Беги и смотри

– Ложись! – хочу я сказать. Но не успеваю, не успеваю даже понять, что мы не успеем, даже обернуться, но знаю, что ещё одна живая, пока живая, душа за спиной.

Горит подозрительно долго и не взрывается. Я забываю, что подо мной существуют ноги. Я должен бы куда-то сдвинуться, но не бегу. Возникает идиотская мысль – попробовать потушить возгорание руками, рукавицами – они почти из той же пакли, но – вдруг? – не затлеют.

Мы, похоже, думаем с моим напарником синхронно, хотя и на разных языках. Это какой-то гипноз. Мы просто стоим и ничего не делаем, и смотрим, как догорает. Даже дыхание в горле застряло. Неужели – пронесёт?

Стоим, стоим, стоим. Может и не совсем стоим, но так пристально и зачарованно смотрим, что кажется – стоим.

Пакля-то уже догорела. Что же это ещё мерцает на воронёном железе? Отблески заката. Закат догорает. Но уже нагрелось, может ещё бабахнуть. Не бабахает. Мы стоим и ждём – авось. Раз уж нам это выпало.

Гнев

"Безглавое тело я долго топтал…"

А.С.Пушкин

Я вернулся домой и услышал музыку. Это была очень знакомая музыка. И я никак не мог услышать её на улице. Разве что из своего окна. Но я ещё даже не подошёл к своему подъезду. Музыка доносилась из глубины прохода между домами. По мокрому чёрному асфальту поздней весны мне навстречу ковылял вор.

Но я не увидел его, слух меня обманул. Теперь песня, моя песня, та которую не мог ещё слышать никто, раздавалась уже из совершенно другого угла. Как он ухитрился проскочить?

Значит, у меня ограбили квартиру. В руках у вора магнитола, в которой была кассета с моей песней. Я почувствовал, где он должен быть. Наверняка под козырьком, на остановке, где теперь из-за ремонта не останавливаются трамваи. Там собирается всяческая грязная публика, выпивают.

Я угадал. Вор сидел там, рыжий, без пальца на руке. Чем-то он был мне очень знаком – скорее всего, просто неоднократно встречал его в окрестностях – какой-то из местных. Музыка моего друга уже не звучала. А магнитола стаяла у вора на коленях. На почтительном расстоянии от него на той же скамейке сидел ещё один алкаш, более старый и грязный. Они только что выпили и закусили каким-то дерьмом.

Вор всё понял и не пытался бежать. Он сидел, опустив глаза. Я без труда вырвал у него из рук магнитолу, отставил её на землю подальше – пусть даже украдут, если ещё кому-нибудь надо – реклама.

Я начал бить вора, сначала кулаками, несильно. Он не убегал. У меня уже давно были отбиты руки, костяшки пальцев. Я подумал, что мне больно, а ему недостаточно. Он смиренно принимал побои, не смея даже прикрываться руками. Оба уха у него уже покраснели – у рыжих белая и очень чувствительная кожа.

Я взял эмалированную кружечку, из которой они выпивали. Собутыльник вора сидел, делая вид, будто всё это его не касается, он был инвалид, рядом притулилась к скамейке убогая палочка. Я стал бить вора белой эмалированной кружкой по голове, я старался не отбить и не прищемить свои многострадальные пальцы.

Вор застонал, от удара к удару начал раздаваться заметный хруст. Он попытался встать, я стал наносить удары с бо'льшим ожесточением, то справа, то слева – наотмашь. Я подумал, что могу проломить ему висок, но это меня не остановило – я только стал быть ниже, по челюсти. На губах у вора выступила кровь, он крупно задрожал и упал, как бы осел. Я бросил кружку, от которой затекла рука, и пошёл, потом вспомнил о магнитоле и забрал её. Дед сидел на краю скамейки, отвернувшись в сторону и закрыв голову руками. Я плюнул и ещё раз напоследок пнул ногой рыжего вора, куда-то в брюхо.

У меня были страшно напряжены виски. Быть может, оттого, что, производя избиение, я всё время сжимал зубы. Челюсти у меня онемели и начинали болеть, в голове звенело. Тупая ненависть переходила в ватную усталость. В глазах темнело гораздо быстрее, чем на улице. Я испугался, что сам тут же повалюсь мешком и поспешил домой. Шёл как пьяный, покачиваясь, как давешний рыжий вор, – в руке магнитола – может музыку завести? Жив ли он?

Вот и подъезд. Руки никак не могут набрать код. А что' меня ждёт там, дома? Опустошённая квартира? Унесли ведь наверное далеко не одну магнитолуИнтересно, уцелели деньги в заначке? Страшно идти домой… А вдруг они всё ещё там? Сначала вызвать милицию? А рыжий?..

Ноги не идут, но я всё-таки иду. Иду домой. Будь что будет. Может, зря я его? Вот сейчас и получу, по грехам своим… Может, человека убил, кружкой…

Высоцкий говорил, что вор должен сидеть в тюрьме, но он же не говорил, что нужно кружкой убивать. Да уж…

Темнота в глазах, ох, темнота. Или это свет в подъезде вырубили? И лифт не работает… Ох, темно…

Раздражение

"Человек всегда должен вести себя так, будто в воинской доблести ему нет равных…"

Я. Цунэтомо

Меня выбил из сна звонок. Некий мой хороший друг просил, чтобы я помог ему в одном деле. Требовалась силовая поддержка.

Он, мой друг, затевал какое-то своё дело – чего я, впрочем, от него никак не ожидал – и уже арендовал под контору помещение, самое в таких случаях обычное, т.е. подвал в жилом доме.

Но бывшие владельцы, хотя их время уже вышло, не желали покидать подвал добровольно. Тут он и обратился ко мне, так как не хотел доводить до судебных приставов, которые наверняка запросят немалые деньги.

Что' за дело собирается открывать мой друг, я представлял только в самых общих чертах. Да меня это и не интересовало. Разве что, он мне сперва предложит заработать, а потом объяснит. Что' за люди сейчас сидели в подвале, я не мог даже предположить. Но мне было всё равно – я был раздражён и готов бить морды кому угодно. Конечно, это было очень опрометчиво – мало ли на кого нарвёшься – а вдруг какие-нибудь бандюки? А я один и без оружия. Но, поленившись включать трусливый разум, я решил уповать на счастливую звезду. Не очень ясное предчувствие убеждало меня, что всё в очередной раз сойдёт с рук моих окровавлённых.

Да и некогда было звонить кому-нибудь, собирать компанию. Да и не время – все на работе. А вот клиентов надо застать, тёпленьких. Злил меня, правда, сам друг, который выудил меня из тёплого сна, чтобы я шёл с кем-то воевать по противным холодным улицам. Но я решил перевести стрелки злобы на незнакомцев, который окопались в «нашем» подвале.

Ехать было недалеко, мы встретились в метро. Он ещё не успел достаточно разбогатеть, чтобы глотать выхлопные газы в автомобильных пробках.

– Веди, – сказал я.

Он даже испугался, что я настроен так решительно.

– Ты их только не очень-то, – сказал друг, не без тени восхищения наблюдая мою хищническую физиономию.

Душонка у меня тем временем сползала всё ниже по торсу, через чресла к пяткам.

Но я не подавал виду, разве что побледнел. Самураи в таких случаях рекомендовали употреблять румяна, но румян с собой не оказалось.

Чтобы не растерять решимость, я двигался почти бегом и выражался отрывистыми криками.

Когда мы добрались до подвальной двери, я уже вспотел и был похож на охотничью собаку, приблизившуюся к крупной и опасной добыче. Дружок сзади тоже изрядно стучал сердцем, он готовил свои не основательные, но при этом довольно-таки храбрые кулаки.

Удары, которыми я наградил дверь, были бы под стать какому-нибудь морскому разбойнику. Что' мне до звонков?

– Кто там? – раздался недовольный голос.

Кто-то посмотрел в глазок, и дверь отворилась.

На пороге стояло то ещё чудовище – на голову выше и в полтора раза шире меня, с бритой башкой и кабанячей шеей.

" Ну я попал!" – подумал я. Дружок сзади заёрзал, к такому приёму он тоже, видимо, не был готов.

"Говорила же тебе мама, что когда-нибудь ты нарвёшься", – говорил я тем временем в душе своей. Впрочем, мама мне никогда такого не говорила.

Отступать поздно. Я выставил ногу, чтобы чувак, чего доброго, не захлопнул дверь.

– Что вам надо? – грубовато спросил он. Однако в его голосе я таки заметил некоторую неуверенность – это меня чуть-чуть успокоило.

– Ваш начальник нам нужен, – сказал я.

Громила отступил на шаг назад.

– Вы уверены? – неуверенно спросил он.

"Не уверен – не обгоняй", – хотел сказать я, но не сказал, поскольку вовремя сообразил, насколько бы это могло прозвучать пошло и банально.

Я просто пошёл вперёд, мой друг за мной. Я почти насупил здоровяку на ногу – наверняка на меньше сорок шестого размера.