Screenplay 5. Забывшая

– Ты больше не куришь, Лу, – сказал он, отгоняя дым от лица.

– Как это?

– Ты бросила несколько лет назад.

Мне с трудом верилось в это. Курить сразу же захотелось просто невыносимо.

– Дай хотя бы затянуться пару раз, – настаивала я, почти паникуя.

– Нет. У тебя уже давно нет никотиновой зависимости, а то, что ты чувствуешь, зависимость психологическая. Я этого не знал, извини. Вот как мы поступим: я больше не буду курить при тебе, – Артём демонстративно раздавил сигарету в пепельнице. – Если тебе ничто не будет напоминать о курении, тебе не будет этого хотеться. Давай подождём немного?

Он всего лишь заботится о моём здоровье. Я заставила себя согласиться с этой мыслью.

– Хорошо, – сказала. – Но если мне будет хотеться, я буду курить,

– Не будет, – отрезал он.

В молчании мы продолжили пить чай.

– Ты должна поесть чего-нибудь. Хочешь омлет?

– Не знаю. Может быть…

– Хочешь не хочешь, а придётся.

Я следила за ним, за его плечами, руками и даже за ногами. Это руки моего мужа. Это спина моего мужа. Это ноги моего мужа. Немыслимо. Передо мной опустилась тарелка. Я смотрела на глазунью, глазунья смотрела на меня.

– Ешь, пожалуйста, – мягко, но настоятельно попросил Артём.

Я судорожно повела лопатками и сжалась. Было очень неуютно под его взглядом.

– Ты выглядишь ещё больше испуганной, чем с утра, – он легонько сжал моё плечо.

– Да нет, я не боюсь, просто… – я подвинула к себе приборы и воткнула вилку в жёлтый глаз. – Просто мой бредометр зашкаливает.

– Всё наладится, – он нагнулся и поцеловал меня в макушку, потрепал по волосам. – Пока просто живи. Ешь, спи, ни о чём не думай.

Думать, в общем-то, и не получалось, потому что я просто не понимала, в каком направлении мыслить. От чего отталкиваться, к чему идти, до чего желать додуматься в итоге. В молчании ковыряла глазунью, исподтишка бросая осторожные взгляды в сторону своего мужа.

– Как достала меня эта постоянная стройка! – пробубнил он, косясь в сторону соседской виллы. – Долбят и долбят сутками напролёт.

Я только сейчас услышала стук молотков за окном.

– А я её даже не замечаю.

– Как можно не замечать этот грохот?

– Просто привыкла. Последний год я, можно сказать, жила на стройке.

Он посмотрел на меня так, будто видел впервые.

– Я снимала квартиру в первом сданном корпусе нового жилого комплекса, – пустилась я в объяснения. – А вокруг меня разворачивалась вся эта строительная какофония. За стенами – ремонтирующиеся соседи, дрели, молотки, за окнами – вколачивают сваи будущих корпусов, шум грузовиков, крики рабочих… Со временем перестаёшь обращать на это внимание, особенно когда валишься с ног от усталости. Я ведь, разрываясь между двумя казино, приходила домой только поспать, да и то всего на несколько часов.

– Неужели нельзя было найти место потише?

– За такую цену нет, да и зачем? Я отрабатывала смену в одном казино, потом ехала наводить порядок во второе, приползала домой, вставляла беруши и дрыхла без задних ног до следующей смены.

– И для тебя всё это живо настолько, будто происходило ещё вчера, – сочувственно вздохнул он.

– Да. И стройка – это ещё полбеды, грохот оживлённого проспекта – вот вторая половина. Сотни и сотни автомобилей сливаются в один нескончаемый поток. Обязательная утренняя и вечерняя пробка, все сигналят, нервничают, иногда кричат, высунувшись из окна, скорая и полиция включают непременную сирену, с апреля по октябрь рычат своими глушителями мотоциклисты, и всё это на фоне грандиозной стройки жилого комплекса. Этот инфернальный ад и сейчас грохочет у меня в ушах, стоит закрыть глаза…

И я закрыла глаза и снова оказалась в своей московской квартире.

Вечер. Осень. Новый аскетичный ремонт от застройщика, минимальный набор мебели из дешёвого сетевого магазина. Выхожу на открытый балкон. Высоко. Идёт дождь, фонари отражаются в чёрных лужах. Пронизывающий ветер, длинные косые струи. Машины набили проспект, отсюда, сверху, они кажутся разноцветными глазастыми сардинами, попавшими в сеть. Беспомощно сигналят в попытках вырваться. Закопчённое и затянутое тучами небо. Возвращаюсь в квартиру, здесь должно быть теплее, но нет. Тоже холодно, холодно от одиночества. Чувствую его каждой изнывающей клеткой, пробирает до костей. Иду в кухню, но забываю зачем. Бесцельно открываю холодильник. В нём ничего нет, кроме лампочки, подсвечивающей пустоту. Опять забыла купить еды. Пусто в холодильнике, пусто в душе. Голо. Нужно перестать думать об этом, нужно ложиться, спать осталось всего ничего. Шлёпаю босыми ногами до ванной, открываю кран. Вместо холодной горячая, вместо горячей холодная. Всё никак не привыкну. В зеркало лучше не смотреться, ничего нового оно мне не покажет, будет всё то же серое измождённое лицо, уставшие глаза и тёмные круги под ними.

Иду в комнату. В чёрном оконном проёме отражается свисающая с потолка лампочка. Нужно люстру, что ли, купить, может, поуютнее станет… Ну да, конечно, купишь люстру, и жизнь сразу наладится, как будто дело именно в ней… Задёргиваю штору, выключаю свет. Быстро, пока не успели опомниться монстры, живущие под кроватью, забираюсь в холодную постель. Чёрт! Забыла носки надеть! Ладно, сегодня без них. Долго смотрю на узкую полоску света, падающую из коридора. С нарастающим ужасом смотрю, кажется, вот-вот кто-то пройдёт мимо, заслонит собой свет на секунду. «Хватит! – злится на меня мой внутренний голос. – В квартире никого нет, только ты одна, спи давай!» О, наивный внутренний голос, ты не ведаешь о чём говоришь! Ты сидишь где-то очень глубоко, и поэтому тебе просто не видны эти тени, которые начинают мелькать в полоске света, стоит только смежить веки.

Пытаюсь уснуть, но чувствую, как мёрзнут ноги. Вставать нельзя, там, в прикроватной темноте, уже поджидают меня кошмарные щупальца и смрадные пасти. И, кстати, почему дверца шкафа приоткрыта? Я ведь закрывала её. Я точно, абсолютно точно помню, что закрыла эту чёртову дверцу, после того как достала пижаму! Я всегда, всегда закрываю! Зажмуриваюсь, накрываюсь одеялом с головой, сердце грохочет в ушах, в горле, волоски по всему телу встают дыбом. Под одеялом душно, нечем дышать, дешёвая синтетика не пропускает воздух. Стягиваю одеяло с головы, передо мной снова возникает тёмный провал шкафа, теперь он, кажется, стал ещё шире. Кто-то незаметно приоткрывает дверцу изнутри в те моменты, когда я не смотрю. Нужно смотреть, иначе в какой-то момент она откроется достаточно для того, чтобы… «Чтобы что? – издевается надо мной внутренний голос. – Чтобы оттуда шагнуло жуткое бесформенное нечто и набросились на тебя? Если не можешь спать с открытой дверцей, встань и закрой её, нам рано вставать. И заодно возьми носки, ноги совсем ледяные. Опять хочешь цистит? Забыла, как это бывает?» Исхитрившись, обматываю ноги двойным слоем одеяла. Снова опускаюсь на подушку, уже в слезах. Как хорошо было греть свои мёрзнущие ступни об его, всегда горячие.

– Давай, давай сюда свои лягушиные лапы, – бормотал он в полусне, наткнувшись на мои холодные ноги.

Я всё реже вспоминаю его, но в такие моменты, как сейчас, – всегда. Я не оставила себе времени на эти воспоминания, забила свои дни до отказа, выделив несколько часов только на сон. Но между этими суетными сумасшедшими часами бодрствования и тёмными часами беспамятства всегда появляется он. Стоит только положить голову на подушку или осознать себя поутру, как воспоминания тут же впиваются в измученное сердце, снова и снова треплют его. Что можно вспомнить о тридцатилетнем мужчине, который умер на второй месяц своей новой жизни в качестве моего мужа? Что он любил майки с дурацкими рисунками? Что дул мне на разбитую коленку? Просил тосты с яйцом на завтрак? Отлично жарил шашлыки и был душой компании? Строил рожи, изображая своего начальника и заставляя меня хохотать до упаду? Разрешал мне съесть всю колбасу с пиццы пеперони? Что очень хотел жить? Жить обязательно вместе со мной, и только так и никак иначе. Что долгие месяцы мне требовалась целая гора подушек, чтобы соорудить из них подобие его присутствия в моей кровати, чтобы было что обнимать и во что впитываться нескончаемым потокам слёз. Об этом мужчине, навсегда оставшемся тридцатилетним и до смешного в меня влюблённом мечтателе можно вспомнить многое, но лучше не вспоминать вообще. Не оживлять эти воспоминания, потому что вместе с ними оживаю и я, и мне снова делается очень больно.

Сколько прошло уже? Почти два года? Два и один месяц… Нужно жить дальше, нужно жить! А ноги все мёрзнут, и монстры под кроватью всё кишат, и некому прийти мне на помощь. Нет, есть кому, но дело во мне. Я не принимала этой помощи ни от кого, не могла, не хотела, боялась. И не надеялась.

В тот вечер я пересилила свой страх перед монстрами и спустила ноги на пол. Заставила себя дойти до выключателя, зажгла свет и нашла в сумочке визитку. Даниил Владимирович, должность и телефон на лицевой стороне. «Всегда рад тебе, Машенька» на обратной…

Я открыла глаза.

Холодная полупустая квартира исчезла, исчезла осень, исчезло одиночество. Мой новый шикарный дом наполнен солнечным светом, мой новый муж сидит напротив и смотрит на меня с любовью. И ноги больше не мёрзнут, потому что здесь всегда лето.

– О чём думаешь? – спросил Артём.

– Не знаю.

– Ну а всё-таки?

– Наверное, о том, остались ли мои монстры под старой кроватью или переехали сюда вместе со мной.

– Какие монстры?

Почему он так удивлён? Я не говорила ему? А может, я уже давно не боюсь их…

– Обычные, – я потёрла глаза и постаралась улыбнуться. – Хочу посмотреть город.

Мы долго гуляли по пляжу, разительно отличаясь от других парочек, обнимающихся, смеющихся, держащихся за руки и брызгающихся водой. Мы не держались за руки, не смеялись и даже не разговаривали. Я просто шла по полоске песчаного берега, сосредоточенно наблюдая за тем, как накатывающие волны хищно облизывают мои голые ступни. Артём шёл рядом, нёс мои босоножки и молчал. Пытался развлечь меня какими-то историями, шутками, но, расценив каменное выражение моего лица как неготовность идти на контакт, прекратил эти попытки. Я не имела ничего против его общества, просто мне было настолько не по себе, насколько это вообще было возможно. Положение моё казалось настолько странным и сюрреалистичным, что даже раздумывать над ним не получалось. Я словно пыталась найти смысл в каком-то особенно дурацком и запутанном сне. Сне, который к тому же ещё и никак не могла вспомнить.

Солнце давно уже село, работники пляжных ресторанчиков сновали между выставленных на песок столиков, принимали заказы, разносили тарелки, полные аппетитной, вкусно пахнущей еды. Довольные туристы, полулёжа в удобных плетёных креслах и диванчиках, развлекали себя деликатесами, выпивкой и разговорами на самых разных языках. Проходя мимо одних, я слышала оживлённую беседу на английском, мимо других – яростный спор на французском, где-то неподалёку трёхголосый подгулявший хор пел немецкую песенку, вездесущие китайцы гоготали над какой-то шуткой за следующим столиком. Только русской речи не было слышно на этом весёлом интернациональном пляже.