Под тенью старого сада

Мы не выбросили, а именно похоронили осколки хрустального черепа в моём саду, под большим деревом. Уже через неделю мы с Йориком-Ванессой поженились, на радость её родственникам, да и всему городу. Правда, привычка называть его Йориком так и осталась, и мои друзья не понимали, почему я не называю жену Ванессой.

Ну а что касается Книги, то её больше нет. Доступ к ней со «смертью» Йорика потерялся, поэтому почти всё, что я узнал о её содержимом, я описал в этом рассказе. Что же касается других хрустальных черепов, то мы с Йориком не исключаем, что они могут быть одухотворены, нужно только найти к ним подход, и тогда они о многом расскажут…

ГИБЕЛЬ ПРИМАТА

Поздняя звездная ночь пышна и темна, но мне не до её красот. Мне страшно, и я убегаю по пустынному голоду с места преступления. Я бросила свои вещи, взяв только документы и самое необходимое, чтобы идти налегке. В 10 утра меня увезет отсюда самолет, и я смогу позабыть кошмар последних недель моей жизни. Главное сейчас – идти вперёд не останавливаясь, и до утра оказаться как можно дальше от этого городка, незаметно в толпе приматов сесть на рейсовый автобус до аэропорта, и дальше уже можно вздохнуть спокойно. Что же, до утра ещё есть время рассказать вам мою историю.

Началась она пару месяцев назад, когда я в одиночку приехала на этот международный курорт для разумных приматов. Да-да, на нашей планете все приматы, даже самые мелкие, разумны. Они, как и люди, делятся на множество рас, видов и подвидов. Все они приезжают сюда, в этот курортный городок, чтобы отдохнуть на море. Меня зовут Тума и я принадлежу к расе рыжих приматов, или орангутангов. Мы считается самыми умными и самыми богатыми среди всех человекообразных. Мы приезжаем всегда с самыми навороченными гаджетами и поселяемся в самых дорогих номерах на первой линии, с кондиционером, проводным Интернетом и видом на море. Собственно говоря, на нас и держится этот курорт. Именно мы сделали из местных необразованных и бедных рыбаков богатых владельцев гостиниц и ресторанов, а за ними потянулись таксисты и вся прочая братия, вовлеченная в туристический бизнес.

Приезжают на этот курорт и другие виды приматов, порою даже весьма экзотические: желтомордые, красномордые, с хвостами и без, богатые и не очень, человекообразные и не человекообразные, даже родственники лемуров. В пестрой толпе отдыхающих они все сливаются в одно, хотя каждый по-своему уникален. Вот маленький капуцин со смешной мордочкой, и вся одежонка на нем маленькая, пестрая и смешная. Вот вертлявая мартышка, которая ни секунды не может без движения и одевает браслеты то на руку, то на ногу, вот крупный гамадрил с пестрой мордой и с выпуклым красным задом, которым он очень гордится, демонстрируя его всем остальным приматам.

А вот огромная горилла, наводящая тихий ужас на мирно отдыхающих. В отличие от интеллигентных и спокойных орангутангов гориллы были глупы, необразованных и агрессивны. На курорт они приезжали не ради отдыха, а ради нелегальной торговли наркотиками и легко доступного секса. Гориллы пялили свой похотливый взгляд на все, что движется, и даже местная полиция побаивалась их и считала неискоренимым природным злом.

Местное население было сплошь представлено непоседливыми макаками, которые каждая по отдельности не были сильны, но действовали всегда вместе, единой кучей, управляемой коллективным разумом. Они представляли собой полицию, власть, являлись владельцами ресторанов и гостиниц, а также формировали многочисленную армию местных таксистов.

Разбогатевшие на туристах макаки смотрели на всех прочих приматов свысока, всегда знали, где больнее можно укусить, были избалованы деньгами и жутко коррумпированы. С каждым годом ведения туристического бизнеса макаки жирели и богатели, теряя свою бывшую природную непосредственность и умственную невинность. Постепенно они умнели каким-то нездоровым и извращенным разумом, делаясь при этом нравственно ещё хуже, чем во времена своей бизнес-невинности, и с каждым годом им хотелось иметь со всех остальных приматов ещё больше денег, чем раньше. Орангутанги же, главный источник доходов макак, с годами не богатели, а наоборот, становились беднее, но макаки этого не понимали.

Вообще создавалось впечатление, что макаки вот-вот захватят весь мир, потому что они всегда действовали нагло и сообща, в то время как умные и богатые орангутанги были разобщены. Я забыла упомянуть о шимпанзе, вторых по уму после орангутангов. Все они были не местные, но приезжали на курорт ради ведения различного бизнеса. Главным образом они занимались торговлей и массажем, арендуя за солидную плату помещения у макак. Они были умны и обаятельны, но их улыбки всегда отдавали лицемерием. Шимпанзе также хорошо делали массаж, используя сразу все четыре руки, и благодаря своей природной смекалке они хорошо зарабатывали, но никто из приматов их не уважал за их хитрость, безнравственность и вероломство.

Не хочу сказать, что орангутанги были ангелами во плоти: они грешили и пьянством, и наркотиками, и неразборчивостью в половых связях. Большой ум всегда порождает большие проблемы. Вокруг орангутангов появился рынок наркоторговли, и по большей части именно они принесли в мир макак и прочих приматов пьянство, криминал и проституцию.

Все началось две недели назад, когда усилившаяся жара ворвалась в веселый мир отдыхающих и начала прогонять прочь с радушного курорта многочисленные виды приматов. Сезон заканчивался, пестрая толпа обезьян понемногу редела, и мои взгляды все чаще скрещивались со взглядами одного крупного самца гориллы, который уже давно положил на меня свой похотливый глаз, заодно мечтая разжиться моими деньгами. Наглость его была безмерна, он преследовал меня повсюду, предлагая то купить наркотики, то подвезти на байке. Казалось, от открытого нападения его удерживало только наличие остальных приматов вокруг. В этой пёстрой толпе мне все еще можно было затеряться от его наглых и похотливый глаз. Местной полиции было мало дела до моей защиты, и наличие этой армии продажных и коррумпированных макак меня бы не спасло от насилия со стороны гориллы. Оставалось только надеяться, что я уеду раньше, чем тот на меня нападет.

Хозяину гостиницы я запретила выдавать хоть какие-нибудь сведения обо мне, он понимающие кивнул головой. Оставалось пережить еще десяток тревожных дней, наблюдая, как пустеют местные рынки, пляжи и улицы. Я выходила на балкон, откуда открывался прекрасный вид на море, и наблюдала, как с каждым днём выгорает зелень кустов и деревьев, превращаясь под палящим солнцем в мертвое выжженное поле цвета слюды.

Выйдя на почти пустой пляж, я ощущала под ногами раскалённый песок и, входя в почти горячее море, мечтала побыстрее убраться из этого пламенеющего ада, который ещё так недавно казался ласковым раем. То и дело в поле моего зрения попадал горилла. Завидев его, я меняла свой маршрут или убегала в гостиницу, включала кондиционер и наблюдала за гуляющим по пляжу гориллой уже издалека. Почувствовав мой взгляд, он поворачивался в мою сторону, вставал на две ноги, как человек, и начинал бить себя в грудь с такой силой, что было слышно даже на первой линии домов. Макаки реагировали спокойно на его демонстрации, потому что к макакам было бесполезно приставать и с сексом, и с наркотиками: слишком в разных весовых категориях они были с гориллой для секса, а наркотики они не употребляли, тащась только от наличных денег.

Итак, настал день, когда из городка уехал почти последний турист, и мы остались с гориллой наедине, если не считать четы старых и глухих капуцинов с седыми бородками, семейки наркоманов-лемуров, и одного ленивца, который ползал по пляжу, словно обдолбанный. Ленивец считался полу разумным существом, но был очень прихотлив в еде и весьма медлителен: пол дня он полз на пляж, потом, искупавшись всего один раз, пол дня полз с пляжа, приползая домой поздно вечером уставшим, но с чувством выполненного долга. Он не мог быть мне союзником против гориллы, не говоря уже о всякой обезьяньей мелочи.

Я было совсем отчаялась и решила не выходить из гостиницы, но однажды, выглянув из окна, я с удивлением увидела на пляже нового человека. Это был именно человек, а не какой-то примат: порою людей заносило в наш мир из другого измерения по какой-то роковой случайности. Чаще всего это были человеконенавистники и социопаты, потерявшие связь с реальностью, которым с приматами было легче, чем с людьми. Сперва они выглядели как обдолбанные, но потом привыкли к жизни среди приматов, предпочитая общаться с орангутангами. Романов между людьми и приматами не случалось, но порою и те и другие обладали общими интересами, взглядами на жизнь и пристрастиями.

Я видела, как к человеку подошёл горилла, они о чем-то поговорили, и примат повел парня в сторонку, очевидно, чтобы толкнуть ему наркоту. Ползущий по направлению к морю ленивец проводил их долгим взглядом и пополз дальше, осуждающе покачивая головой. Горилла ленивцам никогда ничего не предлагал, потому что тот, кроме листьев, ничего не употребляли, поэтому были так ленивы и мало энергичны.

Вечером, когда солнце спустились с палящих небес, я вышла купить продуктов и немного прогуляться. С горечью я обнаружила, что местные шимпанзе уже свернули свой бизнес: лавочки все до одной были закрыты, а торговцы разъехались по своим домам. Никто больше не предлагал сделать массаж в четыре руки или купить какую-нибудь яркую безделушку. Мартышки тоже свернули свой ресторанный бизнес: не горели больше огоньки многочисленных ресторанчиков, перестав распространять запахи специй, жареных с чесноком лепешек и сочных морепродуктов. Даже таксисты не торчали больше возле своих такси, предлагая подвезти куда угодно.

Городок вымер и затих, и только в одном последнем оставшихся в живых ресторане все ещё теплилась жизнь. Именно в нем за столиками сидели старички-капуцины, пребывающие в нирване лемуры и усталый ленивец, обливающийся потом после своего возвращения с пляжа. Да еще каким-то чудом в ресторан занесло жирного тюленя, который сидел под кондиционером и то и дело клал себе на голову колотый лёд. Он вяло махал одной ластой, всем своим видом показывая, что вот-вот скончается от жары.

Наконец-то мои глаза отыскали среди всех посетителей ресторанчика человека: он сидел, уткнувшись в свой планшет, погруженный во Всемирную сеть. Выглядел он лет на двадцать, был худосочен и волосат, и я было забраковала его как союзника против гориллы, но все же что-то заставило меня подсесть за его столик и заговорить первой. Человек с неохотой оторвался от инета, снял очки и окинул меня подозрительным и оценивающим взглядом.

Всем своим видом он показывал, что едва только избавился от людей, теперь вот приматы достают. Флиртовать с ним было бесполезно: я была на голову его выше и гораздо шире в плечах. Лицо у меня самое приматское, с маленькими глазками и большими челюстями, не говоря уже о размахе рук в три метра и о размере стопы более сорока сантиметров. Тогда я решила зацепить его интеллектом, и поскольку я была образованным орангутангом, опытным и много повидавшим в жизни, мне удалось завести с парнем беседу о том и о сем: о курортах, о сортах местного пива, о мистике, ужасах и даже о летающих тарелках. Беседа наша была настолько занимательной, что даже ленивец оторвался от газеты и стал слушать, а тюлень перестал обмахиваться ластой и пересел поближе к нам. Вскоре мы своё вчетвером сидели за одним столом, рассказывали анекдоты и весело хохотали.

Но время шло, официант-макак подошел к нам и вежливо сообщил, что ресторан закрывается. Ленивец пополз в гостиницу, тюлень подозвал такси и попросил отвезти его на берег и сбросить в море. Таксист, мелкий макака, сказал, что один он не справится, и попросил нас с человеком помочь запихать тюленя в такси, а потом выгрузить его на берег. Мы согласились, и быстро запихали жирного и пьяного тюленя в машину, сами сели рядом и поехали на берег океана.

Макака-таксист включил музыку, пьяный тюлень пел песни, был весел и рассказывал нам о том, что специально проплыл тысячу километров, чтобы хоть одним глазком посмотреть на знаменитый международный курорт. Теперь ему предстоит тысячу километров проплыть обратно, но пьяному море по колено. Когда мы приехали на место, он вывалился всей тушей из такси и пополз в сторону океана, говоря по дороге, что все здесь хорошо, только очень жарко. На прощание он помахал нам ластой из воды и уплыл в прекрасную неизвестность. И только когда мы с человеком остались наедине, я вспомнила о своём горе и стала размышлять о том, как оставить при себе человека на всю ночь. Пока он провожал меня до гостиницы, я придумывала повод, под которым можно было бы затащить его к себе в номер в это позднее время, но так ничего в голову ко мне и не пришло. Мы расстались у порога гостиницы, и он растворился во чреве тропической ночи, а я поднялась в одиночестве на свой этаж.

В холле гостиницы никого не было, так как макаки ушли спать пораньше. Трясущимися руками я открыла дверь своего номера, где мне предстояло провести эту и ещё одну, последнюю ночь. Я заперлась на ключ и на задвижку и, не включая свет, пробралась к своей кровати. Сев на кровать, я протянула руку, чтобы опереться, как вдруг под своей рукой я обнаружила что-то тёплое и косматое. Оно было живым и мирно посапывало. От ужаса у меня даже волосы зашевелились на голове, и я еле сдержала душераздирающий крик. Побежала к выключателю, думая, что это чёрт, но при свете электрической лампы оказалось, что это хозяйская собака, которая, очевидно, забежала в номер во время уборки и улеглась на мою кровать. Её не заметили и закрыли номер на ключ, и вот теперь пришло время её освободить…

Выгнав собаку из комнаты, я легла спать, вслушиваясь в звуки за окном и в шумы в коридоре гостиницы. В гостинице было тихо, а из-за стекла доносились различные звуки природы, среди которых мне то и дело мерещились шаги гориллы, и я съёживалась и замирала. Заснула я только под утро, измученная бессонницей и страхом. Впереди был ещё один день в этом городке и ещё одна, последняя ночь. И первым, что я увидела, утром посмотрев в окно, был горилла, стоящий на четырёх ногах-руках, пристально смотрящий в сторону моей гостиницы. Когда в окне он увидел мой силуэт, он встал на задние ноги и начал бить себя кулаками в грудь. В ответ я показала ему средний палец руки и отвернулась. Выйдя в коридор гостиницы, я увидела, как со ступенек медленно сползает ленивец, таща за собой тяжёлый чемодан. Я сказала, что сейчас позову макак, чтобы те ему помогли с чемоданом, и пока я спускалась вниз, заметила также лемуров, покидающих гостиницу с вещами. Это означало, что теперь я осталась на этаже одна. Старички-капуцины жили этажом ниже и были глухих как пень, так что рассчитывать ни на чью помощь теперь не приходилось. Я хотела было тоже сорваться и поехать куда глаза глядят, лишь бы не оставаться на ещё один день рядом с гориллой, но вдруг заметила проходящего по улице человека, который мило помахал мне рукой. Мой страх понемногу утих, и мы позавтракали вместе с человеком, а потом пошли на берег океана.

Пляж был безлюден, выжженная растительность по его краям в ужасе ожидала восхода солнца в раскаленный зенит, и наш разговор был вял и бессмыслен. День прошёл словно в коме, и вечером я призналась человеку, что боюсь ночного нападения гориллы. Он вначале рассмеялся, но потом сказал, если уж я так напугана, то он может провести эту ночь со мной. И вообще он собирался на следующий день покинуть курорт и отправиться к себе на родину. После его слов у меня как будто гора свалилась с плеч, потому что человек сам напросился ко мне в гости, и это избавило меня от необходимости придумывать причину, чтобы провести последнюю ночь не одной.

И вот, захватив с собой закуску и пару бутылок хорошего вина, мы пошли ко мне в номер, оставаясь одни на всем четвертом этаже гостиницы. И так как мы были разумными существами совершенного разного калибра, не было и речи о проскочившей между нами искре. Мы были интересны друг другу лишь как два собеседника, и наш ночной разговор отпугивал мои бурные страхи.

Вдруг в дверь номера кто-то тихо, но властно постучал. Я сразу же насторожилась и собралась в комок, но мой спутник по причине выпитого вина был смел беспечен, и не подозревал, какая опасность притаилась за дверью. Я велела ему молчать и спросила, кто там. В ответ послышался сиплый гориллы: «Это я, открывай!»

Размышляя, куда бы послать гориллу, я медленно отступала назад, ко второй двери, которая вела из небольшого коридора непосредственно в номер. Закрыв внутреннюю дверь на замок, я объяснила человеку, что это пришёл горилла и что он очень опасен. Между тем горилла начал стучать все настойчивее, постепенно свирепея. Он старался не кричать и не шуметь, пытаясь выломать дверь и прикладывая к этому все усилия. Было ясно, что дверь продержится не долго и скоро вылетит. Человек, не понимая степени риска, рвался в коридор навстречу горилле, прихватив с собой небольшой ножик, которым мы резали фрукты. Я пыталась его остановить, но все случилось так быстро…

Почти одновременно с тем, как горилла выломал дверь, человек выскочил в коридор, вооруженный ножом. Мне ничего не оставалось, как захлопнуть внутреннюю дверь и закрыть ее на замок. Если бы я этого не сделала, в коридоре было бы два трупа вместо одного. Было понятно, что горилле хватит нескольких секунд, чтобы расправиться с человеком, поскольку он был во много раз сильнее его. Так и случилось: шум схватки был слышен не долго, через полминуты человек резко вскрикнул и затих.

И вот уже горилла бьёт ногами в мою дверь, громко сопя и издавая всякие другие ужасные звуки. Я понимаю, что дверь продержится под его напором не долго, и дальше меня ждёт либо смерть, либо изнасилование, либо все это вместе взятое. Горилла уже почувствовал вкус крови и бил в дверь ногами с неистовой силой. В окно было прыгать слишком опасно, поскольку номер был на четвёртом этаже. Я вижу, как отваливается кусок от нижней части двери, и вот уже видны чёрные волосатые ноги гориллы. До меня доходит запах его потного разгоряченного тела, и я понимаю, что спасения нет…

Вдруг ко мне в голову приходит сумасшедшая идея. Приходит свыше, как озарение. Я просовываю свою длинную руку орангутанга за дверь и хватаю гориллу за причинное место. Главное – не промахнуться и все сделать быстро и безжалостно, чтобы проклятый примат не успел опомниться. Руки у меня длинные, более метра каждая. И вот в моей ладони его причинное место, я очень быстро и с большой силой откручиваю его и отрываю прочь от тела. Горилла заходится диким криком и медленно сползает вниз. В дверной пролом я вижу его тело. Кажется, он потерял сознание от болевого шока! Видя, что он затих, я открываю дверь и выхожу в коридор.

Переступаю через окровавленного гориллу, и смотрю на то, что осталось от человека. Его отрезанная голова валяется отдельно от туловища, и вместе с длинными, промокшими в крови волосами кажется медузой, плавающей в Красном море. Его худосочное тело в татуировках лежит чуть поодаль. Весь пол коридора залит кровью, и в наступившей тишине моё сердце стучит, словно колокол, отбивающий набат. Мне безумно жаль человека, и я осознаю, что буду до конца жизни чувствовать вину за его смерть.

Горилла вроде уже не дышит, но мне его ни сколько не жаль. Думаю о том, что сказать макакам из полиции, если те вдруг нагрянут. Скажу, что гориллу убил человек! Впрочем, с отрезанной-то головой… А вдруг все два убийства повесят на меня? Ведь макаки втайне ненавидят орангутангов и не станут особо разбираться, кто виновен, а кто нет. Я понимаю, что мне пора сматываться, прямо сейчас, ночью, бросив все вещи и убегая налегке. Быстро мою руки, осматриваю все свое тело на предмет брызг крови. Но так как я находилась за дверью, одежда осталась чистой. Я беру деньги, паспорт, билет, немного вещей и спускаюсь с четвёртого этажа в холл гостиницы. Вокруг никого, макаки то ли мирно спят, то ли предпочитают не встревать. Я выхожу на улицу и окунаюсь в прохладную тьму, звенящую пением многочисленных сверчков.

Поздняя ночь пышна и тиха, но мне не до её красот. Мне страшно, и я убегаю по пустынному городу с места преступления…

ВОЗВРАЩЕНИЕ К АДАМУ И ЕВЕ

Когда на планете Х наступило перенаселение, то обьединенное правительство этой планеты не стало ограничивать рождаемость, а стало скрыто поощрять смертность. В каждом городе этой планеты появился клуб самоубийц, который не был преследуем властью.

Это был не простой клуб по интересам, а очень мистический и обладающий полномочиями институт. Он собирался с периодичностью один раз в месяц, в полнолуние, и некие высшие силы давали ему право воскресить одного мертвого человека в обмен на жизни членов клуба. Происходило голосование, кого из ушедших знаменитостей самоубийцы хотели бы воскресить. Обсуждался длинный список героев былых времён, и выбирался для воскрешения тот, за которого проголосует большинство самоубийц. После этого избиратели кончали с собой, а на планете появлялся воскрешенный герой или героиня.

Бизнес клуба самоубийц шёл успешно, так как вместо десятка-другого несчастных людей, не нашедших своё место в жизни, появлялся в расцвете сил какой-нибудь супермен или непревзойденная красавица. И если брать земные аналоги, то чаще всего среди мужчин воскрешали Александра Македонского, а среди женщин – Мерилин Монро. Воскрешали также великих поэтов, писателей, художников, актеров и актрис, режиссеров, учёных, политиков, царей, принцесс, космонавтов, магов и ведьм, руководителей, порою даже таких спорных, как Гитлер или Сталин. Воскрешали даже религиозных лидеров и святых, и так как одного человека можно было воскрешать много раз, по планете ходили целые стаи Монро и Македонских, Данте, Авраамов, Сар, Иосифов, Линкольнов, Джонов Кеннеди, Леннонов, Лениных, Антониев, Клеопатр, Цезарей, Лазарей, Пушкиных, Толстых и Достоевских, Чайковский, Гринов и Григов. Со знаменитыми мужчинами все хотели выпить, а со знаменитыми женщинами переспать…

Вскоре ряды жителей этой планеты поредели, и знаменитых стало гораздо больше, чем обычных людей. Правительство хотело было запретить клубы самоубийств как выполнивших своё дело, но они уже очень прочно вошли в жизнь тамошних людей, превратились не просто в привычку, а в религию и способ жизни. Потому что хотя бы у одного из голосующих самоубийц был шанс перевоплотиться в своего любимого героя или гения и стать великим…

И вот наступил такой момент, когда на планете больше не осталось обычных людей. По ней бродили многочисленные клоны Елён Прекрасных, у которых на каждой улице был свой Александр Македонский иль Казанова. Они стали путаться друг в друге, конкурировать за звание Единственного оригинала среди копий, поэтому снова возродились клубы самоубийств. На этот раз гибли сотни знаменитостей-самоубийц, чтобы возродить одного. Очень мало кто из известных людей просто женился, выходил замуж и рожал детей, ведь дети знаменитостей – это их великие идеи и великие дела.

Ещё меньше людей стало на планете. Переоживляв всех реальных людей мира сего, самоубийцы стали оживлять мистических персонажей, упомянутых в писаниях. Очень популярны вдруг стали Адам и Ева, это просто стал тренд какой-то. Все вдруг захотели стать Адамами и Евами и попасть в рай. По земле бродили уже тысячи праматерей и праотцов, а всякие Монро и Македонские вышли из моды.

Наконец, собрался последний клуб самоубийц. Это было в самое последнее полнолуние по календарю старой цивилизации той планеты, и половина самоубийц проголосовала за Адама, а вторая половина – за Еву. По условиям клуба, если наблюдался паритет, то можно было воскресить сразу двоих. Члены клуба попрощались друг с другом и, сказав Аллилуйя, принялись за дело. Кто-то повесился, кто-то вскрыл себе вены, кто-то спрыгнул с высотки, кто-то сделал себе харакири, а кто-то совершил аутодафе, то есть сжег себя…

На следующий день на той планете остались только два человека, Адам и Ева. Они были молоды, красивы и невинны, говорили на праязыке и не имели аналогов среди прочих двуногих. С них начался рай, а также отсчет новой эры той планеты, и история началась, словно с чистого листа.

Адам и Ева не знали, откуда пришли на этот свет, они не знали ничего про людей и решили, что их создал Бог. Впрочем, им было так хорошо вдвоём, что вскоре они позабыли даже о Боге, и вспомнили о нем только после грехопадения, когда потеряли свой рай. Как и все влюбленные, они были рады, что они на планете одни и что никто не сможет помешать их счастью. Понемногу они породили новое человечество.

Потом вся история пошла заново, и повторилась, идя по заведенному звёздами кругу, и каждый раз она движется от зарождения до перенаселения и обратно. Это не так, что Бог создаёт первых людей: они появляются из прежних людей путём длительной эволюции. И как не бывает курицы без яйца, так и не бывает пра-людей без пост-людей, вот так!

ПРОДЕЛКИ РЫЖЕГО ЧЁРТА

Жил-был чёрт-человеконенавистник. Он был из породы крупных рыжих чертей, родственниками которых в прошлом были орангутанги. Только чёрт уродился не крупным, а маленьким и рыжим, поэтому девочки его не любили, а мальчики все время обижали. И когда все дети-чертенята выросли, рыжий чёрт остался маленьким, но милым.

Чёрт страдал от одиночества и подружился с мелкими чёрными чертями, которые считались низшей кастой и делали всю чёрную работу. (Как и у людей, у чертей было три расы: чёрные, рыжие и белые. Белые черти были выше всех и реально рулили в аду).

Итак, все взрослые черти уже имели должность и звание, а маленький рыжий чёрт склонялся без дела и перенимали плохие манеры у чёрных чертей. Ему чертовски хотелось стать писателем, но в голову ничего интересного не приходило. И вот однажды он увлекся хакерством, получив доступ ко всем текстам в Интернете.