Повешенный

Куэрво опустился на стул-кресло и закрыл глаза. Все тут же повторили за ним это действие, и Уилл только в последнюю секунду остановился, поймав насмешливо-издевающийся взгляд Алана. Маккензи неслышно фыркнул, закатил глаза и закинул в рот виноградинку из вазы перед ним. Все гости спешно бормотали под нос молитвы, сливающиеся в сплошной радиошум. Уилл неловко забегал взглядом и быстро перекрестился со всеми, когда Анхель громко и торжественно произнёс: «Аминь». Алан в свою очередь рассматривал выставленную на стол еду с такой же страстью, с которой все присутствующие до этого молились.

Слуги неторопливо вплыли в комнату, неся подносы. Уильям поёжился: снова знакомый дискомфорт пафоса и бессмысленности, в которой погрязло старшее поколение. Жаль, нельзя было отказаться от навязываемого обслуживания – это бы сильно огорчило хозяев дома. А вот Алана пресыщенность лакеями на квадратный метр нисколько не смущала. Он активно подзывал к себе каждого, оценивал предлагаемые ими закуски и недовольно поджимал губы, попробовав каждую из них. Наконец, распробовав одно из канапе, Алан щедрой рукой выложил себе на тарелку половину подноса и жестом позволил лакеям отправиться дальше вдоль стола, где их уже поджидали покрасневшие, как омары, гости.

– Мистер Кёниг, вы протестант?

Головы всех присутствующих разом повернулись сначала к Анхелю, а затем к Алану. Даже Уильям оторвался от размазанного по тарелке пюре с овощами. Казалось, только Алан и Кэтрин не придавали большого значения вопросу Анхеля: Маккензи нарезал свой кусок мяса, а Кэтрин болтала в бокале вино, словно силясь разглядеть сквозь его толщу на дне будущее. Уилл готов был поставить зарплату, что будущее ни для кого из присутствующих не было радужным. Кроме Алана Маккензи.

Наконец, Алан поднял голову и мягко улыбнулся.

– С чего вы это взяли?

– Вы не молились со всеми.

– Да, – Алан сдержанно кивнул, закусив свой ответ. – Вы невероятно наблюдательны, мистер Куэрво. Но смею вас разочаровать. Я никогда не молюсь.

– Никогда? Совсем никогда?

– Совсем.

Если бы вокруг не было столько людей, Уилл несомненно рассмеялся бы выражению лица Анхеля. Смятение и непонимание слились в одну непереводимую эмоцию на лице испанца, для которого мир всегда делился на тех, кто ходит в церковь по воскресеньям, и тех, кто после смерти непременно будет гореть в самых глубоких и грязных котлах Ада. Он частенько рассказывал об этом Уильяму. Набожность и религиозная страстность не могли спасти душу Анхеля. Как и вера в то, что помолись он перед смертью – и все грехи смоются всепрощающим дождём.

– Но… Занятно. Мне казалось, что такой человек, как вы, непременно должен посещать все службы, чтобы заслужить прощение грехов.

– Не вижу смысла поддерживать всеобщее помешательство на одном из тысячи мучеников и его так называемом отце. С таким же успехом я могу найти на улице бездомного и основать религию в его честь. Он ведь тоже жертва людской безграмотности и узколобия. Скорее всего, когда-то он был успешным работником банка или биржи, возможно, предпринимателем и держал небольшой ресторанчик где-то в центре города. А потом все это исчезло. Жена ушла. И он оказался на улице, чтоб просить теперь подаяние у прохожих. Неплохое начало для святого, да?

Алан подмигнул Анхелю и отправил в рот свой кусочек мяса, игнорируя направленные на него взгляды.

– Так скажите мне, чем этот бездомный отличается от вашего бога? Ах да, вы ведь даже не богу молитесь, а его пророку. Если я правильно помню, наши братья из жарких стран именно поэтому называют вас неверными.

Алан имел полное право так говорить. И по стечению обстоятельств за столом только один человек знал правду – Уильям, со скучающей небрежностью нанизывающий на свою вилку вялые кусочки шпината. В этом даже была какая-то ирония: он с такой же уверенностью брался за еду, как Алан за терпение других гостей. Пока все переглядывались и шёпотом обсуждали произнесённые слова, Маккензи в самых высокопарных фразах описывал своё восхищение поваром семьи Куэрво. Казалось, Алан уже даже забыл о том, что пять минут назад он заставил волосы каждого в этой гостиной – каждого, кроме Уильяма, разумеется – зашевелиться от ужаса посягательства на незыблемые веками столпы веры.

Все молчали. Косые взгляды метались от гостя к гостю и только звон приборов о посуду и зубов о хрустальные бокалы, когда кто-нибудь забывал об осторожности, нарушал безмятежность воздуха.

– Какая прелестная точка зрения, – наконец изрёк Анхель, развалившись в своём глубоком мягком кресле-стуле.

Кроме Анхеля, высказывания Алан почти никому не казались прелестными. Парочка сидящих поодаль стариков раздражённо бормотала про «невежественную молодёжь», «разврат» и «безбожников» и бросала на Алана осуждающие взгляды. Женщины постарше сжимали губы в тонкую полоску и смотрели на Маккензи свысока, а несколько молоденьких девушек возбуждённо перешёптывались и хихикали, прикрывая рты ладошками, пока их не одёрнули родители. Но и после этого те продолжили сплетничать только что придуманной информацией и исподтишка поглядывать на Алана. В их глазах он, несомненно, был героем, человеком принципов и собственного мнения, – Уильям усмехнулся в приложенную к губам салфетку. Хотел бы и он быть таким же наивным.

– Вы считаете миллионы людей идиотами, мистер Кёниг? – тихий звонкий голос Кэтрин перекрыл гам от перешёптывания, и все взгляды обратились на девушку.

Секундная пауза оказалась слишком своевременной, чтобы все смогли перевести дыхание и приготовиться к новому витку разговоров на этой скользкой серпантинной дороге религии и атеизма. Уильяма это начинало даже немного забавлять, пусть он и переживал об Алане больше, чем сам Алан о себе.

– Конечно, нет, мисс О’Брайан. Я лишь предлагаю вам альтернативу, – осклабился Алан, не глядя разрезая кусок мяса.

– Тем не менее вы ставите под сомнение веру людей.

– Я ставлю под сомнение целесообразность громадных каменных построек и золотых крестов. Даже если бог существует, – Алан закинул кусочек себе в рот и продолжил, пренебрегая правилами приличия: – вряд ли ему достаётся хоть крупица богатства Ватикана, а Понтифик спит в, я уверен, намного лучших условиях, чем самые приближенные к богу слуги.

– И все же это часть человеческой веры, – упрямо повторила Кэтрин, глядя в глаза Алана не моргая. – Вы не можете просто взять и выкинуть ее, сказав, что она бессмысленна.

– Могу, – просто отозвался Алан, запивая свои слова щедрым глотком красного вина. – Или ваша вера может существовать только при наличии золота и драгоценных камней? В таком случае, ха-ха, вы молитесь богатствам, а не богу. И это, кажется, один из смертных грехов. Впрочем, я не очень силен в этой части религии. Слишком нравится вкусно покушать и побыть в компании прекрасных дам, чтобы переживать о спасении души.

Раздалось несколько одобрительных мужских смешков, и их тут же спешно подавили под суровыми взглядами жён. Девичьи смешки стали слишком громкими и их не могли заглушить даже строптивые пошикивания родителей. Алан добился своего и теперь торжествовал, потягивая вино и глядя на Кэтрин. Девушка молчала, прищуривала свои золотистые глаза и морщила немного курносый нос, как лиса, вынюхивающая свою добычу. К счастью для Уилла, сегодня не он был добычей Кэтрин. А шкура Алана каждый раз оказывалась слишком толстой, чтоб можно было с лёгкостью ее прокусить. Тем более еще неопытным женским зубкам.

– Тогда во что вы верите, мистер Кёниг?

– Я верю в себя.

Несколько простых слов, сложившихся в такой же простой и незамысловатый ответ. Порой всем не хватало веры в себя, но у Алана Маккензи ее хватило бы на несколько небольших городков где-нибудь в средней полосе или на юге страны. Уверенности Алана можно было только молча позавидовать, проглотить все обидные слова, приготовленные для Маккензи, и постараться не подавиться ими в приступе бессильной злобы.

– Предлагаю выпить! – Анхель поднялся, стараясь побыстрее разрядить трещащую электрическими разрядами обстановку. – Чтобы каждый верил в себя и свои силы!

Казалось, это должно было сбавить градус напряжения, протянувшегося между Аланом и Кэтрин высоковольтными проводами. Так и было. Первые минут десять после тоста Анхеля прошли достаточно спокойно. Все даже начали находить темы для светских разговоров, восхищались едой и старательно не замечали взглядов, которыми Алан и Кэтрин одаривали друг друга. Уильям вёл беседу с милой старушкой по левую руку, которая неожиданно оказалась знакомой его бабушки, и теперь приходилось поддакивать ее воспоминаниям молодости, поправлять стирающиеся в памяти имена и говорить, что это не он был тем пухлым малышом в матросском костюмчике, который измазался в яблочном пюре с головой.

Но уже вскоре Уильям стал замечать подозрительные взгляды, которые Алан кидал на сенатора О’Брайана, с остервенением пережёвывая поданный салат. В какой-то момент Уилл даже начал беспокоиться, что Алан просто выплюнет зажатое в челюсти вино на лицо политика. Но нет, Алан просто несколько секунд раскатывал напиток по языку, прожигая сенатора взглядом, а затем сглотнул.

– Слышал, скоро собираются отменить Сухой закон. И вы этим недовольны, сенатор, – Алан не спрашивал, а просто констатировал, ожидая реакции политика.

– Я? Да, – сенатор слегка подскочил на своём месте, оглянулся и, заметив смотрящего на него Алана, нахмурился. – Вместо того, чтобы усиливать меры, правительство потакает прогнившему обществу. Этот мир трещит по швам и разваливается в охватывающем его безумии, а идиоты в своих кабинетах только и думают, как бы набить себе карманы новенькими купюрами. Нужно отлавливать всю чернь, что уничтожает наше общество и разрушает моральные устои, на которых держится наша история. Сегодня они пьют алкоголь, а завтра… А завтра они будут якшаться с отверженными обществом людьми, обжиматься с себе подобными и дружить с черномазыми?

– Какие красочные выражения от политика. Не думал, что вы способны связывать слова в столь… – Алан взмахнул бокалом, выплеснув немного вина на свой костюм, но совершенно этого не заметил, – изысканные конструкции. Все политики, которых я встречал, были довольно косноязычными и могли связать слова только в нечто в духе «В атаку!» или «Отрубите же ему голову!». Вы практически поразили меня, сенатор.

– Приходится развиваться, чтобы убеждать идиотов-коллег в их некомпетентности.

Если кто-то и не заметил неприкрытого сарказма в голосе Алана, то это точно был мистер О’Брайан. Уильям поперхнулся прожёвываемым кусочком мяса, когда понял, что политик посчитал слова Алана комплиментом, и еще больше опешил, когда заметил, как гордо преобразилась осанка мистера О’Брайана, как вздёрнулся его подбородок и как победно засиял взгляд человека, уничтожившего карьеру не одного своего соперника.

– К слову, откуда вы, мистер Кёниг?

– Восточная Пруссия, – небрежно брякнул Алан, не глядя на сенатора, и поднял голову, когда тишина, последовавшая за ответом, стала слишком неловкой, чтобы ее можно было игнорировать. – Это рядом с Польшей. Вы же знаете, где Польша?

Сенатор нахмурился, его жена мягко улыбнулась и заморгала своими маленькими крысиными глазками, а Алан вскинул брови, кажется, гадая, действительно ли эти люди не знают таких банальных вещей или просто прикидываются. Уилл поперхнулся воздухом и слегка стукнул себя по груди: карта мира тщательно вбивалась старым учителем в голову непослушного Белла, но все, что он знал о Польше, это ее отсутствие на известной ему карте мира. Анхель на другом конце стола искренне забавлялся разыгравшейся сценкой и отпил из своего бокала.

– Занятно. Двадцать лет назад мы и не думали, что увидим старую добрую Польшу на наших картах. Правда, как по мне, она уже давно отжила своё. Жаль, что императорская семья сдала свои позиции и позволила этому, – Анхель улыбнулся, – недоразумению вновь обрести крылья.

– Он, конечно, должен был спросить твоего мнения, – едва слышно, так что слова донеслись только до Уильяма, пробормотал Алан.

Мария наклонилась к мужу, что-то зашептав ему на ухо. Анхель только размеренно кивал и поглядывал то на Алана, то на Уилла, пока Мария с ним разговаривала. Или точнее с его внимательно слушающим ухом. Все гости вернулись к свои блюдам, и некоторые даже начали покрикивать на «нерасторопных официантов, которых в детстве недостаточно лупили родители, раз они выросли такими растяпами». Уилл предпочёл сделать вид, что не слышал этого от милой старушки по соседству, и продолжил наблюдать за более интересной частью стола – Куэрво и О’Брайанами.

– Мистер Кёниг, вы не думали вернуться на родину? – снова встряла в установившееся молчание Кэтрин, посмотрев на Алана.

– На родину? – удивлённо переспросил Алан и пожал плечами. – Нет. Никогда не горел желанием. Мне там нечего делать.

– И вас не беспокоят происходящие там дела? – рыжая бровь Кэтрин изломилась в вопросе, и девушка хмыкнула. – Я слышала, что обстановка там накалилась до предела. Возможно, вам захотелось бы увидеть родные края, пока их еще не охватил огонь безумия.

Если огонь безумия и мог охватить хоть что-то, то точно не эфемерную родину Алана Маккензи. Уильяма забавляла ирония ситуации, понимая, что Кэтрин и Алан говорят о совершенно разных вещах, но то, как их слова и фразы складывались в целостную картинку, как кусочки мозаики, склеиваемые крошащимся цементом, яичным белком и человеческими надеждами, не могло не поражать. Алан улыбался. Как и Кэтрин. Они улыбались, понимая друг друга с лёгкого подрагивания уголка губ, и ни один не собирался уступать в этой неожиданной борьбе.

– Уверен, что я смогу как-нибудь пережить это. К тому же у меня остались достаточно плохие воспоминания о последней встрече с семьёй, – неловко крякнул Алан, пряча за этим усмешку. – Не хочу разочаровывать их своим появлением. Скорее всего они думают, что я уже давно где-то сгинул. Моё появление может несколько… обескуражить их. Живые родственники мало кому нравятся.

– Я не удивлена, что у вас плохие отношения с семьёй.