Screenplay 5. Забывшая

Как же всё странно… Однажды я приняла решение никогда больше не вступать в серьёзные отношения. Дане понадобилось полгода, чтобы заставить меня переменить это решение. Устав от одиночества, поддавшись желанию снова любить и быть любимой, я начала отвечать на его ухаживания. Потом он меня предал. Как хорошо, что я не помню этого, должно быть, это было ужасно. Будто какая-то другая женщина пережила за меня кошмарный период моей жизни, но эта другая женщина также стала женой Артёма. Как она отважилась на этот шаг после всего? Какими невероятными поступками, какими словами он уговорил её? Как бы там ни было, она не ошиблась в выборе спутника жизни. Ведь он всё ещё здесь, он рядом.

Как развивались наши отношения? Видимо, всё было так прекрасно, идеально настолько, что я просто не нашла к чему придраться, за что зацепиться, и не смогла поступить по-другому. Видимо, он показался мне надёжным человеком, раз я отважилась довериться ему. Но любила ли я?.. Почему сейчас я не чувствую ни малейших признаков влюблённости в него? Неужели чувства стёрлись вместе с воспоминаниями? Нет, чувства, конечно же, есть, но это другие чувства… Сейчас Артём для меня чужой человек, и я не только не люблю его, я его опасаюсь. Мне тревожно в его обществе. Разговаривая с ним, я будто хожу по тонкому льду – настолько велико моё напряжение.

Ну, конечно! Меня предавали, я страдала, и волей-неволей начала опасаться сближения с людьми. Это нормально, так и должно быть. Когда больно – болит, когда страшно – боишься. Просто сейчас меня поставили перед фактом: этот мужчина – твой муж и с размаху припечатали к постороннему человеку. Но все страхи и сомнения, конечно же, на прежнем месте. Я ведь не помню его и не помню счастливых лет нашей жизни.

А что если… что если он врёт? Что если всё было не так уж прекрасно? Но тогда зачем ему понадобилось бежать вместе со мной? Он мог бы оставить меня и заново устроить свою жизнь, он ведь симпатяга, да ещё и при деньгах… А может, я знаю нечто такое, из-за чего он просто побоялся оставить меня без присмотра? Вдруг я опасна для него? Может, мы предали наших подельников? Господи, целый океан возможных вариантов! Перестань, стоит ли полагаться на доводы разума, в котором случился очевидный сбой? Уж этот человек при необходимости нашёл бы способ навсегда заткнуть тебе рот. И этот способ был бы намного легче.

Нет. Кажется, он говорит правду – он действительно меня любит. Это читается в его глазах, в жестах, в манере понижать голос при разговоре со мной… Только вот почему я не могу побороть в себе желание бежать от него очень далеко и без оглядки? Ответ прост: я всегда делаю только то, что хочу. Меня бесполезно заставлять делать что-то и бесполезно ограничивать. Как только я понимаю, что моя свободная воля находится под угрозой, я, испытывая колоссальный дискомфорт от того, что не сама распоряжаюсь своей жизнью, всеми силами пытаюсь вырваться из обстоятельств, ставших этому причиной.

И сейчас как раз такая ситуация – меня поместили в определённые условия, как какую-то лабораторную крысу. Но приди же в себя! Разве Артём в этом виноват? Ты сама сделала это со своей жизнью, а он всего лишь пытается помочь тебе, хочет быть рядом, и ты должна быть благодарна ему за это! Перестань вести себя как идиотка, пока единственный человек, которому ты дорога, не отвернулся от тебя. Если ты не можешь (пока не можешь) ответить ему взаимностью, ответь хотя бы благодарностью.

Да и разве всё так уж плохо? Ну если разобраться? Разве плохо проснуться однажды со всеми решёнными проблемами? Ведь что у меня было ещё вчера? Разбитое сердце, жизнь, давшая глубокую трещину, зыбучие пески неопределённости, какая-то конура за третьим кольцом, подержанная малолитражка в кредит, перспектива остаться безработной. Туманная надежда обрести счастье рядом с Даней. А сегодня я проснулась сказочно богатой принцессой, живущей в прекрасном доме на берегу океана. И самое главное – я замужем. Замужем! Разве это не чудо? И этот человек любит меня! Он готов во всём меня поддерживать, хочет заботиться и оберегать. Нужно просто смириться. Нет – не смириться, нужно научиться получать удовольствие от этой жизни, свалившейся на меня как снег на голову. Возможно, она не так уж и плоха, возможно, со временем я снова полюблю этого мужчину. Однажды это ведь уже произошло! И мы прожили вместе пять – пять! – лет, и он всё ещё хочет быть рядом. А это что-нибудь да значит, да?

Я всё ещё мысленно повторяла про себя «Артём. Артём», отчаянно пытаясь поместить его в какие-либо моменты моей жизни, когда дверь в комнату приоткрылась и он, балансируя подносом, просунулся в неё спиной. Поставил рядом со мной на кровать нехитрый завтрак, нежно, но уверенно и по-хозяйски погладил меня по голове. Этот жест дал мне понять, что его руки в прошлом касались меня множество раз. Прежняя воинственность исчезла, её место заняла покорная смиренность. И благодарность.

Мы ещё немного поговорили, пока я пыталась завтракать. Я вглядывалась в его лицо, лицо человека, которого я должна была знать. Карие глаза, нервная, но добрая улыбка, массивная челюсть, аккуратный нос, растрёпанные, из-за постоянной привычки взъерошивать их, волосы… Не чувствовала ничего. Мой муж оставался для меня незнакомцем.

Разговоры наши вертелись в основном вокруг самых безопасных тем. Я попросила его рассказать мне об этой стране, ставшей моим новым домом, моей красивой солнечной тюрьмой.

– Ну что сказать? Затерянный рай, страна контрастов. Райские пейзажи и грязные улицы, роскошные виллы и трущобы. Когда-то коммунистическая идея здесь достигла высшей точки безумия, в середине семидесятых к власти пришли красные кхмеры и уничтожили практически половину населения. Всё это теперь, конечно уже, давно в прошлом, но в стране пока ещё бедность и разруха, хотя они потихоньку восстанавливаются и уже много достигли. Люди здесь хорошие, это все замечают, очень добрые. Мы с тобой живём в курортном городе Сиануквиле на побережье Сиамского залива Индийского океана. Эту виллу мы сняли в аренду. Поживём немного здесь, потом не спеша, взвесим все за и против, выберем себе самый лучший дом и купим его. Не сейчас, когда поправишься и освоишься. Если нам здесь не понравится, можем уехать в другую страну. Не знаю, Малайзия, например? Да ты сама скоро всё увидишь, Лу. Мы попозже сходим прогуляться к океану, потом поедем поужинать куда-нибудь, а пока я хочу, чтобы ты отдохнула. Понимаю, что я для тебя пока чужак, не хочу слишком надоедать.

Мне действительно необходимо было остаться одной, чтобы пережить всё это, может быть оплакать то, что я потеряла, своих друзей и свой дом… И я снова почувствовала благодарность.

– Спасибо, Артём.

– Я буду внизу. Если тебе что-нибудь понадобится, просто попроси меня, хорошо?

– Хорошо, – слабо улыбнулась я.

– Тебе, наверное, о многом хочется подумать? – замялся он в дверях. – У меня к тебе одна большая просьба. Не напрягай свои мозги, им нужно восстановиться. Просто отдыхай, милая. Ты в безопасности, я люблю тебя. И всё хорошо, правда.

Он послал мне добрую прощальную улыбку и аккуратно закрыл за собой дверь.

Предстоящий день раскинулся передо мной, как бескрайняя пустошь.

Я долго сидела на своей кровати, вглядывалась в пол и изучала то, что от меня осталось. Осталось немного. Какая-то размытая туманная жижа, неспособная понять даже то, где же она начинается и где заканчивается. Туманная жижа, сознающая только то, что безусловные рефлексы всё ещё при ней. Ванная комната, кажется, где-то здесь, на этом этаже.

Я вглядывалась в зеркало, изучала смотрящую из него женщину, сравнивала её с той, что была знакома мне прежде, и находила больше различий, чем сходств. У нынешнего моего отражения всё было каким-то более аккуратным, точёным. И нос, и губы, и даже брови. Глаза казались просто огромными на похудевшем лице, заострившиеся скулы делали её похожей на изголодавшуюся хищницу. Кое-как подстриженные короткие светлые волосы торчали во все стороны. Я не узнавала себя. Повертела головой, построила рожи, надеясь разоблачить подмену, но, к моему удивлению, отражение повторяло за мной все мои действия.

И вдруг я вспомнила, что когда-то, когда мне было года четыре, любимым моим занятием было прислониться к зеркалу лбом и носом, приставить с обеих сторон лица ладони и подолгу вглядываться в тёмное зеркальное пространство, дожидаться пока оно раскроет передо мной свои тайны. Я точно знала, что за ним скрывается другой мир, а люди на мгновение оказавшиеся пойманными в зеркальные сети – будь то мама, заглянувшая проверить, в порядке ли макияж, или папа, стремительно прошедший мимо, и даже я сама, подолгу рассматривающая своё отражение, – это не мы сами, а наши противоположности. Зеркало представлялось мне окном в другой мир, где всё наоборот: раз левое становится правым, то, значит, зло становится добром, ненависть – любовью, больные – здоровыми… И я вглядывалась и вглядывалась в перевёрнутый мир, не дыша, чтоб не запотела поверхность, надеясь найти там добрую счастливую маму и доброго счастливого папу, здоровую себя. Мне хотелось подглядеть за зазеркальной семьёй, чтобы понять, каково это, когда все счастливы, здоровы и любят друг друга, хотелось найти там то, чего не было в мире с моей стороны зеркала.

Сегодняшняя отражённая я являла собой именно то, что я, будучи ребёнком, так настойчиво отыскивала в зазеркалье, – свою противоположность. Я была напугана, но её лицо не выдавало ни капли беспокойства, я была полна решимости действовать, изменить что-то, но её черты отражали покорность судьбе, я чувствовала себя молодой девчонкой, у которой вся жизнь впереди, а её глаза говорили о смертельной усталости, которая бывает только в конце пути. Я всё ещё была собой в конце концов, но она мной не была.

Скинула одежду, намереваясь принять душ, и снова повернулась к зеркалу. Застыла.

Сколько я уже вот так стою? Полчаса? Час? Сколько ещё понадобится мне времени, чтобы осознать, что в этом теле действительно живу я сама? Чтобы соотнести себя с этим отражением? Эту странную короткую причёску я ещё могу принять, сквозь это чужое измождённое лицо при ближайшем рассмотрении проступают мои черты, но тело… Итак, о чем же оно мне может рассказать? Определённо его холили и лелеяли, пестовали, будто самое смертельное оружие массового поражения. Дело даже не в худобе, дело в том, что это тело обросло мышцами. Они сухие и твёрдые, точёные. Рельефные руки и ноги, спина, кубики на животе. А задница! Сколько бы я ни поворачивалась, зеркало великодушно являло взору всё новые и новые мышцы, названий которых я даже не знала, но над которыми, судя по всему, усердно трудилась последние годы. Ощупывала себя. Обтянутый бархатом гранит. Красиво.

Очень красиво.

Что ж, спасибо тебе. Ты отлично потрудилась, пока меня не было. Раздобыла мне новое тело, любящего мужа и миллионы. Сколько у тебя это заняло времени? Шесть лет? Могла бы и побыстрее справиться, всё-таки это моя жизнь и моё время, впрочем, ладно. Постарела вроде не сильно, только вот лицо какое-то… Я взяла чужую, принадлежащую мне, зубную щётку, выдавила на неё горошину зубной пасты и начала чистить… Я пригляделась внимательнее к своему отражению… Начала чистить свои идеально ровные белоснежные зубы, так и просящиеся на обложку глянцевого журнала.

Даже мои собственные зубы в моём собственном рту были чужими…

Глава 3

Я понимала, что должна начинать общение с мужем, но не знала, как переступить через себя, через свою скованность. Я его боялась. Чувствовала себя маленькой и брошенной, как в детстве, когда тебя не забрали вовремя из садика и ты остаёшься в группе в одиночестве. Мне казалось, я совершенно не умею себя вести, не знаю даже элементарных вещей, не отличу правой руки от левой. Чувствовала себя дикаркой, не способной на долгие разговоры, способной только бросать короткие испуганные междометия в ответ на его вопросы. Казалось, я всё буду делать не так, как надо: не так ходить, не так смеяться, не так разговаривать. Не так, как он привык. Я боролась с собственной неуверенностью часа два, после чего всё же отважилась спуститься вниз.

Он поставил на стол ещё одну чашку, налил в неё горячего зелёного чая.

– Что с моими зубами? – спросила я хмуро, двигая чашку к себе.

– А что с твоими зубами?

– Они не мои. У меня что, вставные челюсти?

Я смотрела на то, как он смеётся – мощно, с удовольствием, с громким раздельным ха-ха-ха, наклонив голову влево. Думала о том, что этот смех что-то мне напоминает, будто я уже видела это где-то. Может, в каком-то фильме, может, во сне, а потом вдруг до меня дошло, что передо мной не кто иной, как собственный муж, и, конечно, мне должны быть хорошо знакомы его манеры.

– Это люминиры, Лу, – сказал он, просмеявшись.

– Что такое люминиры? – спросила я всё так же мрачно, нисколько не заразившись его весельем.

– Тоненькие, как контактные линзы, керамические пластинки. Почему ты злишься? Они тебе не нравятся?

А правда, с чего это я злюсь?

– Ну нет, почему же? – скрипнула я зубами. – Очень красиво.

– Да, это красиво. Помню, когда я впервые тебя увидел, твои зубы были немного неровными. А теперь всё идеально.

Мы помолчали.

– А с телом моим что? – спросила я. – Чем я занималась? Каким спортом?

– Всем понемногу. Железо, йога, единоборства. Много бегала.

– Бегала? – поразилась я. – Ненавижу бегать!

– Ну так не бегай, я же не буду тебя заставлять.

– Что ещё ты не будешь меня заставлять? – вырвалось вдруг из меня.

– Ничего, – спокойно ответил он, – кроме одного. Ешь, пожалуйста. Тебе нужно набрать прежний вес.

Он взял со стола сигареты, отточенным движением вытряхнул последнюю. Смял пустую пачку и небрежно швырнул её на стол.

– Чего? – нахмурился он, когда увидел, что я гляжу на скомканную пачку. – Только не говори мне, что тоже хочешь.

– Есть ещё?