«За вычетом до невозможности тоскливой Ани и жутко вредной Инны, все девчонки – прелесть. С чего это Инка завелась? Зло так и распирает ее. Не устаю удивляться, как эти выходки до сих пор не дали повода выставить ее из квартиры. Не могу взять в толк причины такой лояльности. Почему ее принимают без особой враждебности? По крайней мере, внешне. Привыкли? Устали воевать с ней? Картина удручающая. Если такой цирк будет продолжаться и завтра, в присутствии мальчишек, я не выдержу», – подумала Жанна и нервно поежилась. Она выглядела озадаченной.
– Бред несешь. Не впутывай нас в свои домыслы и фантазии. Ты способна опошлить самое лучшее, что есть в человеке. К чему эти ни на чем не основанные выводы? Надо же додуматься до такого! Когда говоришь о своих принципах, ты набиваешь себе цену или просто лишнюю желчь пытаешься излить? Не гони волну. Что за странные эмоциональные перепады? Нелады с психикой? Операцию на мозге перенесла или тебе невмоготу от чужого счастья? Плохо, когда зло управляет человеком. Стремишься подпалить крылышки прекрасной свободной бабочке. Резонное предположение? – горячо высказалась Мила. И добавила уже как-то обыденно тускло:
– Вот даже сейчас смотришь на меня и словно спрашиваешь: «Врезать ей на закуску по самое… не хочу?»
«Даже Мила не выдержала. Злоупотребляет Инна нашей добротой и даже признаков смущения не проявляет. Это наводит на мысль, что она не видит в своем поведении ничего предосудительного», – подумала Галя.
Инна даже не повернулась на голос Милы.
– Да успокойся ты, Мила. Не рвись в бой, не вскакивай на бруствер окопа. Это для нашего брата теперь вредно. До человека невозможно донести даже элементарные истины, если он сам не хочет их понять. Не поддавайся на провокацию, Инна нарочно заводит нас. Ей бы в Думе «выступать» вместе с Жириновским, – с улыбкой сказала Лера.
«Далеко не самый приятный сценарий встречи», – подумала Алла.
«Инне уже никогда не быть любимой, вот что страшно. Были бы дети… все-таки отдушина… Ведь только друзья и подпирают, когда тяжко. Последнее время я совсем закрутилась с Андрюшей. Простить себе не могу невнимания к ней…», – мелькнула горькая мысль у Лены.
– Что бы ты, Инна, ни говорила о Дине, я считаю, хорошей она была девчонкой. Почему бы нам не воздать должное красоте? И почему же Дине было не красоваться, при ее-то данных! Красота – тоже талант, и его надо уметь преподносить и использовать. Ты же не станешь корить талантливо написанный художником портрет. Надо отдать Дине должное – божественно хороша была! Но то был внешний, поверхностный признак счастья, а что было у нее на душе – никто не знал. Ее элегантностью и богемным стилем многие из нас тогда восхищались и наслаждались, как произведением искусства. Мне она казалась весенней, майской, а некоторые, должна признать, не могли справиться с хорошо скрываемой жалостью к себе… Помните, как о ней говорили на курсе – «русский брильянт!»,– подчеркнуто невозмутимо заявила Эмма. – Дина получила прекрасное воспитание. Ее называли салонной девушкой: остроумная, компетентная, безапелляционно-категоричная, властная. Она привораживала и побеждала мужчин не богатством, а смехом, юмором, презрительной иронией. Без этой особенности красота ее теряла бы свою внутреннюю музыку, свой шарм. На талантливую едкость нельзя обижаться. Аплодировать надо.
А помните в Дине это странное сочетание веселости и непонятной надменности? Может, оно было продиктовано какой-то глубокой внутренней трагедией? Мы же ничего о Дине не знали. Она не позволяла влезать в свою душу первому встречному, не раскрывалась перед каждым.
Кире при этих словах поддержки удалось улыбнуться.
– Ох, изойду слезами умиления! «Богатые тоже плачут», – отреагировала Инна названием нашумевшего когда-то сериала.
«Инна, очевидно, полагает, что подобного рода нападки возвышают ее во мнении сокурсниц, но на самом деле она роняет себя в наших глазах. Ее «старания» не будут оценены должным образом…Далась мне эта Инна! Осточертела. Какая-то в ней жеманная наглость», – раздраженно подумала Жанна.
Кира остановила Инну жестом и с настойчивой мягкостью продолжила рассказ.
– Да будет тебе известно, Дина никого не хотела обижать своими амбициями, ни себе, ни другим эпитетов не раздавала. А если прилипало, так прилипало. И с этим нельзя не согласиться. Она – красавица, она – царица Диана! Так ведь назвал ее наш историк? – добавила, немного волнуясь, Кира.
– Ангелы рукоплещут ей с небес! Какой чести удостоилась! Еще бы, имя ко многому обязывает, – громко, с истеричной ноткой рассмеялась Инна.
Безошибочно почувствовав непонятную расточительность отрицательных эмоций своей давней подруги, Лена рассудила: «Сбывается пророчество Киры… Каждый человек в любой компании выделяет одного непохожего на остальных, а здесь наверняка все выбрали Инну. И она это чувствует и сопротивляется. Инна привыкла радоваться и расстраиваться одинаково энергично и искренне, поэтому ее не понимают. Справедливости ради надо отметить – перегибает Инна в оценках чужой жизни. Питает особое пристрастие к преувеличению. Послушать ее, так Дина и взаправду… монстр. Имея грустнейший опыт своей жизни, могла бы и мягче выражаться. Ведет себя совсем как ребенок: чем больше боится, тем яростней нападает. Не всех личные беды делают сострадательными. Непросто устроена жизнь человеческой души. Зачем она отпугивает от себя друзей? Для нее стремление любым способом доказывать свою правоту связано с желанием создавать в себе приток адреналина?»
Помимо желания в Лене все-таки тлела досада на подругу.
Эмма опять уставилась на Инну испепеляющим взглядом. А та не смутилась, с удивлением обнаружив, что ей приятен даже такой повод обратить на себя внимание.
«Нет, вы только подумайте, мало того, что хамит напропалую, так еще ударяется в крайности и врет. Лгунья, притворщица, насмешница. Нет, чтобы порадоваться за сокурсницу, воздать ей должное», – мысленно возмущается Аня.
– Все студенты как один впивались в Дину глазами. Умела она владеть ситуацией, держать внимание ухажеров своей стремительностью, легкостью, изяществом слова… И ее маму я знала. Прекрасный человек, редкий специалист… Не надо завидовать. Не будем трогать эту семью, – строго, как школьницу, осадила Кира Инну.
– Ну, уж этого про меня никак нельзя сказать! Никогда завистью не страдала и в мыслях не держала. Сия чаша меня миновала. Я на такое просто не способна. К зависти мои слова не имеют никакого отношения. Меня воспитывали не стесняться бедности, довольствоваться скромным достатком. Но – ха! – я не испытываю острого желания припасть к руке Дианы. В чем ты меня еще обвиняешь? Можно подумать, я провинилась перед тобой, – надменно заметила Инна, обозревая сокурсниц. И обиженно забурчала:
– Я выступаю за справедливость. Я на самом деле до сих пор не понимаю, что в Дине такого особенного находили ребята.
– Их притягивала ее респектабельность. Мы-то на ее фоне были несколько простоваты, – предположила Лиля.
– Ее красота не вызывала во мне отклика. К тому же Дина мне казалась полноватой. А эта ее ленивая нежная небрежность и насмешливая снисходительность и странные неожиданные короткие вспышки недовольства и гнева! Веселая и общительная? Ей ли, богатенькой, не быть веселой и беззаботной!.. Отчего же они штабелями вокруг нее падали и тупо не сводили с нее глаз? Некоторые девчонки на фоне блеска Дины даже начинали стесняться себя, остро ощущая свое несовершенство, и еще активнее впрягались в учебу или общественную работу, чтобы как-то выделиться… А это ее кокетливое недовольство жизнью, чего оно стоило? Рисовалась, сохраняла таинственное достоинство личности, – с натянутым смешком закончила Инна.
Она говорила не церемонясь, не считаясь с чувствами хозяйки дома. И думала не менее резко: «Говорят только отфильтрованными, отредактированными и проглаженными фразами. Их истинные мысли не подлежат вскрытию и не предназначены озвучиванию. Как же иначе? Они же могут обидеть, оскорбить. Никто из них не отваживается, а я не боюсь выражать свое мнение».
– О штабелях надо было спрашивать у самих ребят в те незапамятные времена. Сейчас, наверное, они уже не смогут вспомнить, что их так притягивало в Дине. Это уже подернутое паутиной прошлое, – чуть лукаво рассмеялась Жанна. – Я лично не чувствовала себя неполноценной рядом с ней, меня не волновали поклонники Дины, у меня с первого курса был свой круг обожателей, который не пересекался ни с чьим.
И всем присутствующим сразу стало ясно, что Жанна спокойна, уравновешенна и довольна своей судьбой.
«Задним числом несложно приписать себе серьезность и расторопность, которых наверняка не было в студенческие годы. Приятно думать о себе как об очень умной и удачливой», – мысленно проворчала Инна.
– …Дина стала русским брильянтом в датской оправе. Ничего не поделаешь – любовь, – вздохнула Рита, и ее темные глаза увлажнились.
Инна пружинисто вскочила, наглядно демонстрируя красивые изгибы своего изящного, чуть полноватого, некогда ладного тела нерожавшей женщины. Ее рука, описав в воздухе дугу, принялась энергично молотить узкое пространство между двумя соседками по столу, стремительно отшатнувшимися в разные стороны от бурной жестикуляции сокурсницы.
– Это ты мне рассказываешь? К твоему сведению, я располагаю совсем иной информацией. Не перебивай! Не морочь мне голову. Какая там любовь? Она, как я понимаю, на богатство позарилась. Дина не из тех, кто может быть счастливой в шалаше или палатке. Ее не надо было долго уговаривать сбежать из страны. Никто рук ей не выкручивал, на дыбу не вздергивал, не бил лежачей. Бабушка ее, с детства полоненная роскошью и достатком – бывшая царская фрейлина! – сбивала Дину с пути истинного. Вот и нахваталась она вольных мыслей. В сговоре они были. Захотела внучке заграничного счастья, молодость свою вспоминала и Дине внушала, что ничего не сто?ят ее нищие обожатели-студенты – эти восторженные провициалы, вот и получали они отлуп. Обещала ей принца найти. Нашла что-то совсем уж запредельное. Если уж честно сказать, этот её принц – просто удачливый труженик-скотовод и торговец свиным салом. Только и всего!
Кира прикрыла глаза. Это была просьба, мольба, чтобы Инна замолчала.
– Может, хватит? Закругляйся развлекаться за чужой счет, – тихо сказала Галя с ноткой предостережения в голосе. А Мила выставила руки с повернутыми вперед ладонями, как будто таким образом пыталась остановить затянувшееся шоу.
– Жестоко поплатилась Дина за свое желание выделиться, за то, что отреклась от Антона, не распознала, что он – тонко ограненный талант. Она принимала его как часть своего приятного, интересного, но временного окружения, которое назавтра можно будет разогнать за ненадобностью. А ведь он был по уму и интеллигентности человеком из недосягаемой высшей лиги… А может, их разлад и к лучшему? Что хорошего выходит, если соединяются лед и пламень? Результатом драматургии их «плодотворной» жизни могли быть разве что слезы, – опять вылезла со своей гневной отповедью Инна.
Она и теперь говорила с уверенностью и непогрешимостью юности. И в данный момент ее душевный бунт не унимался, а нарастал.
«Самое грустное, что Инну нимало не заботит, что она ставит в неловкое положение своих сокурсниц. Ну не ругаться же с ней? В кого пускает свои отравленные стрелы? В своих же подруг… Непонятно. Воспитанный человек не станет говорить то, что может ранить, обидеть или даже просто задеть присутствующих. Хотя бы из вежливости, из уважения к чувствам Киры держала язык на привязи и маскировала свои эмоции. Дина – ее лучшая подруга. У Инны есть веские основания так себя вести? Маловероятно… Некуда деть неукротимую энергию? Я склоняюсь к мысли, что с большой долей вероятности могу отнести ее к числу своих недругов. Но если отбросить нюансы… нет, все равно» – озадаченно думает Жанна.
Лена внимательно вглядывается в лица сокурсниц, пытаясь считать с них мнение об Инне и ее неуместных разглагольствованиях. Галя смотрит на Милу, та отвечает ей понимающим взглядом, что не укрылось от внимания Инны. Алла и Лера приклонили друг к дружке головы. Похоже, они пытались уяснить истинную причину Инниных нападок на Дину. «В присутствии Инны всем становится неуютно», – заключила она.
«И до Дины добралась. Люди смотрят на один и тот же факт, а воспринимают и объясняют его по-разному. Очень многое зависит от личной точки зрения… Чьими глазами, чьим видением ты пользуешься?.. Это не то, что я ожидала услышать. Не готова я к такому развитию сюжета. Кто способен с ней тягаться?». – Перед мысленным взором Киры возникло лицо Вали. «Она справилась бы с Инной в два счета», – подумала она, одолеваемая дурными предчувствиями.
Кира опять прикрыла глаза, чтобы полностью овладеть собой, и несколько секунд подбирала слова для Инны: что-то насчет неприятных и приятных исключений из правил.
Инна успела заметить, что улыбка на лице Киры слишком быстро сменилась серьезным, даже тревожным выражением. Жанна и Рита тоже обменялись осуждающими взглядами. Эмма сделала легкое движение головой, ей последовал еле заметный утвердительный кивок Аллы. Лена поморщилась. И остальные переглядывались, вздыхали и поджимали губы.
«Только дворянской фанаберии Инке не хватает», – раздраженно поежилась Лера.
«Слишком легко берется судить о малоизвестных вещах. «Откровенность» не должна переходить границы. Инна находится в блаженном неведении о душевном смятении однокурсниц или ей нравится шокировать? Кто знает, в какой интерпретации она доводит другим наши собственные истории. Чуть что – не преминет воспользоваться… Кому приятно, когда тебя честят почем зря? От нее надо держаться подальше», – недружелюбно решает Аня.
«Кто-то очень точно сказал, что такт – это азбука ума. Культура начинается с запрета на хамство. Вульгарная особа, ей только допросы с пристрастием учинять», – сурово думает Эмма.
– Всю желчь слила? Ты отдаешь отчет своим словам? У меня складывается впечатление, что твое левое полушарие не ведает, что творит правое. Зачем ты препарируешь чужую любовь? Ты понимаешь, что я имею в виду? – тихо, но веско говорит Рита, раздосадованная «бабским» уровнем беседы, навязанным Инной всему коллективу.
– Я всегда все понимаю и усваиваю на лету, – отрывисто отвечает Инна. – Только, думаю, тебе сейчас неуместно приставать с назиданиями.
И всем стало ясно, что она слегка пристыжена резкой отповедью Риты, но не переубеждена. Она просто обороняется.
– Твоя мысль не пришлась мне по вкусу, – с легким вздохом не соглашается Рита.
Со стороны было очень заметно, что ссоры и споры между ними – привычное (хоть и неприятное для Риты) дело.
«Если бы тебе всегда хватало здравого смысла, и умей ты подавлять отрицательные эмоции и помалкивать – цены бы тебе, Инна, не было», – вздыхает Лиля. А вслух участливо и осторожно спрашивает наугад: