Беги и смотри

Водитель сигналил. Но дети не разбегались. Они стояли на месте, напряжённо озираясь; правая каждого держала стрелу на тетиве. Какого нападения они ждали, на кого охотились?

Всё это выглядело до того неправдоподобно и – одновременно – так грациозно, что нельзя было отделаться от впечатления, что видишь перед собой оживший древнегреческий миф. Неизвестно только, росли ли где-нибудь в Древнем Средиземноморье такие буйные травы. Всё-таки климат там не в пример посуше.

Солнце погасло, – от этого у него потемнело в глазах. Он в который раз подумал, что всё ему только чудится. Перед зрачками плавали чёрно-блестящие мушки, как бывает при повышенном давлении. Он навёл фокус, дети стояли примерно на том же месте, в тех же живописных, словно специально принятых для художника, позах. Что-то в их осанке напоминало ему породистых охотничьих собак, каких он и видел-то наверное только на старинных гравюрах.

Подумав немного, учёный вышел на крыльцо. В конце концов, они давно бы могли убить его, если бы хотели.

– Эй! – крикнул он мальцам. – Где моя дочь?

Они уставились на него, как вкопанные лани, ничего не отвечая. Маленькие, но не игрушечные, луки были натянуты и крошечные, но, возможно, отравленные, стрелки нацелены ему в грудь.

У него закружилась голова – может быть, от близости глупой смерти, может быть, от вдруг нахлынувших густой волной влажно-пряного аромата трав. Особенно рьяно цвели сейчас какие-то оранжево-махровые цветы, те самые, из которых дочка особенно любила плести венки.

Водитель без перерыва продолжал давить на сигнал. Или может – у него там заело?..

– Если вы хотите меня убить, сделайте милость, – чёткими словами высказал свою позицию отец. – Но прежде я всё-таки хотел бы увидеть мою дочь.

– Много шума из ничего, – прощебетала дочка, выпорхнув откуда-то чуть ли не у него из-под мышки.

– О Господи! – вздрогнул он. – Что всё это значит?

– Они пришли попрощаться.

– Зачем тогда в меня целиться?

– А ты не веди себя так агрессивно.

– Всё в порядке, ребята, – отец поднял руки, улыбаясь идиотской улыбкой.

– Значит они в курсе, что за нами приехали?

Дочь уже что-то делала в доме.

– Я тут оставлю им кое-какие сувениры, хорошо? – попросила она.

– Ну разумеется, – хмыкнул он, не став уточнять, какие именно. – Всё, что угодно. Я, пожалуй, пойду в машину. Только попроси их, чтобы они не стреляли мне в спину.

– Окей! – крикнула дочка.

Под настороженными взглядами маленьких дикарей он обошёл дом. Дождь змеистыми струями стекал по их непроницаемым смуглым лицам и по тощим ключицам.

– Красивые ребята, – резюмировал он, скрываясь за углом.

"Чем же они всё-таки питаются? "– задал он себе в сотый раз, преследовавший его уже столько дней, вроде бы прозаический вопрос. За шорохом дождя и стеблей он не смог бы вовремя уловить их шаги, если бы они решили приблизиться к нему сзади. Однако он нашёл в себе силы ни разу не оглянуться и не перейти на бег; и, уже приближаясь к машине, ответил сам себе самым непринуждённым образом: "Наверное, одними бабочками."

– Да прекрати ты гудеть! – обрушился он на аборигена, но спохватился, поняв, что выражается не на том языке. Сигнал всё-таки прервался.

Учёный хотел спросить водителя, видел ли тот что-нибудь необычное и как к этому относится. Но, во-первых, отсюда сейчас ничего – кроме домика, травы и дождя – не было видно, во-вторых, он затрудняется правильно сформулировать на чужом языке необходимые вопросы. Лицо же индейца-аборигена выражало не намного больше, чем каменные личики загадочных малышей. С него тоже можно было тут же лепить скульптуру.

Вдруг трава за фургоном немыслимым образом всколыхнулась – словно там была не широкая луговина, а настоящее море и по морю прошла волна. Отец вскрикнул, а абориген, желая снова начать сигналить, замер с рукой на кнопке. Не распугивал ли он духов?

Путаясь и поскальзываясь в мокрой траве, учёный побежал назад. Новая волна прошла совсем близко, чуть ли не у него под ногами. Опять включилось солнце, и он увидел.

Змеи лежали на спинах, две огромные, неправдоподобно огромные, иссиня-белые змеи. И возле них – словно маленькие изваяния, смуглые и неправдоподобно изящные дети. К ужасу своему, он заметил рядом с мальчиками и дочку. Она целовала их и вручала им какие-то узелки. Одна из змей взмахнула хвостом, и ему стало окончательно ясна причина периодических возмущений, происходящих в траве. На первый взгляд, каждое из этих демонических созданий было длиной не менее тридцати метров и не менее метра толщиною. Он не видел их голов, скрытых в траве, но видел животы, покрытые поперечными щитками, сверкавшими на вновь выглянувшем солнце, как воронёная сталь. Ещё он увидел какие-то выпуклости, возможно, рудиментарные конечности, которые вообще-то свойственны удавам. Однако, это почему-то заставило его вспомнить драконов, которым при всей их змеевидности, всё-таки обыкновенно во всех традициях пририсовывались хотя бы небольшие ножки.

Мальчики синхронно склонились в траве, точно исполняли какой-то неведомый рыцарский ритуал. Длиннющие мокрые, но всё-таки скорее светлые, чем брюнетистые, лохмы занавесками упали им на глаза. Что они делали? Они припадали губами к тем самым выростам, которые он посчитал ногами. Это были сосцы. Странная тошнота поднялась у него над серединой грудины. Солнце потухло и загорелось вновь, а змея пошевелилась, принимая более удобную для кормления позу. Наверное, это была самка. Второй змей, вероятно самец, аккуратно перевернулся на живот, и спина его вся заиграла ромбовидными, как у Арлекина, сине-зелёными пятнами. Из травы показалась и снова упала вниз его более чем лошадиная голова. У серпентолога земля уходила из ног. Всё было настолько невероятно и безумно. Слишком.

Индеец в машине за домом опять вовсю сигналил, только этот звук теперь доходил до учёного как сквозь вату. Может быть потому, что змеи басовито шипели, вернее урчали, как домашние кошки.

Мальчики приподнялись из травы, они жестами приглашали к себе свою подругу. Она подошла к ним, склонилась и… Она тоже сосала это молоко. Из застывших от напряжения распахнутых глаз отца выступили липкие, не желающие скатываться вниз по щекам, слёзы. Он чуть не потерял сознание. Творилось что-то ужасное и прекрасное одновременно. Мир переворачивался.

Девочка вдруг возникла рядом с отцом и взяла его за руку.

– Пойдём, – сказала она. – Мы уже попрощались. Мы ведь сюда вернёмся, правда?

Отец следовал за ней как сомнамбула. На крыльце оглянулась она, и он оглянулся. Змеи, теперь уже обе на животах, неслышно плыли по траве, отсюда в сторону скал. Мальчишки гарцевали верхом – каждый на своей. Дочка помахала им вдогонку рукой, и отец тоже помахал. Они же выстрелили из луков в небо и скрылись из виду. Дождь продолжал падать, то чаще, то реже.

Абориген заткнулся.

– Подъезжай ближе! – крикнул ему отец. – Будем подцеплять фургончик.

Тот уже завёлся, как будто только и ждал приглашения.

Когда индеец подрулил к самому крыльцу, учёный заглянул к нему в окошко, не выпуская из ладони напряжённую ручку дочери.

– Ты что-нибудь видел? – спросил он, тщательно выговаривая слова.

– Нет! Нет! – замотал головой водитель.

– Ну и молодец.

– Молодец, господин, молодец, – с готовностью подтвердил тот.

Отец и дочка переглянулись.

– Не волнуйся, папа, он ничего не видел, – сказала дочь.

В это время далеко, по самому горизонту, прошла невысокая травяная волна и громыхнул сердито давно не подававший голоса гром.

Детский опыт (О смерти)

"Неужели я настоящий,

И действительно смерть придёт?.."

О.Э.Мандельштам

Давай порассуждаем о смерти. Это я к тебе, читатель, обращаюсь – давай. Я уже достаточно пьян, чтобы говорить с тобой запанибрата. Так вот, то что я тебе имею честь сообщить, очень может быть, тебе уже и известно. Так что, не стоит читать. Хотя… Как в одном рассказе у Грина – наверное, зря я хочу у тебя вызвать заранее к этому чтиву отвращение. Может быть, это вовсе тебя не заинтригует, а наоборот.