Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

– Да в?дь они всю дорогу п?шкомъ шли. Измокли. Маша такъ совс?мъ свалилась, – сказала N.N., указывая на неподвижныя ноги Марьи Павловны.

– Чтоже, и вы бы отдохнули, – сказалъ Нехлюдовъ Масловой.

– Н?тъ, мн? не хочется.

– Не хочется, а сама дрожитъ, – сказала фельдшерица. – Ступай, Катя, гр?ться, а я перетру.

Сначала была большая кутерьма въ этомъ уголк?, но потомъ все понемногу устроилось. Печка растопилась. Набатовъ принесъ крынку молока. Вс? подс?ли къ столу, кто на м?шки, кто на нарахъ, кто стоя, и за чаемъ завязался общiй разговоръ. Подс?лъ и Семеновъ, въ которомъ Нехлюдовъ увидалъ большую перем?ну съ т?хъ поръ, какъ онъ не видалъ его. Онъ, очевидно, таялъ и, какъ вс? чахоточные, не хот?лъ признавать этого и подозрительно и зло встр?чалъ устремленные на него взгляды.

– Ну разв? это люди? – говорилъ онъ про утреннюю исторiю съ Петькой. – В?дь этакого челов?ка нич?мъ не проймешь. И мерзкая толпа эта....

– Н?тъ, чтожъ, толпа хот?ла защитить, – сказалъ Вильгельмсонъ.

– Да, но сейчасъ же и покорилась. – Долго воспитывать.

– Вотъ мы это и д?лаемъ и будемъ д?лать, – сказалъ всегда бодрый Набатовъ.

– Да, въ Якутк?, гд? н?тъ людей....

– И Якутка не в?чная.

– Разум?ется, – послышался голосъ Марьи Павловны, и ноги подобрались, и она встала, протирая свои добрые бараньи глаза и добродушно-весело улыбаясь.

– Вотъ какъ хорошо. И вы тутъ, – обратилась она къ Нехлюдову. – А я какъ выспалась. А ты чтожъ, Катя?

– Да я ничего.

– Какъ ничего? Вся дрожитъ. Да зач?мъ ты босикомъ? Над?нь, над?нь мои валенки. А у насъ событiе. Катя, говорить?

Лицо Масловой залилось румянцемъ.

– Отчегожъ не говорить, – сказалъ серьезно и мрачно Вильгельмсонъ. Вс? это знаютъ. Я просилъ Катю быть моей женой, да.

Вс? замолчали. Маслова смотр?ла на Нехлюдова.

– Я думаю, что это очень хорошо.

– И я тоже думаю. Захару будетъ хорошо. Вопросъ только, разр?шатъ ли.

Стали обсуждать, какъ, кому послать прошенiе, письменно или по телеграфу.

Маслова над?ла валенки, но продолжала дрожать. Вильгельмсонъ не спускалъ съ нея глазъ, и она, очевидно, чувствовала это и волновалась.

Въ 11-мъ часу, посл? ужина, мущины ушли въ камеру арестантовъ, гд? Набатовъ устроилъ отд?лить имъ уголъ. Женщины легли спать, а Нехлюдовъ ушелъ на квартиру, гд? онъ остановился съ Тарасомъ.

Одинъ вопросъ жизни Нехлюдова былъ р?шенъ. Маслова была другимъ челов?комъ. Это была простая, хорошая, женственная женщина, понявшая прелесть любви и жертвы. Нехлюдову казалось, и онъ не ошибался, что и за Вильгельмсона она выходила, жал?я его.

Оставался другой и самый важный вопросъ, общiй, о томъ, что такое все это страшное, безумное, постоянно совершающееся злод?янiе и какъ уничтожить его и ч?мъ зам?нить его, если признать, что оно вызвано желанiемъ исправленiя существующаго зла.

*, ** № 90 (рук. № 22).

Глава......

– Ну вотъ и ваши, – сказалъ смотритель, когда надзиратель отперъ и отворилъ ему дверь въ небольшую камеру, очевидно назначенную для одиночныхъ, въ которой пом?щались вс? 4 мущины: Вильгельмсонъ, Набатовъ, Семеновъ и Крузе.

– Хоть т?сно, да отд?льно. А кровати дв? сейчасъ еще принесутъ. Ужъ не взыщите, господа: такое нынче у насъ скопленiе.

И толстый смотритель, желая быть ласковымъ, пыхтя ушелъ.

Набатовъ стоялъ подъ лампой и читалъ вслухъ мелко написанный листокъ почтовой бумаги, вымазанный товарищемъ Прокурора, который его читалъ, ч?мъ то желтымъ. Вильгельмсонъ сид?лъ на койк?, облокотивъ на упирающiяся на кол?ни руки косматую черную голову. Крузе съ своимъ подвижнымъ лицомъ былъ весь вниманiе и то подходилъ къ чтецу, то садился на подоконникъ. Семеновъ лежалъ на кровати и слушалъ. И съ перваго взгляда на него Нехлюдовъ, невид?вшiй его около нед?ли, зам?тилъ большую перем?ну. Марья Павловна не преувеличивала, говоря, что ему плохо. Онъ лежалъ, подложивъ подъ щеку худую, всю высохшую руку, съ которой заворотился рукавъ ситцевой рубашки, и щека его, нетолько та, на которой онъ лежалъ, но и та, которая была наружу, была румяная, пятномъ подъ выдающимся маслакомъ. Глаза гор?ли злобнымъ блескомъ. Онъ, очевидно, не желая этого, злобно оглянулъ вошедшаго Нехлюдова и опять уставился на чтеца.

– Получили письма? – сказалъ Нехлюдовъ.

Онъ нынче, получивъ только на имя Набатова, переслалъ ихъ черезъ подкупленнаго сторожа, когда его не хот?ли пускать въ острогъ. Кром? тяжелаго чувства, которое испытывалъ Нехлюдовъ отъ того, что былъ вынужденъ учтиво и притворно уважительно обращаться съ начальствомъ, для того чтобы быть въ состоянiи помогать арестантамъ, у него было еще другое страданiе – это то, что въ н?которыхъ случаяхъ онъ долженъ былъ поступать тайно: такъ, наприм?ръ, передавать письма было одно средство – черезъ него. Нехлюдову было ужасно мучительно д?лать скрытное; онъ ут?шалъ себя т?мъ, что противъ т?хъ людей, которые, какъ прокуроры, не стыдились читать чужiя письма и мучаютъ всячески невинныхъ людей, простительна скрытность, но всетаки, всякiй разъ, д?лая что нибудь тайное, онъ мучался.

– Письмо, очень спасибо Вамъ. Сейчасъ кончаемъ, – сказалъ шопотомъ Крузе, подавая руку и опять босыми ногами переходя къ подоконнику. – Садитесь тутъ.

Семеновъ, несмотря на злобный взглядъ, очевидно относившiйся не къ Нехлюдову, поманилъ его къ себ? и указалъ м?сто подл? себя на койк?, подобравъ немного ноги. Нехлюдовъ с?лъ.

«Мать прi?зжала къ нему, но онъ никого не узнаетъ; не узналъ и ее, – продолжалъ читать Набатовъ, – онъ питается хорошо, но доктора говорятъ, что это и есть дурной признакъ, что онъ неизл?чимъ».

– Это про Плотова изъ Казани, – прошепталъ Крузе Нехлюдову. – Про Нев?рову знали только, что она все еще на вол? и, кажется, ?детъ или у?хала заграницу.[339 - Зачеркнуто: – Тутъ все замарано, – сказалъ Набатовъ, – и сл?дующiй листокъ оторванъ. Экой мерзавецъ этотъ прокуроръ, – сказалъ онъ, – читаетъ чужiя письма, да еще мараетъ.]

– И все? – спросилъ шопотомъ Семеновъ, поднимая большie блестящiе глаза на Набатова.

– Все. Хорошо, что Хирьяновъ [?] не взятъ и что Саша Макошенская все работаетъ.

– Хорошаго мало. Не взяли нынче, такъ завтра возьмутъ. Не могу забыть Герцена словъ: «Чингисханъ съ телеграфомъ», – заговорилъ Семеновъ. – Онъ вс?хъ задушитъ.

– Ну, не вс?хъ. Я не дамся.

– Да, не дашься, а вотъ сидишь въ кутузк?.

– Покам?ста сижу. Дай срокъ.

– Да вотъ, какъ Платовъ, сойдешь съ ума или просто, какъ Невзоровъ, издохнешь, – продолжалъ Семеновъ, задыхаясь.

И начали разговоръ о Платов?, о томъ, какой это былъ челов?къ: ясный, открытый, твердый, горячiй, вс?мъ пожертвовавшiй для д?ла и ц?ломудренный.

– Я думаю, отъ этого онъ и погибъ, – сказалъ Крузе[340 - Зач.: Посл? Плотникова стали перечислять еще погибшихъ. И страшно было слушать про этотъ мартирологъ лучшихъ людей. Петрожицкiй тоже сошелъ съ ума въ кр?пости.] и тотчасъ же, глядя на Набатова, подмигнулъ на Вильгельмсона, продолжавшаго сид?ть, закрывъ лицо руками.

Нехлюдовъ понялъ, что это значитъ то, qu’on ne parle pas de. pendu…[341 - Зач.: pendu и сбоку на полях написано рукой М. А. Маклаковой: «potence». Смысл выражения: «в доме повешенного не говорят о веревке».] Онъ зналъ, что какъ и вс?, за р?дкими исключенiями, люди, просид?вшiе въ кр?пости, выходили оттуда тронутыми, такъ и Вильгельмсонъ сильно психически пострадалъ въ кр?пости. У него были вид?нiя, которые онъ признавалъ не галлюцинацiями, a вид?нiями, и не любилъ говорить про это.

Посл? разговора о Плотнов?, объ его удивительной энергiи и доброт? стали перечислять другихъ погибшихъ. И страшно было слушать, какъ, одно за другимъ называя имена, говорили о достоинствахъ челов?ка и потомъ кончали: «зар?зался, сошелъ съ ума, разстр?лянъ, пов?шенъ».

Особенно остановились на двухъ: Синегуб? – бывшемъ мировомъ судь?, удивительномъ, какъ говорили, по чистот? души, н?жности и твердости уб?жденiй до самой смерти челов?к?, пов?шенномъ въ одномъ город?, и другомъ юнош?, единственномъ, обожаемомъ матерью сын? Огинскомъ, обворожительномъ и прелестномъ юнош?, разстр?лянномъ въ другомъ. Говорили больше Набатовъ и Крузе. Семеновъ молчалъ, не перем?няя позы и прямо въ ст?ну глядя лихорадочно блестящими глазами.

– Да, удивительное д?ло, – говорилъ Набатовъ, – какое страшное влiянiе им?лъ на людей Синегубъ. Онъ однимъ своимъ видомъ производилъ неотразимое обаянiе. Помните старообрядца въ Нижнемъ?