Вкус жизни

Перестройка

– …Казалось бы, рано или поздно это должно было произойти, а все равно как-то неожиданно все случилось. Как снег на голову свалились крутые перемены… Страна неудержимо покатилась по наклонной плоскости, происходила ломка взглядов и привычных понятий, общество полетело в бездну морального разложения. Мы вынуждены подстраивать свою жизнь под чуждые нам идеи. А многие люди с одинаковым равнодушием продолжали смотреть по «ящику» производственные романы и бразильские страсти. Их умами владела одна мысль: «Лишь бы не было войны».

– Диктуешь собственную версию исторических событий, намеренно фальсифицируешь историю или открываешь нам Америку? Кому хочешь досадить?– сделав выражение лица до смешного наивно-глуповатым, спросила Инна.

– При крушении государства отдельные предприимчивые личности делают большие деньги, остальные нищают и поглощают вороха газетных измышлений, ностальгируя по «старым добрым временам». Как всегда, работает закон сохранения денежной массы: если где-то ее густо, значит, где-то пусто». И правила игры изменились. Далеко не все теперь зависит от того, насколько честно ты трудишься. Хоть головой о стенку бейся – ничего не добьешься, ничего не изменишь…

– Капитализма испугалась?

– И все же начало девяностых было временем, когда людей остро волновала правда, интересовал исторический вектор развития страны. Пришла пора пересматривать свою жизнь, от многого избавляться, приобретать кое-что новое, но непонятное… Люди вдруг вспомнили, что страна, у которой нет героической исторической памяти, не может быть великой. Они будто бы проснулись… – продолжала Галя развивать далеко не внезапно пришедшие ей мысли. – Советская власть бесшумно и бескровно канула в Лету. Всеми нами обожаемый Горбачев незаметно ушел со сцены. Начались реформы. Кажется, Геращенко обещал нам, что дефолта не будет? Но все мы попали под его беспощадный каток, все стали нищими. И пропали мы, как говорил мой Владимир, «ни за понюшку табаку». Так сказать, накрылись медным тазом, пребывая в праведном возмущении. Сердце переворачивалось в груди, когда видела детей-попрошаек. А раззявленные проемы окон и дверей пустых коровников в деревнях? Черные дыры окон, как выбитые зубы… А заколоченные хаты? Картины обнищания стоят у меня перед глазами… Страна как-то неоправданно быстро изменилась. Ушло ощущение незыблемости. Мир, к которому мы принадлежали, рухнул. Мы лишились опоры. Жизнь подкосила нас, а мы упрямо продолжаем верить… Что в нас осталось от прежних? «Каким богам теперь молиться? Золотому тельцу?» – вопрошает молодежь. А старики молчат, подавленные и растерянные, мол, за что воевали…

Свалившаяся свобода озадачила прежде всего неясностью методов достижения цели. Мошенничество по нынешним временам стало отличной статьей доходов. Торгаши готовы выставить на продажу какую угодно гадость, снабдив ее яркой этикеткой… Сказывалась наша неспособность «добывать» деньги, изворачиваться, пресмыкаться, эксплуатировать. Мы как перевернутые на спину куры… Не завидую тем, кто будет писать историю этих десяти лет. Я доходчиво объяснила свой взгляд? – спросила Галя с внезапно прорвавшейся злостью.

– Мы не беспомощны и не втоптаны в грязь, – запальчиво воскликнула Жанна. – Нас не поставили на колени. Просто ушла эпоха романтиков. Мы еще докажем свое моральное превосходство.

– Интересно, как? Повернувшись к жизни спиной? А экономическое превосходство? – ехидно поинтересовалась Инна.

– Принимая удары, стоя лицом к враждебным силам, смотря правде в глаза.

– Распалилась! Тебе бы генеральшей быть… Опять лозунги? Уморила. Историю делают не те, кто ставит великие цели, а те, кто действует. Зачем латать одежду, если она сшита из гнилой ткани лжи, фальши и несправедливости. Сжигать ее надо! – обрадованно вставила Инна, почувствовав новую почву для разговора.

– Звереешь, Инна, без видимой причины, – из-за спины Гали с укором отозвалась Мила.

– Причин тому много и поводов предостаточно… Коррупция? Войдем в силу – одолеем! И это неизбежно. Дай только свободу своему воображению. Раскрепостись, – издевательски обнадежила Инна, провокационно улыбаясь. – Пойми, перестройка не смерть, а продолжение жизни, скоро «страсти по Советскому Союзу» покажутся нам чепухой.

– Надеешься дождаться? – то ли соболезнуя, то ли ехидно сочувствуя, спросила ее Лиля. – Может, лучшее время и настанет, да нас не застанет.

– Не стоит играть на искренних чувствах людей, – заметила Лера.

– Опять искус и подвох… – неопределенно отреагировала Рита на «выступление» Инны. Ей не хотелось погружаться в прошедшее десятилетие.

– Ошеломленные резкими переменами, мы получили психологическую травму, у нас теперь в некотором роде расщепленное сознание. Новое в нашу жизнь было привнесено, навязано. Но запас прочности традиционных доктрин у нас еще достаточен. Испытания выпали на нашу долю не такие уж трагичные. В истории любой страны бывают взлеты и падения. И то и другое надо переносить с достоинством. Мы еще будем на коне, – снова попыталась утихомирить подруг Жанна.

Она редко затрудняла себя размышлениями о политике, и сейчас ей не хотелось углубляться в незнаемое. Подобные разговоры она называла плевками зайцев в морду волка на недосягаемом расстоянии.

– …Но это только первая страничка новой летописи. Появились молодые перспективные руководители, знающие толк в государственных делах. Они нам приглянулись. Правда, непонятно зачем стали клониться в сторону европеизации, будто мы нуждаемся в няньках или своей головы у нас нет. Не от хорошей жизни у нас началась модернизация. А теперь вот в ВТО рвемся. На ту ли лошадь ставим? Мировой кризис уже и так нас зацепил. Расшаркиваемся перед Западом. А они к нам после развала страны свысока относятся. Слабых не боятся… ВТО – фикция, способ закабаления? Необходимость жить по законам развития капиталистической системы? Я еще не разобралась во всех его тонкостях, но пока только проблемы вижу для нас… Обрыдло все! – пессимистично закончила свою с подъемом было начатую речь Лиля.

– Вот насчет ВТО можно поспорить, мезальянс это или нет, – с холодным дерзким выражением лица заявила Инна.

– Прежде чем что-то утверждать, надо все плюсы и минусы положить на чаши весов, – неодобрительно покачала головой Алла, стараясь уловить, куда клонит Инна. Она произнесла это без всякого стремления вызвать раздражение оппонента, но та вдруг надменно ощетинилась:

– Ты хочешь приписать мне мысли и чувства, которых я не разделяю?

Алла ответила ей взглядом, исключающим вольности. Лена про себя отметила, что в ее лице не первый раз за встречу появлялось что-то такое, что удерживало любопытствующих на расстоянии.

– Я думаю, Ленин тоже не хотел плохого для народа, да поздно понял, что другого способа удержания власти не знает… А теперь люди наверх целенаправленно рвутся из-за денег, чтобы лоббировать свои интересы, – подала голос Аня. – Воруют масштабно, но внешне соблюдают этикет… Что толку говорить?.. Но на большее я не гожусь…. Оставим эту тему… – извиняющимся тоном добавила она. – …Никто меня не слушает. Я не принадлежу к числу тех, чьи мысли ценят…

«Сама себя высекает. Слушать такое – выше моих сил, – молча сердито реагирует на слова Ани Лиля. – Анька неплохая девчонка, но в больших дозах она утомительна».

Жанна встрепенулась и тем самым вывела Аню из затруднительного положения:

– Я Фиделя Кастро уважаю. Ни яхт тебе, ни счетов за границей, хотя столько лет у руля. Никогда перед США не опускался на четвереньки, не протирал брюки на коленях. Противоречив, многогранен, интересен. А как говорит! Выразительность и откровенность – свойство незаурядной искренней натуры. Вот объясните мне, зачем в нашей Думе артисты и писатели? Они только описать и сыграть такого, как Фидель, могут, но не стать им. Во власти должны быть специалисты: юристы, политологи, чтобы обо всем народе думали, а не свою копну молотили. Во всяком случае, я пока не вижу среди них достойных «высокого трона», хотя, может быть, все они прекрасные люди.

– Ленин был юристом, – логично заметила Инна, тем самым подтолкнув собеседниц на спор.

– Нэп быстро вывел страну из разрухи.

– Сейчас другая экономическая и технологическая ситуация.

– У нуворишей особняки, импортные машины, а старики копейки считают.

Галя свой пример привела.

– …Простой народ в начале перестройки пытался выжить, а чиновники, упиваясь своей властью, поддразнивали нас своей неуязвимостью и, наверное, едва скрывая ухмылки, с удовольствием издевались над нашими бесполезными усилиями стать индивидуальными предпринимателями. Мы все головы и бессильные кулаки разбили об их двери. Пользуясь нашей юридической безграмотностью, своим обращением с недопустимой степенью хамства доводили до истерики… И все же мы добивались, а потом за короткое время кооперативы и маленькие фирмы без дополнительных вливаний оказывались при последнем издыхании.

– Чехов говорил: «Зачем толкаться? Всем места хватит», – подала голос Инна. – Поспешу перейти к интересующему нас вопросу с другой стороны.

Но Галя, повысив голос, не позволила помешать ей высказаться:

– Чиновникам при любой власти сладко. Умная, хитрая стая. При социализме если чиновник проворуется, ему сразу аморалку «клеили» – отвлекали внимание от экономических проблем, – а сам он нырял в больницу, на время, пока эхо затихнет, и его переведут в другое не менее теплое местечко. А сейчас им еще вольготнее стало.

– И все-то ты знаешь, только полутонов не замечаешь, – недовольно поморщилась Лера.

– А в армии всегда принято «назначать» виновных, козлов отпущения, – Инна с явной радостью ответила на иронию Леры своей порцией «информации». – А еще говорят, что свет достается героям, а тьма – врагам.

– Не все чиновники зловредны. Я помню в начале перестройки неубранные поля, недостаток продовольствия в городах, обращение мэра Ленинграда Собчака к сельским чиновникам: «Не запахивайте овощи, дайте людям запасти себе на зиму картофель, капусту, морковь…» – не замедлила отметить Лера.

– Мы тоже не гнушались любой грязной работы, чтобы прокормить семьи. Как-то хотели подработать на сборе плодов, а нас с овчарками встретили в колхозном саду его новые хозяева, защищенные от законов деньгами, как броней, – вспомнила Лиля. В ее смешке звучала горькая ирония.

– Отвыкай от социалистических привычек. Тебе такая мысль еще не приходила в голову? – улыбнулась Лера.

– Мне уже поздно.

– Все ваши мелочи – своеобразное послевкусие мирной революции, – фыркнула Инна.

– А мы – инженеры и ученые института – работали на картофельном поле. Когда убрали весь участок, его хозяин отказался расплатиться с нами картошкой. Он просто скрылся. Его подчиненные только руками разводили. А ведь раньше мы верили устным договоренностям, нас со студентами с распростертыми объятиями принимали. Теперь мало получить работу, надо еще добиться, чтобы за нее заплатили, – пожаловалась Рита. – Со мной на поле был племянник-пионер. Он был потрясен. Его еще никто не обманывал. Моя коллега пошутила: «Вырастай, мальчик, и сам становись начальником, чтобы больше «не обламывали» тебя, как сегодня».

– Ну и как у него успехи? Внял совету? – деликатно поинтересовалась Эмма.

– Он руководитель небольшой фирмы.

– Наши дети плохо помнят то время, которое так ценят их родители. Им проще приспособиться, они не испытывают горечи, живущей в душах старшего поколения.

– Одни оплакивают былые дни, а другие – авантюристы всех мастей – успели настроить себе дома с мансардами и островерхими башенками, с бассейнами… – натянуто усмехнулась Лиля.

– Тру?дные были первые годы перестройки, но несравненно более легкие, чем те, что переживали наши родители в войну и после нее, – сказала Лера.

– Пока есть такие люди, как ты, не стоит волноваться насчет будущего нашей страны. Держись своей звезды, – с удовольствием съязвила Инна.