Под тенью старого сада

ЧЁРНЫЙ ОБРЯД

Ночь была беззвёздна, темна и таинственна. Мы шли втроём выполнять какой-то магический заказ, суть которого мне была не ясна, равно как и моя роль во всём этом таинственном действе. Я вообще не понимала, кто я и как здесь оказалась. Но было ясно, что у нас троих есть какая-то важная и особая миссия, которая либо погубит, либо спасёт наш мир.

Мои спутники были молчаливы, высоки и мрачны. Рядом шёл какой-то угрюмый мужчина в чёрном балахоне с непонятным знаком на груди, навевающим мысли о чёрной магии, с ним была величественная женщина средних лет в пугающих обрядовых одеждах с другим символом на шее, не менее зловещем. Ну а я была одета обычно и несла в руках какую-то картину, свёрнутую в рулон. Вместе мы поднимались на последний этаж раздолбанного, явно уже не жилого здания постройки советского периода. Наши шаги гулким эхом раздавались по всему дому, который напоминал типичный заповедник советского периода типа Чернобльских пятиэтажек, брошенных жителями со всем содержимым. Теоретически люди в таких домах не живут, но практически здесь мог жить кто угодно, и от этого становилось жутко на душе.

У моих спутников тоже что-то было в руках, какие-то магические атрибуты, и ко мне в голову стала стучаться тревожная мысль: уж не собираются ли они меня принести здесь в жертву? И только старое магическое предсказание о том, что я проживу очень долго и умру своей смертью, успокаивало меня и давало понять, что всё дело в картине, которую я несу. Мне ужасно хотелось на неё взглянуть, чтобы найти разгадку событий сегодняшней ночи. Но мои спутники не давали на это времени, и мы неуклонно поднимались вверх, на пятый и последний этаж.

Вот мы и у цели. Этаж представлял собой длинный, как в общежитиях, коридор, по обеим сторонам которого было множество дверей, и почти все они были открыты. Мы разбрелись по этому коридору, заглядывая по одиночке в комнаты, каждый в свою. Все комнаты выглядели так, словно их совсем недавно оставили люди. Почти в каждой была простенькая советская мебель, вещи того периода и множество разных безделушек, которые накапливаются у человека, несмотря на всю их бесполезность. Меня подмывало желание взять что-либо себе, но я твёрдо знала, что предметы, принадлежащие мёртвым, трогать нельзя.

Сюрпризом оказались комнаты с закрытой дверью: они по временам сами открывались, и из них выходили какие-то деградировавшие алкоголики, которые гуляли по коридору, нисколько не удивившись нам, и даже предлагали с ними выпить. Беспросветная жизнь этих людей, их будни-беспробудни встали у меня перед глазами.

Откуда они здесь взялись, не имею понятия, ведь дом как минимум тридцать лет был уже заброшен и лишён жизни. Один из алкашей, держа в одной руке стакан, а в другой вилку с сарделькой, пытался рассказать, что он служил на Дальнем Востоке пограничником и воевал с ***вейбинами на Даманском, а я прикидывала в уме, когда же это было. Где-то в клнце шестидесятых годов, и драка тогда была чисто рукопашной, без единого выстрела. Хунвейбины были мельче ростом, и брали не силой, а скоростью и проворством. После этого конфликта многие люди того времени всерьёз заговорили о том, что скоро китайцы придут и всем горло кривыми ножами перережут. Мой покойный отец также любил повторять эту фразу, а мне ужасно хотелось посмотреть на тот кривой нож, которым мне перережут горло, потому что до этого я видела только прямые кухонные ножи.

Но вот борец с хунвейбинами допил содержимое стакана, зажевал его сарделькой и пошёл назад в свою комнату, очевидно, чтобы добавить. На его месте тут же возник другой алкаш, не менее колоритный, тоже со стаканом в руках, но без закуски. С его губ слетали сплошь антисоветские и антисемитские речи, из которых следовало, что коммунистов и евреев надо повесить на одной виселице. Под его пьяные рассуждения об израильском агрессоре мы бродили туда-сюда по коридору, заглядывая в пустые комнаты. Одна дверь в коридоре была закрыта и не поддавалась, сколько бы я её не пыталась открыть. Очевидно, за ней и была разгадка всего нашего ночного действа.

Устав от пьяных речей, я сказала алкашу: «Иди, друг, проспись, тебе завтра утром на завод!» Тот меня понял и потопал по направлению к своей комнате, матеря Гольду Мейер, Брежнева и самую главную падлу – советский строй. Я осталась в коридоре одна, недоумевая, где же мои странные спутники. Мне было страшно, холодно и неуютно. Начали лезть в голову мысли о том, что вдруг мы останемся здесь навсегда, в этом странном парке советского периода, населённом пьющими и политически подкованными привидениями. Однако, многие люди старшего поколения хотели бы вернуться туда, где прошла их молодость, где было всё по-другому, чем сейчас: и добро, и зло. Призрак социализма всё ещё живёт во многих русских людях, он всё еще бродит по нашей малонаселённой стране.

Внезапно мне показалось, что пришли мы сюда как раз ради этого: отпустить призрак социализма туда, где ему надлежало быть: в ад или в рай. Он же, умерев и потеряв все ориентиры, не попал ни туда, ни сюда, а так и остался бродить между мирами, навевая людям воспоминания о себе и даже сладкую ностальгию. Очевидно, он нашел свое последнее прибежище здесь, в старом и раздолбанном рабочем общежитии, где жили рабочие одного из советских заводов, в полном убожестве и нищете, пока однажды завод не закрыли и не разбрелись они в поисках лучшей доли по всей стране. Ну а те, кто умерли в этой общаге, так и остались навсегда призраками, горизонт событий которых обрывался в мире событий острова Даманского и процветания Гольды Мейер.

И вот, пока я в одиночестве бродила по коридору странной пятиэтажки, двое магов за закрытой дверью проводили свой чёрный обряд. А может быть, они хоронили капитализм? Ведь и капитализм не слишком-то пришёлся по душе русскому человеку, достаточно посмотреть на кладбище людей и надежд, которые он после себя оставил. Место было явно магическое, кладбище по сравнению с ним отдыхало. Мы видели только пятый этаж, а что же было на оставшихся четырёх?…

Пока я бродила по коридору и размышляла, чёрные маги вышли из закрытой комнаты, руки их были пусты, а лица бледны и строги. По ним сразу было видно, что поработали качественно и на совесть, поэтому я не удивилась бы, если бы на утро всё в этом мире бы изменилось, и мы бы перестали бы его узнавать.

Мужчина сделал жест головой, который означал: «Пошли!» Мы развернулись к выходу и уже хотели было уйти, как вдруг я обнаружила, что забыла где-то свою картину. Маги решили, что это очень плохо, так как, если забыть что-то в прошлом, то это может поменять весь ход истории и даже привести к смерти того человека, чья это была вещь.

Женщина-маг сказала, что нужно забрать картину, и что она сделает это сама, а для меня заходить в комнаты теперь очень опасно. Она ринулась, не раздумывая, прямо к той комнате, где жил антисоветчик, и вбежала туда с быстротой молнии, потому что отныне дорога была каждая секунда. Из комнаты раздался какой-то пьяный вопль, а потом с ужасно громким звуком зазвонил будильник.

Звук был неестественный, пронзительный, мучительный и инфернальный. Он раздавался по пустым лестницам и коридорам здания, словно сирена в аду, растолковывающая грешникам, что их утро в аду уже наступило. Магиня выбежала из комнаты, держа картину в одной руке, а другой с силой захлопнув дверь. Звук немного приутих, но из остальных дверей послышались новые звонки будильников, ещё страшнее и громче первого. Они звонили на разные лады, пытаясь пробудить спящие привидения и отсутствующих людей к реальности. Я взяла свою картину, и мы что есть силы побежали вниз по лестнице. Было такое чувство, что если мы хоть немного задержимся, то навсегда останемся в этом заколдованном доме, и если нас даже наградят, то уже посмертно.

Наконец, мы выбежали на какую-то раздолбанную и безлюдную дорогу посреди мрачного леса. Вдали чернел заброшенный завод, который был остановлен, как только мы разучились что-либо производить: стало не выгодно, дешевле продавать нефть и газ и покупать товары за границей. Местность была жуткая, ни одного живого поселения и ни одного огонька, только в подвале заброшенного завода горел электрический свет. Может быть, там жили бомжи, а может быть, в красивом хрустальном гробу посреди подвала лежал почти свежий труп социализма, и ожидал принца, который разбудит его животворящим поцелуем.

Вдоль дороги стояли фонари, половина из которых была разбита. Под одним из разбитых фонарей я попрощалась с чёрными магами, и они пошли в сторону леса, а я пошла в сторону города. Дойдя до светящегося фонаря, я развернула свою картину и вздрогнула от удивления: на ней как раз и была нарисована эта дорога, заброшенный завод, бывшее общежитие и кровавая Луна. Также были изображены две высокие фигуры, удаляющиеся от меня к темному лесу. Кто же нарисовал всё это, и зачем я стою здесь, на этой дороге холодной жуткой ночью и с картиной в руках?

На эти вопросы не было ответа. Зловещие фигуры магов давно скрылись в темноте, я вдохнула свежий ночной воздух, и, подавив страх, свернула картину в рулон и двинулась в сторону светящихся вдали огней большого города…

P.S. Если кто-то захочет посмотреть на советские заброшки, то доезжайте до метро «Удельная» в Санкт-Петербурге, садитесь на автобус № 38 и езжайте почти до самого конца маршрута. Местность – просто находка для любителей мистики и ужасов! А любителям советского периода она навеет ностальгические воспоминания.

ФЕРОМОНЫ

Девятнадцатый век. Храм литературы. У Музы течка. Почуяв пленительный запах феромонов, слетаются лучшие умы того времени. Но не каждому отдастся Муза и не каждому дано ею завладеть.

У входа в храм стоит Белинский и определяет, кто достоин, а кто нет. В конце концов он называет несколько имён: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Толстой (и ещё несколько имён) – пройдите. Остальных он просит удалиться и ждать следующего раза, когда у Музы снова начнётся жажда творить безумства.

Серебряный век, Бродячая Собака, декаданс. Муза вновь распространяет свой чарующий и пьянящий запах, и вновь на него слетаются труженики пера. Но чу: революция! Все храмы разрушены, Музу выгнали из храма и заставили записаться в комсомолки. Последние, кто помнил её богиней, отправлены в лагеря.

Двадцать первый век… Вновь воссоздается разрушенный храм Музы. Писатели скопилось вокруг, их видимо-невидимо, все они галдят и спрашивают, когда же в храм поселиться Муза. Они подозревают, что от них что-то скрывают… Напряжение нарастает, все хотят видеть Музу, словно она какая-то модная суперзвезда.

Вдруг из ворот храма выходит Белинский, похожий на прессекретаря, поправляет галстук и говорит: Товарищи, усбагойтесь: Муза жива и здорова, но у неё больше нет, гм… течки. Так что отправляйтесь по домам, товарищи: вас слишком много и на всех не хватит!

Писатели галдят и возмущается: как это – не хватит? У нас же демократия! Все имеют право! У нас свободная страна!

А вот так, – говорит Белинский. – Муза демократии не признаёт, она та еще аристократка, при царе-батюшке родилась. Так что расходитесь, товарищи, топайте! Феромонов сегодня не будет! Гуд бай!

Недовольные писатели расходятся, занавес.

ПРИГОВОР

Небо нахмурилось, море штормит. Суд был коротким и безжалостным. Никаких надежд, никакого милосердия. Языческий суд осудил группу верующих и приговорил к смертной казни. Всё. Конец…

Они прощаются с родственниками и друзьями, говорят последнее «прощай!» И вот пора, их окружает конвой и ведёт прочь от всего, что им было дорого и любимо.

Серое месиво волн, берег безжалостно приближается, не оставляя надежды. На берегу смерть, и другого выхода нет. Конвойные гонят их туда, где закончится всё. Впрочем, есть ещё маленькая надежда на спасение: люди, местные рыбаки! Если они помогут, то смерти удастся избежать. Но, скорее всего, они сейчас сидят по домам, ведь пошёл ливень, и море штормит. Люди будут ждать, пока всё утихнет.

И вот уж берег совсем близко. Они закрывают глаза, и ощущают, как тело врезается в него, а потом их начинает болтать по песку, словно по железной тёрке. Волны выбрасывают их на песок, как ненужный хлам. На берегу никого, конвойные это заметили и очень рады. С чувством исполненного долга они разворачиваются и, презрительно усмехнувшись, уходят назад, в глубину…

Люди никогда не могли понять, почему дельфины выбрасываются на берег. Многие знают, что дельфины являются разумными существами, и как у всех разумных существ, у них есть преступления и наказания. В океане есть своя уголовщина и своя «политика», десидентщина и т. д. Есть также моральные преступления вроде измен жене или мужу, но за них обычно не карают. Так, проработают на партсобрании или выразят общественное порицание, и всё.

Есть также среди разумных существ моря, китов и дельфинов, свои маги и колдуны, равно как и учёные, которые говорят, что Земля вертится. Их порою тоже собирают в одну кучу и приговаривают к смерти, то есть к принудительному выбросу на берег.

Ну и, наконец, нельзя забывать вечную тягу разумного существа к самоубийству. Поодиночке морские млекопитающие выбрасываются редко, поэтому их массовые самоубийства – плод деятельности подводных клубов самоубийц.

…Они слышат чьи-то шаги по песку. Хвала тебе, Творец Вселенной!.. Какие-то белые туристы решили прогуляться в дождь. У дельфинов появилась надежда: а вдруг спасут?! Дождь продлевает их минуты на земле, и если бы в этот вечер было солнце, оно бы быстро убило дельфинов. По шкурке барабанят струи пресной воды, и дельфины впервые чувствуют её на вкус. Сладкая, нежная…

Помощь подоспела вовремя: конвой уже ушёл, а осуждённые ещё не умерли. Люди работают быстро, помогая дельфинам вернуться в родную стихию. Они чувствуют прикосновения их сильных рук и уплывают с благодарностью в сердце.

Теперь вы знаете, почему дельфины добродушны к людям и всегда спасают тонущих людей: они отвечают добром на добро. Конечно, бывают и исключения: иногда дельфины нападают на людей, но это лишь те из них, кто работали конвойными…

УЖАС НОЧИ

Вечер в большом городе был обычным, и ничто не предвещало ужаса, который намеревался вот-вот охватить паникой один из спальных районов большого города. Однако Ужас уже наблюдал за гражданами, притаившись на крышах, и составляя в уме некий сценарий, по ходу которого он будет дёргать за ниточки марионеток, которые именуются людьми. Желая себя поразвлечь и насладиться всей палитрой человеческих эмоций, Ужас прокручивал в голове некий сюжет, воображая себя великим драматургом и сценаристом, знатоком потаённых уголков человеческой психики. И хотя времени на земле ему было отпущено мало, всего одна ночь, ужас намеревался провести его с пользой и немножко поразвлечься. Читатель спросит, куда же смотрели в это время Высшие Силы, но на этот вопрос нет прямого ответа. Смотрели они, наверное, в противоположную сторону, и в этот вечер обычный панельный дом на окраине мегаполиса выпал из их поля зрения, как будто его и вовсе не существовало.

Итак, в этот вечер все жители крайнего подъезда одной из ничем не приметных многоэтажек наивно полагали, что всё будет как обычно: придя с работы, они поужинают, посмотрят телевизор, покурят и лягут спать, а утром снова проснутся и пойдут на работу. Но Ужас уже протягивал к этому подъезду с лифтом и мусоропроводом свои длинные щупальца, и немногим жителей было суждено пережить эту ночь.

Шнау Мункер снимала крохотную однокомнатную квартирку на девятом этаже в этом самом подъезде. Квартирка-брежневка была ободрана, убога и бедна, но для Шнау это было самое то, поскольку вся эта спартанская обстановка помогала ей писать книги. Из окна были видны бескрайние урбанистические просторы, но Шнау могла посмотреть на них свысока, так как жила на последнем, девятом этаже. В этот вечер она решила принять ванную, и для этого она накануне купила новое чистящее средство, поскольку старое закончилось. Новое средство обещало полное избавление дома от ржавчины, налёта и бактерий, было тёмно-синим и очень странно пахло. Настолько странно, что у Шнау случилось предположение, что средство было инопланетного происхождения, называлось как-то непонятно, и воняло столь сильно, что запах разносился и доходил не только до соседних квартир дома, но даже до всех отдалённых и потаённых уголков Вселенной. Инопланетяне всех мастей в эту ночь вскакивали со своих кроватей на других планетах и начинали тревожно принюхиваться. Этот запах не сулил им ничего хорошего, он тревожил и будоражил, и у существ по всей Вселенной этой ночью началась жуткая бессонница. Запах проникал даже на летающие в космосе тарелки с пришельцами, проникая в мельчайшие поры металла, и экипажи этих кораблей и межпланетных станций начинали моментально тревожиться и медленно сходить с ума. Они без конца звонили на свои родные планеты и спрашивали, что случилось, но почему-то им никто не отвечал, увеличивая тем самым панику ещё больше. Одним словом, каждое разумное существо во Вселенной в эту ночь было подвержено влиянию ужаса, и никто не понимал, что же, чёрт возьми, происходит.

Синее вещество на поверхности ванной затем превратилось в бледно-голубое желе, которое издавало ещё более омерзительный запах и плохо смывалось с поверхности. Шнау пришлось отдирать его щёткой, низко наклонившись над ванной. Из-за этого она нанюхалась гадости ещё больше, и когда ванная, наконец, была очищена, Шнау уже еле стояла на ногах. Набрав воды, она прыгнула в ванную и долго лежала, не подозревая, что остатки коварного средства растворились в воде и теперь проникают в каждую пору её тела!..

Впрочем, из ванной она вышла свежей и отдохнувшей, высушила волосы полотенцем и легла спать. Время было позднее, но сон не шёл. Шнау ворочалась с боку на бок, постепенно начиная чувствовать, что ей отчего-то страшно. Страх был едва уловимым и выглядел, словно ваш старый знакомый, который заметил вас издали и уже машет вам рукой, но вы ещё его не распознали, и думаете: он или не он? Впрочем, лёгкая паника порою охватывает многих жителей мегаполиса, и часто она бессознательно передаётся от одного к другому, потому что в скученных местах все взаимосвязаны и влияют друг на друга.

Шнау думала, что ещё пару минут, и она справится со страхом, но не тут-то было! Не повинуясь разуму и логике, говорившим, что она в своей постели и что вокруг ничего страшного нет, страх нарастал и понемногу переходил в дикую панику и ужас. Промучившись несколько часов, Шнау вскочила с кровати и подошла к окну. То, что она увидела, было невероятно и повергло её в шок: за окном был открытый космос, и весь её подъезд летел с бешеной скоростью мимо звёзд и туманностей, издавая в полёте едва слышный шум. Сначала Шнау подумала, что всё это ей снится, поскольку, если бы дом действительно летел в космосе, то воздух выветрился бы из квартиры мгновенно. Но она вполне себе могла дышать, и даже температура в квартире была комнатная. Более того, горел электрический свет, и даже вода лилась из крана! Шнау чиркнула спичкой: газ тоже работал!.. Всё это вместе выглядело как чистый абсурд, и могло бы вызывать удивление, если бы не вызывало дикий ужас. Шнау захотелось выйти на лестничную площадку, чтобы посмотреть, что творится в подъезде и какой там вид из окна. Впрочем, она всё ещё колебалась, потому что в два часа ночи выходить на лестницу было абсурдным. Но внезапно она услышала за дверью какой-то шум и встревоженные голоса соседей. Наконец, она решилась и открыла дверь.

За дверью стояли многие жители её этажа, напуганные и сонные, в халатах на голое тело и в тапках. Все они обсуждали, что случилось: то ли им кажется, то ли подъезд летит куда-то в преисподнюю, ибо из всех окон виден открытый космос. Люди были в панике, и у всех на лицах был страх, будто их всех накрыло одновременно. Шнау убедилась, что из окон подъезда и изо всех окон квартир была видна та же самая хрень: открытый космос со множеством мерцающих звёзд. Ей как писательнице фантастики стало даже интересно, что же будет дальше. Но остальных людей эта начавшаяся так странно ночь пугала, все они тряслись от страха и задавали себе два вечные и неизменные вопроса: «Кто виноват?» и «Что теперь делать?» Слабые личности больше искали виновных, а сильные пытались во всём разобраться. Жители этажа посовещались и решили идти вниз, чтобы посмотреть, что творится на других этажах, а главное, что происходит за дверью их подъезда. И вот, толпа трясущихся от страха жителей верхних этажей двинулась вниз, увеличиваясь с каждым этажом за счёт таких же напуганных и любопытных людей в тапках и ночных рубашках с других этажей. Весь подъезд был разбужен и гудел, как пчелиный рой. Внизу скопилась уже целая толпа жителей, человек тридцать, почти все в пижамах и в халатах, все они были взволнованны и обсуждали, что же там, за дверью подъезда.

Все хотели это узнать, но никто не решался открыть дверь. Наконец, из толпы выделился некто, кого Шнау заочно окрестила «Народный вождь». Это был невысокий лысоватый мужчина с седой бородкой, чем-то похожий на Ленина, который был, в отличие от других жителей, не в пижаме или в майке, а в пиджаке и в галстуке на голое тело. Выглядел он достаточно комично, потому что брюки он надеть не успел и стоял в просторных семейных трусах в горошек. Народный вождь пытался доказать всем, что ничего страшного на самом деле нет, и что за дверью подъезда будет то же самое, что было вчера: асфальтированная дорога, пятиэтажки и универсам в отдалении. Он был уверен в этом так же, как в том, что ещё вчера вечером он был Василием Петровичем, директором одной мелкой фирмы. В приступе отчаянной смелости он рвался вперёд, к двери подъезда, продираясь через толпу панически боящихся женщин и трусливо жмущихся к стенам мужчин. Наконец, он оказался возле двери, и все жители замерли в предвкушении разгадки странного ночного кошмара. В полной тишине Народный вождь открыл дверь, и к ужасу всех присутствующих, его сразу же засосало в открытый космос. Вождь этого не ожидал и полетел к звёздам с криком ужаса и удивления, кувыркаясь в вакууме и размахивая галстуком, пока его трусы в горошек не скрылись из виду. Потом порывом космического ветра дверь с грохотом захлопнулась, и этот звук эхом раздался по всем этажам, наводя на всех окончательный панический ужас. Все женщины и дети разом стали кричать и плакать, а мужики разошлись по квартирам пить спиртное и снимать стресс. По подъезду разнёсся плач, крики и скрежет зубовный.

– Да погодите вы, не ревите, – сказала Шнау Мункер. – Вы пробовали звонить куда-нибудь: в полицию, например, или в МЧС? – Жители сказали, что телефон работает, но никто на том конце не берёт трубку. – Давайте вспомним, с чего всё началось, – продолжила Шнау. На момент возникновения этого вопроса в подъезде остались только женщины, дети, подростки и те мужики, у которых спиртного в запасе не было. Последние словно стеснялись своей трусости и смотрели в пол, принимая в расследовании лишь пассивное скромное участие. Среди них выделялся лишь один пожилой еврей с умными и грустными глазами, похожий на профессора. Как выяснилось впоследствии, он и вправду был профессором психиатрии с большим опытом работы. Он был относительно спокоен, потому что дома у него было полно всяких таблеток на все случаи жизни, и он уже успел принять горсточку-другую. Пока что он занял выжидательную позицию, не понимая, кто он сам в этой странной ситуации: врач или пациент. Он только изредка покашливал и поправлял свои очки.

Первым начал говорить какой-то худой подросток в прыщах. Сначала всхлипывая, а потом уже рыдая в голос, он сообщил, что накануне вечером его компьютер подцепил вирус. Вирус вывел из строя одну очень дорогостоящую программу, и сколько парень ни бился, он не смог восстановить утраченное. Потом у него началась паника, словно вирус забрался не только в комп, но и в него самого. Парня в тот вечер начало колбасить, а когда он выглянул в окно, то увидел, что за окном проплывает космос! Потом оказалось, что гудит весь дом, и понеслось…