– Ещё какие странные! – произнесла она с восхищением.
– А они тебе нравятся?
– Если бы не нравились, я бы с ними не дружила.
– Нет, а как мальчики?
Она почесала висок.
– Пожалуй. Как мальчики – тоже.
Что ему было на это сказать?
– Ладно, – сказал он, – буду ждать, пока ты решишь.
– Жди, – сказала она. – Я пошла?
Он пожал плечами и развёл руками.
Эти – вроде бы наобум предложенные дочкой – два дня превратились для него в сплошное томительное ожидание. Дожди усиливались. На горизонте гремели иссиня-белые грозы. Однако гром докатывался сюда, уже усмирённый пространством, отчасти напоминая отдалённый городской шум. Эти иллюзии были тем более приятны, что над лагерем никогда даже не пролетали самолёты. Одни стервятники. И учёный здесь научился с нежностью размышлять о цивилизации, по крайней мере, как о том месте, где всё наконец может вернуться на свои места.
Утром второго дня после их последнего длинного разговора дочь сообщила, что сегодня, он, может быть, их увидит. Накануне он не спал почти всю ночь, готов был взорваться, впасть в истерику, отстегать дочку первыми попавшимися под руку прутьями, чего не делал никогда в жизни.
Долгожданное же обещание дочери вдруг почему-то оказалось для него таким неожиданным, что у него всё похолодело внутри. А хочет ли он на самом деле их видеть? Это было похоже на то, как кому-нибудь даёшь свой телефон спьяну – из самых лучших, альтруистических, соображений – а потом трусливо молишься Богу: "Только бы она (он) мне не позвонила!"
– Мне надо подготовиться, – сказал учёный, приседая на кровати.
Всей кожей он ощущал сейчас, какой у него глупый, помятый и испуганный вид.
– Не волнуйся папа, тебе не нужно готовиться, – сказала дочь.
Он не знал, что спросить, и молча ждал объяснений.
– Сейчас я схожу и их приведу.
– Они что, войдут сюда? – это предположение отчего-то привело его почти в ужас.
– Да нет. Ты посмотришь на них в окно.
– И всё?
– Но ты же хотел их увидеть?
– А они меня, значит, нет?
– Я же тебе объясняла.
Он вздохнул. Трудно было признаваться даже себе самому, что теперь ему уже, пожалуй, ничего не хотелось.
– Когда? – спросил он.
– Скоро.
– Ты сейчас уходишь?
– Угу.
– А дождь?
– Хорошо, что дождь.
– То есть?
– Иначе они не пойдут.
– То есть – пойдут только под дождём?
– Угу.
Он помолчал.
– Ладно. Мне надо привести себя в порядок. Вас через сколько – хоть примерно – ждать?
– Ну, часа через два.
– Два часа, два дня… Ты же за это время вся вымокнешь…
– Но там ведь не холодно.
Он начал разогревать завтрак.
– Есть будешь?
– Потом… Я пошла?
Он даже не кивнул.
– Ты что, не одобряешь? Ты же хотел.
– Я просто устал. Веди, конечно, веди их. Я хоть в окошко на них посмотрю.
– Ты только не делай никаких глупостей.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, не выскакивай, и не пытайся их фотографировать. Вообще не выходи. Хорошо? – она вздохнула. – А ещё лучше было бы, если бы они тебя совсем не видели. Сможешь как-нибудь так выглядывать, чтобы самого не было видно?
Униженный отец горько рассмеялся, но остановил свой смех, чтобы тот не перерос в истерический хохот.