего. А потом сразу – в бизнес этот, будь он неладен! Жрать-то хотца, да и не только жрать! Берёт в руку хвост рыбины и, отбивая им такт по тарелке, припевает.) Девки, где вы?

Натаха, Клавка и Верка (дружно). Тута, тута!

Водород. А моей Марфуты нету тута?

Бабы вскакивают с мест, Верка усиливает звук магнитофона, и вся женская половина, кто как может, кидается в дикий пляс! Бабы сбрасывают обувь. Тамара и Соня танцуют не разуваясь.

Мужики, сразу оживившись, разливают спиртное. С улицы, на рёв музыки, заглядывают

Чёрненькая и Беленькая.

Беленькая. А Рому можно?

Вадим (выбираясь из-за стола, пытаясь перекричать магнитофон). Козявочки мои, а я вместо него не сойду? Ромка ваш нынче не в форме!

Чёрненькая. Ещё как сойдёшь, паучок, когда Мерс себе купишь да разведёшься!

Вадим хватает девиц за талии, кружит, целует обеих в щёчки. Клавка, заметив это, бросает в него ботинком. Вадим удирает, прячется за стол, но второй ботинок всё же настигает его. Из-под стола он выползает уже с огромным фингалом под глазом.

Филя (с ужасом глядя на фингал). Прямое попадание.

В самую фару!

1 без лица. Надо бы и вторую починить, для симметрии!

2 без лица. Может, помочь?

1 без лица (удерживая Клавку). Огонь баба, зверь! Не то, что наши соплюшки, так бы и…