Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

– А что? Да, ты разсказывалъ. Да, это удивительно, разскажи еще.

– Когда меня взяли въ Саратов? и держали въ Нижнемъ, со мной рядомъ сид?лъ старикъ старообрядецъ. Я видалъ его въ коридор?, – классическiй старов?ръ – клиномъ бородка, сухой, благообразный, пахнетъ кипарисомъ. Только приходитъ вахтеръ и говоритъ, что проситъ повидаться со мной старичекъ. Видно, далъ ему. Ну, хорошо, очень радъ. Пошелъ. Приводитъ этого старика. Старичекъ вошелъ, и въ ноги мн?. Что вы? Я такъ кланяюсь, потому узналъ, что ты одной в?ры съ вьюношемъ Синегубомъ. Правда это? Правда. Ну вотъ я и кланяюсь, потому что вид?лъ, какъ везли его на шафотъ, на казнь; я вм?ст? въ острог? сид?лъ, и вид?лъ я, какъ онъ прощался со вс?ми и евангелiе держалъ, и вс? плакали, онъ радостенъ былъ, и какъ сiянiе отъ него шло. Истинной в?ры челов?къ былъ. Вотъ я, вид?въ это, сказалъ себ?: «найду людей этой в?ры и поклонюсь имъ, чтобы открыли мн?». Сказываютъ, ты этой в?ры. Вотъ я и пришелъ поклониться теб?. Открой мн? свою в?ру». Удивительный былъ старикъ. Сказалъ я ему, что хотимъ, чтобы вс? люди были братьями, чтобы вс? за однаго и всякiй за вс?хъ. Ну, какъ ум?лъ, сказалъ. Не пов?рилъ – все допрашивалъ, какъ мы молимся.....

Вс? помолчали. Семеновъ вдругъ поднялся:

– Дай мн? папироску.

– Да в?дь нехорошо теб?, Петя, не надо.

– Давай, – сердито сказалъ онъ.

Ему дали, онъ закурилъ, страшно закашлялся, его стало тянуть какъ бы на рвоту. Отплевавшись нарочно такъ, чтобы никто не видалъ цв?тъ отплеваннаго, онъ опять легъ на руку.

– Ну, а что старухи наши, – сказалъ всегда веселый Набатовъ. Онъ такъ называлъ женщинъ.

– Да пьютъ чай и, говорятъ, намъ пришлютъ, – сказалъ выходившiй и только что вернувшiйся Крузе.

– Ну, острогъ, – сказалъ онъ, – вонище такая – хуже не было во всю дорогу. Такъ тифомъ и дышемъ.

Нехлюдовъ разсказалъ то, что онъ вид?лъ.

– А не пов?сили насъ и не сошли еще съ ума, тифомъ насъ переморятъ, шопотомъ продолжалъ все свое, также мрачно глядя въ ст?ну, Семеновъ.

– Небось, вс?хъ не переморятъ.

– Н?тъ, вс?хъ, – сердито шепталъ Семеновъ. – Ты смотри, что д?лается: были Декабристы; какъ Герценъ говорилъ: ихъ извлекли изъ обращенiя, вс? приподнявшiяся выше толпы головы срубили.

– В?дь вернулись.

– Да кал?ки нравственные.

– Потомъ нашихъ было больше головъ, опять вс? срубили. Еще будетъ больше – опять вс? срубятъ. Имъ что? Имъ все равно.

– Нельзя: нек?мъ рубить будетъ, когда народъ будетъ просв?щенъ.

– Какъ же, дадутъ они теб? просв?тить народъ, а народъ, такой, какъ теперь, еще хуже ихъ. Вонъ Дмитрiй Ивановичъ что разсказывалъ.

– Не вс? это испорченные.

– Н?тъ, вс?. Не то мы д?лали. Если бы сначала теперь, я бы не то д?лалъ. 1-ое Марта мало. Надо было не одного его, а сотни тысячъ, всю эту поганую буржуазiю перебить, мерзавцевъ, – шип?лъ онъ.[342 - Зачеркнуто: – Чтожъ тогда народ?– И народъ поганый.] – Вотъ, говорятъ, выдумали балоны и бомбы душительныя, – вотъ летать и какъ клоповъ ихъ посыпать. О! негодяи.

– Такъ чтожъ ты сд?лаешь, когда народъ не готовъ, когда народъ выдастъ насъ же.

– Вс?хъ душить, вс?хъ, вс?хъ! – прошип?лъ Семеновъ и странно заплакалъ и закашлялся.

Въ коридор? зашум?ли. Сторожа принесли дв? кровати и самоваръ. Нехлюдовъ выложилъ изъ кармановъ на окно свертки покупокъ, чаю, сахара, табаку и хот?лъ уходитъ, но Набатовъ удержалъ его и, выйдя въ коридоръ, сказалъ, что необходимо перевести Семенова въ больницу.

– Вы понимаете, не для себя, но ему лучше.

Вышелъ и Крузе.

– Я думаю, что ему все равно. Онъ очень плохъ. Какъ бы нынче не кончился.

Нехлюдовъ пошелъ къ смотрителю и потомъ къ Доктору. Оказалось, что въ больниц? н?тъ м?ста. Надо было просить разр?шенiя его пом?стить въ городскую больницу. Нехлюдовъ по?халъ къ Губернатору. У него играли въ три стола въ карты.

– Ну вотъ это мило, – сказала губернаторша, встр?чая Нехлюдова. – Пожалуйте въ дамскiй. Мы впятеромъ устроимъ.

Нарядныя дамы улыбались. Богатый м?стный образованный купецъ здоровался съ Нехлюдовымъ. Въ столовой стоялъ чай и вазы съ фруктами.

– Я изъ острога, у меня къ вамъ д?ло, – сказалъ Нехлюдовъ.

Губернаторъ неохотно вышелъ изъ за стола, запомнивъ, кому сдавать, и выслушалъ Нехлюдова.

– Чтожъ прикажете д?лать. Я писалъ, писалъ въ министерство, что мы не можемъ пом?щать вс?хъ.

– Теперь то позвольте этому несчастному хоть умереть въ поко?.

– Хорошо, я дамъ разр?шенiе принять въ городскую. Да вы [1 неразобр.]?

– Н?тъ. Я самъ по?ду.

– Что, вы знали его?

– Да, зналъ.

И получивъ разр?шенiе, Нехлюдовъ по?халъ назадъ. Но было поздно.

Когда онъ вернулся, Семеновъ лежалъ навзничь и, очевидно, умиралъ. Лицо его было такое же озлобленное и если онъ что говорилъ, то ругательства. На лиц? его чередовались выраженiя испуга и злости. Вид?ть это выраженiе злости въ лиц? Семенова было особенно больно потому, что это былъ челов?къ необыкновенной доброты и самоотверженiя.

Не было еще 12 часовъ, когда два сторожа вынесли легкое и начавшее кочен?ть т?ло Семенова въ ту мертвецкую, гд? лежали уже 3 трупа.

* № 91 (рук. № 21).

Придя домой посл? этого ужасного пос?щенiя, Нехлюдовъ долго не могъ успокоиться. «Какъ же быть въ самомъ д?л?, – думалъ Нехлюдовъ, – исправленiе, они говорятъ исправленiе. Про возмездiе, прес?ченiе говорить нечего. Ни смертную казнь, ни истязанiй нельзя уже употреблять. Ну такъ чтоже? Исправленiе. Но какъ?» Онъ вспомнилъ Московскую даму евангелистку, какъ она раздавала евангелiе и утверждала, что сд?лала уже много обращенiй. Нехлюдовъ вспомнилъ свое впечатл?нiе отъ Евангелiя. Онъ н?сколько разъ въ своей жизни принимался читать его. Еще мать его, ребенкомъ, одно время каждый день съ нимъ вм?ст? читала его. И впечатл?нiе отъ чтенiя этаго осталось очень неопред?ленное и тяжелое, тяжелое т?мъ, что находя въ этой книг? очень много глубокаго и прекраснаго, – такова была вся Нагорная Пропов?дь, – рядомъ съ этими прекрасными мыслями онъ находилъ много нел?паго, отталкивающаго, въ особенности по тому значенiю, которое придано было этимъ м?стамъ церковью.

«Но что значитъ это уваженiе къ этой книг? не одной В?ры Ивановны, Евангелистки, Московской барыни, но вс?хъ людей».

** № 92 (рук. №22).

Придя домой посл? этого ужаснаго вечера, Нехлюдовъ долго не могъ заснуть.

Мертвое лицо Семенова съ видн?ющимися зубами, губернаторша въ своемъ шелковомъ плать? шанжанъ и пухлыми глянцовитыми руками, и острогъ, мочащiеся в? коридор? колодники, и мертвецкая, и запахъ тифа и смерти, и, хуже всего, ужасная, озлобленная смерть такого челов?ка, какъ Семеновъ, трогательную исторiю котораго онъ зналъ. Вообще за посл?днее время, особенно дорогой, Нехлюдовъ узналъ этихъ людей, революцiонеровъ, къ которымъ онъ, какъ вс? люди его круга, питалъ посл? 1-го Марта если не отвращенiе, то отдаленiе. Теперь онъ ближе узналъ всю исторiю этого движенiя и совс?мъ иначе понялъ его. Все то, что д?лалось этими людьми и 1-го Марта и до и посл? него, все это было месть за т? жестокiя, нетолько незаслуженныя страданiя, которыя несли эти люди. Были среди нихъ люди слабые, тщеславные, но эти люди были много выше т?хъ подлыхъ людей, ихъ враговъ, жандармовъ, сыщиковъ, прокуроровъ, которые ихъ мучали. Большинство же изъ нихъ были люди самой высокой нравственности. Таковы были вс? эти 4 челов?ка.

Семеновъ былъ сынъ нажившагося чиновника, который, кончивъ курсъ, пошелъ, бросивъ успокоенную [?], богатую жизнь, въ народъ, чтобы избавить его отъ рабства, былъ рабочимъ на фабрик?, взятъ и сид?лъ по острогамъ и кр?постямъ три года, потомъ сошелся съ революцiонерами и былъ сужденъ и приговоренъ къ каторг?. Набатовъ былъ крестьянинъ, кончившiй курсъ съ золотой медалью и не поладившiй въ университет?, a поступившiй въ рабочiе. Ему было 26 л?тъ, и онъ 8 л?тъ провелъ въ тюрьмахъ. Вильгельмсонъ былъ офицеромъ. Крузе былъ адвокатъ. У вс?хъ у нихъ были друзья, братья, сестры, также погибшiе прежде ихъ и также страдавшiе. Началось съ того, что они шли въ народъ, чтобъ просв?тить его. Ихъ за это казнили. Они мстили за это. За ихъ месть имъ мстили еще хуже, и вотъ дошло до 1-го Марта, и тогда мстили имъ за прошедшее, и они отв?чали т?мъ же.

Нехлюдовъ думалъ про все это и, не ложась спать, ходилъ взадъ и впередъ. Мысли его о прошедшемъ этихъ людей перебивались воспоминанiями о томъ, что онъ вид?лъ нынче и въ острог?.

– Ахъ, какой ужасъ, какой ужасъ, – повторялъ онъ, вспоминая[343 - В подлинник?: вспомнивъ] въ особенности часто и съ особеннымъ отвращенiемъ то, что вид?лъ сквозь окно въ посл?дней камер?, и о томъ равнодушномъ и спокойномъ въ зл? выраженiи Федорова и хохот? всей каторги надъ словами Евангелiя.