Беги и смотри

Тут за спиной у меня опять замаячил давешний зверь. И впрямь приторно запахло полупереваренными блинами.

– Три дня, – повторил я, как мог, спокойно.

Я посмотрел в пол, а после приподнял подбородок на актёра, стараясь не замечать зловредного дыхания на шее:

– Не будем ссориться.

Он нехотя кивнул.

Мы двинулись к выходу. Громила побежал следом, точно боялся нас упустить. Я не оборачивался, но чувствовал как он бросает отчаянные взгляды актёру и компании: Мол, как же? Разве можно отпускать без сломанных костей?

Из озорства мне захотелось повернуться и стукнуть его носом сапога в коленную чашечку. Слава Богу, я устоял, потому что если бы устоял он, нам бы не сдобровать.

Мы вышли на воздух. Дверь в подвале с оттяжкой захлопнулась. Я философски подумал, что склонен переоценивать свои способности. Топтун же мне теперь казался менее тупым, но более неприятным. Нам такие – в товарищи не годятся. Я посмотрел на друга: мол, сделал всё, что мог. Но он, похоже, не смог оценить моего взгляда. Всё по той же причине.

Наша дама не выражала нетерпения, но надо было что-то решить.

– Ты что, его знаешь? – спросил друг, почёсывая лоб.

– Угу. Он бывший актёр. Было время, когда я его почему-то то и дело встречал в разных местах. Правда, не могу сказать, чтобы он когда-либо вызывал у меня бурную симпатию.

– Ты торопишься? – обратился я к топчущейся на месте знакомой. Она строила глазки куда-то в пространство.

– Нет. Но вообще-то – да.

– Вот что, – сказал я другу. Думаю, что дело как-нибудь умнётся. Во всяком случае, всё не так безнадёжно, как мне казалось сначала. В самых общих чертах я всё-таки могу предположить, чего мне ждать от этого человека.

– Ну и чего ждать? – спросил друг пессимистически.

– Я тебе позвоню. Тогда поговорим, – сказал я.

Друг попытался разглядеть даму почти в упор. Она немного отпрянула, но улыбнулась.

– Я провожу девушку, – сказал я.

Тем временем мы проходили мимо метро.

– Я хочу ещё зайти в магазин, – сказало девушка.

– Тебе ничего не надо? – спросил я друга.

Он глубоко вдохнул и громко выдохнул. Мы пожали друг другу руки.

– Когда позвонишь? – спросил он.

– Сегодня. Вечером.

Мы с дамой зашли в магазин. Почему-то она выбрала магазин довольно далеко от метро. Как будто всё тут знала лучше меня. Может, квартиру здесь снимает? Она ведь не москвичка. Но я не стал спрашивать. Мне очень хотелось пить, ей тоже. Но мне хотелось съесть чего-нибудь солёненького – колбаски или даже селёдки, а ей – наоборот сладкого. Странно, но давешние блины ей показались чересчур солоноватыми, а мне – пересахаренными. Нам, наверное, просто разные попались. Но в обоих случаях ситуация требовала исправления.

Мы обратили, таким образом, внимание к совершенно разным прилавкам. Время было дневное, когда по улицам шастает много пенсионерок и домохозяек, да и магазин этот, похоже, пользовался популярностью – так что пришлось постоять в очереди.

Я купил, что хотел, и пошёл искать, где вода, одновременно подумывая – не предложить ли ей выпить. Воду я нашёл и купил, а вот даму свою потерял из виду. Помыкавшись ещё по магазину и сделав несколько жадных глотков из пластмассовой бутылки, я вышел на волю. Прохладный влажный воздух приятно ударил в голову. Я крутил головой туда и сюда, всё же было немного досадно, что девушка исчезла. То ли мы потеряли друг друга невольно, то ли она захотела от меня избавиться. Но и невольно люди теряют друг друга только когда у них в подсознании бродит как дрожжи мечта о свободе. Что же я грущу? Справа лениво постукивает железная дорога, а под железнодорожным мостом проскакивают суетливые машинки, скользят шипя, как блинчики по намасленному противню. Всё это – символы свободы, беззаботного движения вперёд.

И я иду, влево по тротуару. Меня ещё не покидает надежда, что я догоню свою знакомую. Или она меня догонит. Но среди встречных прохожих мне попадается совсем другая знакомая личность. Это моя бывшая учительница по биологии. Она держит за руку какое-то дитя – не то дочку, не то внучку. Вообще выглядит она сейчас почему-то довольно молодо, и я понимаю, что никак не могу сообразить, сколько ей лет. Возможно, они направляются в тот самый магазин.

– Здравствуйте, – говорю я.

– Привет, – говорит она.

Я предполагаю, что на том разговор закончен и намереваюсь идти дальше. Но она неожиданно берёт меня за рукав:

– Ты чем занимаешься?

Сам не знаю почему, у меня в душе что-то вздрагивает. Так, как будто я только что принимал наркотики или совершал половой акт в особо извращённой форме.

Она заговорщически заглядывает мне в глаза. Это ей легко, потому что она небольшого роста. Вроде ничего особо плохого она в виду не имеет – и то хорошо. И что' я так испугался? Оборачиваюсь однако, в последнем приступе тоски, назад – вдруг всё-таки идёт девушка.

– Ты на охоту не хочешь сходить? – спрашивает меня учительница.

Её внучка переминается с ноги на ногу, точно хочет писать и, кося глаза, рассматривает проходящие мимо машины. Ей в лицо летят мелкие брызги слякоти.

– Что? – переспрашиваю я. Говорит она громко и отчётливо, но ведь и на улице очень шумно.

– Охота! – орёт она. – мой собирается на охоту. А ты что слоняешься без дела? Пошёл бы с ним!

Можно подумать, что я знаю, кто этот мой! Наверное её муж. А может – сын. Нет, судя по тону, всё-таки муж.

– А почему вы думаете, что я должен идти на охоту?

Она делает круглые глаза. Это должно означать примерно следующее: Как разве существуют на свете люди, тем боле мужчины, разбирающиеся в биологии, которые не хотят пойти не охоту?!

– А на кого охотиться? – спрашиваю я, чтобы разрядить обстановку. Она всё ещё держит меня за рукав, боюсь, что оторвёт от пальто пуговицу, – плохо пришита.

– Ну, – на мгновение задумывается она, задирая брови. – На кого вы там охотитесь?

Ничего не скажешь – риторический вопрос.

Я изо всех сил пытаюсь задрать брови ещё выше, чем она. Это, правда, безнадёжно.

– На волка, – вдруг говорит она. Сказала, как отрезала.

Я тяну носом воздух, почёсывая кадык.

– Что, не хочешь?

Девочка её, кажется, вот-вот описается. Но не хныкает – воспитание.

– Да я вообще-то никогда не ходил на охоту, – оправдываюсь я. – Там ведь надо стрелять.