Под тенью старого сада

– Это всё из-за меня! – крикнул парень, и никто не успел опомниться, как он разогнался и выбросился в окно между первым и вторым этажом. Раздался оглушительный звон стекла, толпа вздрогнула, и вслед за подростком полетело в окно ещё несколько человек, спасаясь от охватившего их непереносимого ужаса. Все они, кувыркаясь, скрылись в космической бездне, а из разбитого окна повеяло холодом и безысходной печалькой. Шнау уже хотела было остановить расследование, но людей как прорвало. Все они в чём-то признавались, рыдая и обрывая волосы со своих голов.

– Я, кажется, залетела!!! – кричала молодая девушка с полными ужаса глазами, – а он не хочет на мне жениться! – С пронзительным криком девушка разогналась и тоже выпрыгнула в окно, и хотя другие дамы пытались её остановить, но всё было тщетно. Маленькие дети зарыдали, и один мальчик, всхлипывая, признался:

– У меня вчера из квартиры сбежал мадагаскарский таракан!!! Здоровый такой, жирный! Теперь он где-то в подъезде, и мне страшно, ведь его могли раздавить! – Мальчик плакал, и чтобы с ним не произошло страшное, мать быстро увела его домой. И тут мозгоправ решил вмешаться. Он сказал, что он опытный врач-психиатр, и призвал всех следовать за ним в квартиру на шестой этаж, потому что у него дома полно всяких успокоительных таблеток. Он говорил, что надо как-то пережить ночь, а там видно будет.

И вот, вся толпа подалась за ним, словно он был посланник самих небес и свет в конце мрачного тоннеля. Успокаивая своих пациентов, врач говорил, что на самом деле нет ничего страшного: у всех есть какие-то фобии, и что всё это вполне излечимо, если вовремя обратить внимание и начать профессиональное лечение. «А какая фобия у вас?» – спросил его кто-то из толпы. «Известно, какая, – ответил доктор, грустно усмехнувшись. – Во всём виноваты … сами знаете кто!» Он уже хотел было порассуждать на эту тему и приготовил какую-то шутку, но вдруг из квартиры на пятом этаже выскочил здоровый бугай, который, в отличие от прочих, был не в панике, а в сильной агрессии. Был он молод и силён, и Шнау мысленно его прозвала ресторанным Вышибалой. Вышибала преградил всем дорогу, обвёл толпу ничего хорошего не предвещающим взглядом, и заорал:

– Мать твою, что тут творится?! Почему вы все орёте, бегаете, как сумасшедшие, и бьёте стёкла? Какого хрена вы все не спите? И зачем, на хрен, собрались?!

Весь народ опешил и встал, как вкопанный. Профессор закашлялся и попытался объяснить ситуацию, но Вышибала схватил его за шкирку и попытался выбросить в окно. Профессор начал сопротивляться и громко закричал. К счастью для него, толпа осмелела и отстояла врача, так как он вёл всех к душевному успокоению и спасению от кошмара. Но на крики Профессора из-за своих дверей выбежали подвыпившие и осмелевшие мужики. Между ними и Вышибалой завязалась жестокая драка, в результате которой слабейшие полетели через окно в открытый космос, а Вышибала продолжал наводить в подъезде спокойствие. Пока они дрались, толпа постепенно просочилась в квартиру Профессора и стала ждать таблеток. В квартире возникла давка, и паника жителей многократно усилилась. Каждый старался первым добраться до таблеток, женщины стали драться и царапаться, безумно визжа и обзывая друг друга самыми нехорошими словами.

В результате людей в квартиру набилось так много, что Профессора оттеснили к окну. Народ напирал, и Профессор стал задыхаться. Он был уже не в силах что-либо сделать, даже пошевелиться, а толпа напирала, и в результате оконное стекло не выдержало, раскололось, и Профессор с последним криком полетел в открытый космос. Исчезновение Профессора заметили не сразу, и в результате ещё пять человек полетело вслед за ним, вытесненные толпой. Затем кто-то громко закричал, что Профессора уже нет, и толпа стихла. Шнау Мункер попросила часть людей выйти из квартиры, чтобы оставшиеся смогли начать поиски лекарств, но никто не хотел выходить. Началась самая настоящая драка, в ходе которой каждый пытался вытолкнуть из квартиры другого. Шнау с трудом выбралась из этой давки и решила удалиться к себе, на девятый этаж.

На лестнице было не спокойно: Вышибала дрался один против всех, и способных сопротивляться ему пьяных мужиков становилось всё меньше. Впрочем, Шнау решила не вмешиваться в драку, и потихоньку пошла на свой этаж, чтобы переждать царящий в подъезде ужас. Она дошла до своей квартиры и закрыла за собой дверь. Шнау пошла на кухню и сделала себе крепкий кофе, потом затянулась сигаретой. Пить кофе во время ужаса, наверное, было глупо, но в эту ночь у всего подъезда разум напрочь отсутствовал. Ещё полчаса из-за дверей доносился шум и крики, а потом всё стихло. Только раздавались вопли выпадающих или выбрасываемых то тут, то там из окна. Шнау наблюдала, как их затягивает в открытый космос. Они смешно кувыркались и кричали, но ужас был сильнее инстинкта самосохранения.

Шнау Мункер тоже подмывало выброситься из окна, но ей было безумно интересно знать, что же всё-таки происходит и чем же всё это закончится. Провалится ли дом в преисподнюю, или же наоборот, попадёт в рай. Она говорила себе, что это, скорее всего, испытание секретного оружия американцев, оружия, которое вызывает панику и галлюцинации. Возможно, космос всем только мерещится, а на самом деле в стране началась война, или нашествие инопланетян, и все жители дома попали под действие психотропного оружия. Ждать разгадки тайны оставалось не долго, потому что на часах было половина четвёртого утра, и через час примерно должен был наступить рассвет. Возможно, он рассеет чары ужаса, сковавшего многострадальный дом. Хотя, какой может быть рассвет в космосе, если дом действительно оторвался от земли и летит в неизвестность?..

С этими мыслями Шнау вышла из квартиры и пошла вниз, решив осмотреть подъезд. На лестнице стояла тишина, лишь за окнами с лёгким свистом проносились многочисленные звёзды. Почти все окна на этажах были разбиты, под ногами звенели осколки стекла, и кое-где была видна свежая кровь. На седьмом этаже лежал живой, но уже вырубленный кем-то Вышибала, а рядом с его телом валялись осколки хрустальной вазы, которой, очевидно, он и был выведен из строя. Дверь в квартиру Профессора на шестом этаже была открыта, но внутри никого не было. Разгром там стоял полный: не осталось ни одной целой вещи. Побродив по квартире, Шнау пошла вниз.

На пятом этаже за лифтом плакало два малыша, прижавшись друг к другу и дрожа от страха. Шнау спросила их, из какой они квартиры, но малыши заплакали ещё больше и не могли ответить. Шнау взяла их за руки и пошла вниз, обзванивая все квартиры в подъезде. Она хотела найти родителей малышей. Но из-за большинства дверей ей никто не отвечал: очевидно, их родители уже успели выброситься в окно. На третьем этаже дверь неожиданно открыла пара молодожёнов. Они были абсолютно счастливы и даже не заметили всего того, что творилось в подъезде, потому что вчера была их свадьба. Узнав обо всём, что стряслось от Шнау, они были очень удивлены. В квартире у молодожёнов также спал мертвецким сном пьяный гость, которого вечером не удалось транспортировать, поэтому он остался и разделил с влюблёнными первую брачную ночь. Все трое ничего странного не замечали, пока Шнау не позвонила к ним в дверь.

Ничего космического не заметили также молодые люди, которые всю ночь играли на гитарах за завешенными окнами. Они ничего не слышали, увлечённые своим творчеством. Была удивлена звонком также одна богомольная старушка, которая всю ночь молилась Богу и не заметила того светопреставления, которое творилось за окном. Старушка жила с глухим дедом, который тоже решительно ничего не заметил.

Наконец, Шнау Мункер сдалась и повела детей к себе. Они все втроём сели в лифт и поднялись на девятый этаж. Детишки немного успокоились, и уже в квартире Шнау заметила, что за окном начинает светать. Она уложила детей в кровать, а сама села у окна.

За окном действительно становилось светлее, и Шнау почувствовала, что напряжение последних часов начинает спадать. Жуткий мандраж уходил, ужас потихоньку превращался просто в страх, а страх – в лёгкое беспокойство. Дети на кровати уснули, и Шнау тоже начала клевать носом. Через минут пять она заснула прямо у окна, видя приятные сны.

Очнулась Шнау от того, что дом с сильным ударом и грохотом приземлился на какую-то планету. За окном было уже совсем светло, в окошко дул приветливый и тёплый ветер, а за окном громко пели незнакомые птицы. С высоты девятого этажа было видно, что дом встал посреди какого-то красивого луга, и внизу полно зелени и цветов. Не теряя времени даром, Шнау разбудила детей и пошла вместе с ними вниз, наблюдая через разбитые окна подъезда какую-то новую, неведомую ей планету. Внизу, на первом этаже, собралась уже небольшая толпа их тех, кто остался этой ночью в живых. Это были несколько женщин, которые успели наглотаться профессорских таблеток, очухавшийся Вышибала, богомольная старушка с глухим дедом, парочка молодожёнов их гость, и три молодых парня-музыканта.

Вместе со Шнау и двумя детьми порог подъезда переступило только около пятнадцати человек. Жаль, что с ними не было Профессора, расплатившегося так нелепо за свою доброту. Все оставшиеся в живых жители подьезда шатались и щурились, смотря на восходящее солнце. Никто не понимал, что произошло и куда они, наконец, все прилетели. Планетка была вполне пригодная при жизни. Если бы народ знал, что впереди его ждёт светлое будущее, то никто бы не выпрыгнул в прошлую ночь из окна. Жаль, у многих нервы оказались слабыми!..

Вся группа вновь прибывших подошла к чудесному озеру, умылась и расслабилась. Отдохнув, все решили вернуться назад в дом, позавтракать, отдохнуть и потом снова собраться внизу, на первом этаже, чтобы обсудить, что делать дальше. Шнау вместе с детьми вернулась к себе домой, они позавтракали, и тут всех начало клонить в сон. Сопротивляться желанию поспать они не стали, и вскоре все уснули, согретые лучами незнакомого, но доброжелательного солнца.

Проснулась Шнау через несколько часов, ощущая сильную головную боль и тошноту. В квартире всё ещё пахло таинственным моющим средством, и почему-то никаких вчерашних детей рядом не было. Шатаясь, Шнау Мункер подошла к окну и с удивлением увидела, что никакой другой планеты за этим окном нет, только унылые пятиэтажки-брежневки, а по улицам гуляют отнюдь не инопланетяне, а обычные граждане земного мегаполиса. На всякий случай Шнау выглянула в подъезд, но все стёкла в парадной стояли на месте, и следов крови тоже нигде не было.

Оставалось сделать только один вывод из всего пережитого: вчера она нанюхалась проклятого моющего средства, и всё происходящее ей приснилось. Не было никакого космоса, никакого коллективного ужаса, сводящего с ума. Ужас переживала только она одна, и он был побочным эффектом от вдыхания некачественного чистящего средства.

Шнау оделась и решила выйти на улицу погулять. В лифте она столкнулась с тем самым Профессором, которого Вышибала недавно выкинул из окна, но профессор отнюдь не выглядел только что вернувшимся из космоса. Он отправлялся на работу, может быть, лечить психов и вправлять людям мозги. А быть может, он был хирургом или стоматологом, кто знает?.. У двери подъезда она также столкнулась с Народным Вождём, который входил внутрь, в том же галстуке и пиджаке, что и вчера ночью, но на этот раз он был в рубашке и в брюках. Теперь Шнау знает, что у него есть трусы в горошек, но она никому об этом не расскажет…

ФАРИЗОД

Осеннее утро в столице Российской империи выдалось хмурым и пасмурным. Небо, как это часто бывает в Питере, было низким и серым, холодным и не предвещающим ничего хорошего. В такое утро обычно не хочется ничего делать, даже мечтать, хочется просто лечь и навеки затихнуть под этим свинцовым небом, прикрывающим город, словно крышка дорогого гроба. Да и сам город казался красивым гробом, где архитектура жила своей большой жизнью, гордая своей красотой, а люди жили своей, маленькой и примитивной.

Впрочем, они были гораздо более неуверенными в том, что ещё живы, а не уже умерли. Архитектура знала, что переживёт эти биологические комочки, от которых через столетие не останется никакого следа. О ней будут рассказывать на экскурсиях, а о людишках, населявших город, позабудут. Забудут, как они по утрам спешили и суетились, чтобы пойти на работу, в то время как величественные здания никуда не спешили и наблюдали свысока, как их безропотные рабы копошатся внизу, проиграв архитектуре битву за вечность и бессмертие.

В это хмурое утро Пётр Горяев хотел только одного: тишины и покоя, по возможности вечного. Но покой был пока что не по карману молодому сотруднику одного модного литературного журнала, в котором печатались рассказы представителей столичной богемы Серебряного века. Шел 1913 год, и в отсутствие телевидения, звукового кино и Интернета литература цвела самым буйным цветом. Писателей считали полубогами и полубогинями, к ним прислушивались, ими восторгались, их читали. Книжные магазины были храмами или оранжереями, где можно было собрать цветы с самых разных полей. В букете словесности были и ромашки с загородных лугов реалистов-почвенников, и ночные, волшебно пахнущие пороком цветочки зла модного тогда декаданса, и парочка перьев страуса, и экзотические орхидеи из далёких заморских стран, к которым плывут алые паруса, и всё это было перевязано красной ленточкой своевременных произведений талантливого марксистского писателя.

Каждый творец выбирал собственную музу: у одного это была богатая дама в дорогих кольцах на аристократических руках, дышащая духами и туманами, у другого стройная муза бежала по бескрайним волнам мирового океана, а у третьего музой была бедная и престарелая Ниловна, которая сроду не душилась, не бегала по волнам, и уж тем более не ходила по столичным ресторанам. За этим пёстрым и благоухающим букетом литературы и должен был ухаживать Пётр Горяев, который работал в литературном журнале и иногда сам строчил рассказы, подписывая их то псевдонимом «Гор», то «Понтий Пират», то «Вениамин Отрепьев». Друзья его звали просто Пьер, так будем называть и мы.

Этим утром Пьер нехотя оделся в элегантный костюм по моде тогдашнего времени, и пошёл вдоль реки Мойки к Поцелуеву мосту. Когда-то поблизости от моста был кабак с романтическим названием «Поцелуй». Жаль, что к тому времени он не сохранился, потому что его название навевало романтические мечты. Казалось бы, что толку в красивых названиях? Везде одно и то же: водка, закуска и холодное пиво. Но большой город не может жить без мечты, особенно такой город, который был создан из мечты посреди болот и лесов. Большие мечты были очень нужны большому городу, задремавшему под бескрайним северным небом. И чем более свинцовым и хмурым было небо, тем сильнее росла и пробивалась к солнцу мечта. Город был жив, пока была жива его мечта.

Пьер иногда спрашивал себя, мечтает ли он о чём-либо или уже перестал. Каждый раз, идя на работу в редакцию, Пьер проходил мимо одного весёлого кабака под название «Бриз», где всегда было холодное пиво, свежие шашлыки и приветливые официантки. От этого заведения так и веяло свободным и весёлым духом моря, где днём приятно и весело, а по вечерам тепло и темно. Холодные ночи не возбуждали мечты. Мечта Пьера просыпалась только в тёплые и очень тёмные ночи, которых в Питере очень мало. Летняя ночь в Северной столице пролетала быстро, почти мгновенно, и была почти всегда холодна, как дама без темперамента. Пьер ловил себя на мысли, что уже давно мечтает о тёплой и тёмной ночи, где сбудутся все его мечты, накопившиеся за годы жизни под холодным и низким небом.

В кабак «Бриз» обычно Пьер заходил пообедать и попить пива. Близость Балтийского моря уже чувствовалась в этих местах, удалённых от центра города, был ощутим даже его свежий запах, но самого моря видно не было, потому что город упирался в глухие и непроходимые заводские территории. Эта невозможность выхода к морю ещё больше запирала мечту его жителей внутри города и заставляла её сопротивляться не только гнёту неба, но и гнёту разросшихся повсюду заводов. От заводов веяло скукой, холодом, несвободой и эксплуатацией, словно они были местами временного лишения свободы. Это уж точно были места, где разбиваются мечты, поэтому Пьер сочувствовал рабочим и не воспринимал произведения пролетарских писателей как не достойные внимания. Кто-то же должен писать об этих беднягах, топающих на проходную, не всё же писать о графинях-извращнках и о богатых щёголях, подверженных декадансу.

В названный столь удачно для мечтателя «Бриз» Пьер заходил не только пообедать, но и помечтать о тёплых морях и о тёплых и тёмных ночах, наполненных запахом моря и звёздами. Ему также нравилось наблюдать за лицами собравшихся здесь разнообразных людей и слушать обрывки их разговоров, в которых он обычно не участвовал. Яркие лица он запоминал и потом делал их героями своих рассказов.

Наконец, совсем рядом с его редакцией был восточный ресторан «Фаризод», что в переводе то ли с фарси, то ли с родственного ему языка означало «Прекрасная женщина, фея». Ресторан был дорогой, Пьеру не по карману, но он навевал мечты о восточной роскоши и неге, о луноликих красавицах с тонкой талией и пышными бёдрами, одетых в цветные шелка и сверкающие бриллианты. Пьер мечтал, что Фаризод, восточная красавица и фея, когда-нибудь станет его музой, не похожей ни на музу Блока, ни на музу Грина, ни на музу Максима Горького. В этих мечтах Пьер, наконец, пришёл в свою редакцию, расположенную в самой глубине Коломны, спального района тогдашнего царского Петербурга, в самых, что называется, окраинных и далёких дебрях.

В обязанности Пьера входило чтение рассказов и повестей, присылаемых авторами в редакцию журнала. На сей раз ему предстояло открыть и прочесть увесистый конверт, пришедший из Тулы. В конверте оказалась небольшая повесть, которая называлась, как это ни странно, «Фаризод». Пьера заинтересовало это совпадение, и он начал читать повесть с большим интересом. Начиналась она с того далёкого момента, когда на Земле уже были созданы растения и животные, но ещё не было человека. Разумные человекоподобные существа уже были на других планетах, но Богу хотелось чего-то нового, ведь принцип творчества – это один из основных принципов, заложенных в основании нашей Вселенной. Бог, хозяин Вселенной, обычно не творил тела представителей флоры и фауны различных планет, он только придумывал для них способ поведения и судьбу. Он не творил даже их души, поскольку они были так же, как и он, вечны и не созданы, он лишь решал, как, когда, на сколько и зачем вселить душу в то или иное тело. В этом деле у него был огромный простор для творчества и для экспериментов.

Порывшись в каталоге душ, Бог нашёл две разумные души, которые могли бы быть первой парой людей на земле, мужчиной и женщиной. Подозвав к себе одного из ангелов-сотворцов по имени Бор, Бог дал ему задание состряпать тела для этой пары. Тела должны были быть прочными, красивыми, здоровыми и по возможности идеальными. Бор в то время был ещё молод, легкомыслен и имел мало опыта в подобных делах. Он был специалистом по высшим приматам, и поэтому решил сделать людей обезьяноподобными. Другой ангел, Бод, предлагал сделать разумных существ похожими на рептилий, но в споре всё-таки победил Бор, доказав, что время рептилий на этой планете уже прошло.

Итак, ангел Бор взялся за дело, сделав предварительно несколько набросков. Создавая Адама, он долго думал, какой цвет глаз и волос ему придать, какой сделать рост и телосложение, а также какой длины сделать то, что у него будет навсегда спрятано под одеждой. Это был очень деликатный вопрос, и надо было знать вкусы женщины, для которой и строилось тело Адама. Но этих вкусов он не знал, потому что Бог повелел ему создать сначала Адама, а потом Еву. Действуя на свой страх и риск, ангел сделал Адама черноволосым и черноглазым, с большой растительностью на теле, нарисовал ему бороду и усы, гордую осанку и глупую улыбку на лице. Чего-то ещё не хватало в его облике, и ангел, подумав, пририсовал ему хвост. Адам выглядел симпатичным дурачком, но Богу такой вариант понравился, разве что он внёс коррективы и велел убрать хвост. Ангел хвост убрал, но у людей так и остался навсегда рудимент хвоста, с которым они издавна рождаются.

Затем ангел преступил к созданию Евы. Он сделал множество набросков, но ни один его не удовлетворял. Ангел мучился, бродя по небесам. Он хватался за голову и даже втайне от Бога курил галлюциногенную траву, чтобы оживить воображение, но ничего не мог придумать. Нарисованные ему образы казались то глупыми, то жирными, то агрессивными, то примитивными, то попросту страшными. Он то и дело рвал 3D бумагу с объёмным изображением «красавиц», раздражённый своей беспомощностью, и много раз рыдал, но заказ нужно было выполнить в срок. Наконец, после нескольких недель мучений, в его голове промелькнул долгожданный образ красавицы, которой ещё не видел космос! Он тотчас же изобразил её, залился слезами счастья и побежал показывать Богу. Бог одобрил образ красавицы, не внеся ни одной коррективы. На небесах включили 4D принтер, и через пару мгновений Ева № 1 к восхищению всех присутствующих была готова, со всеми её генами, анатомией, физиологией и даже тайными изгибами… Её торжественно спустили с облаков на землю и представили Адаму, которой уже заскучал было один в райском саду. Адаму она безумно понравилось, а вот он ей не очень…

Очевидно, слишком много совершенства перепало первой Еве, гораздо меньше, чем Адаму, и она возгордилась. Адам оказался ей не по вкусу: она любила голубоглазых блондинов, а тот был черноглазый брюнет, Адам был примитивен и бесхитростен, как ребёнок, а ей хотелось более интеллектуального и опытного мужа. Наконец, её раздражало то, что он пытается командовать ей только потому, что был выше ростом и был создан первым.

Все их разногласия привели к тому, что Ева положила глаз на Бора, который её создавал. Бор в её глазах был намного выше Адама, и к тому же разбирался в искусстве и творчестве. Получилось так, что и Бор был неравнодушен к Еве, и однажды они вдвоём, наплевав на все приличия и запреты, уединились в райском саду, где предавались любви и заснули вместе под журчание ночного ручья. Наутро об измене узнал весь космос, и Бог был очень разгневан. Он сослал Бора вместе с Евой в отдалённую часть космоса, где на сто миллионов световых лет в округе не было ни одного разумного существа, а также переименовал его, назвав Вором. А чтобы утешить Адама, Бог пообещал ему создать новую Еву, учтя все пожелания и рекомендации самого первого мужчины на Земле. На должность творца взяли нового ангела, не такого гениального, как прежний, но зато более послушного и надёжного. Выслушав все пожелания Адама, этот ангел состряпал новую Еву, гораздо менее красивую, чем предыдущая, но зато более простую и без лишних запросов. Адам был ею доволен, благодарил Господа, а творцу новой Евы даже вручили квартальную премию. Все были довольны, и о Фаризод, первой женщине и бывшей Еве, и о падшем к её ногам ангеле вскоре забыли.

Прошло много лет, и потомки Адама и Евы расплодились по всему миру. У Фаризод, прекрасной небесной феи и ангела по имени Вор, тоже появились дети, но все они были девочками. Очевидно, это была воля небес, чтобы на её планете никогда не было мужчин, но когда первая Фаризод и её супруг умерли, то на планете остались одни девочки. Все они были прекрасны, молоды и грациозны, и намного превосходили красотой земных женщин, даже самых красивых и привлекательных. Была только одна проблема: у них не было мужчин, и на сто световых лет вокруг не было ни одного существа, хоть чем-то похожего на мужчину. Сидя в своих прекрасных дворцах, девушки сильно скучали. Они понимали, что если не найти мужчин, то через несколько сотен лет их планета опустеет (феи жили больше тысячи лет, оставаясь молодыми и красивыми до самой старости).

Однажды одна из них совершенно случайно обнаружила вход в параллельный мир, нашла один портал, пройдя в который можно оказаться в земном мире и найти себе мужчину. Проскочить туда можно было только ночью в полнолуние, и феи стали регулярно появляться в горных районах Земли при полной Луне и манить понравившихся им мужчин к себе. Истории про фей, манящих в свой небесный рай, известны в Персии, Турции, в Кашмире, на Памире, в Таджикистане, и в других местах, везде, где есть горы и мужчины белой расы. Невозможно было оторвать взгляда от феи, и те мужчины, которым нечего было терять на земле, обычно соглашались уйти с феями в их мир. Если они говорили окончательное «да», то обычно их тело находили мёртвым, и если молодой и полный сил мужчина умирал внезапно, то все понимали, что это дело рук феи. На той стороне «провода» ему обещали любовь феи и долгую жизнь, больше тысячи лет, взамен короткой земной жизни. Феи также были очень богаты, у них были дворцы, окружённые пышными садами, и шкатулки, полные золота и драгоценных камней.

Если же мужчина сомневался, то он оставался жив, но сходил с ума. Днём он бродил по городу или деревне, не понимая где он, с выражением лица идиота, а ночью исчезал из своей кровати и отправлялся на свидание с феей в лучший мир. Даже если таких мужчин запирали на ночь на ключ, ставили решётки на окнах, они всё равно каждую ночь куда-то исчезали, а утром появлялись вновь. Такие мужчины становились проклятием и мучением в семье, лишним ртом вместо кормильца, их ненавидели и над ними смеялись, но им как умалишённым всё было безразлично. Лечению они не поддавались, и семья ставила на них крест.

Наконец, были те, кто оставался равнодушен к соблазнам, потому что на земле их что-то очень сильно удерживало. Это могла быть семья, бизнес или любимая работа. Такие мужчины могли подтвердить существование фей, потому что они видели их, оставаясь в здравом уме и в твёрдой памяти. Они говорили, что феи были прекрасны, и в другое время и при других обстоятельствах они бы обязательно за ними последовали бы, но в данный момент покинуть грешную землю не входило в их планы.

Далее в повести говорилось о том, как один русский горный инженер из Тулы поехал с экспедицией в горы Памира и однажды ночью, когда все геологи спали, к нему явилась прекрасная фея, которая не назвала своего имени, но позвала его с собой. Мужчина колебался, ведь дома в Туле у него остались жена и дети, поэтому не дал фее твёрдого согласия. На следующий день его друзья-геологи заметили, что он стал каким-то странным, на вопросы не отвечал и только обводил горы и людей безумным взглядом. Температуры или других органических расстройств у него не было, поэтому геологам стало понятно, что он сошёл с ума. И так как никакой больницы поблизости не было, Семёна Вишнякова, так звали геолога, приходилось днём привязывать к дереву, чтобы он случайно не упал с гор, а ночью за ним поочерёдно наблюдали геологи, которые спали с ним в одной палатке. Впрочем, геологи утверждали, что Семён по ночам куда-то пропадает, несмотря на то что связан по рукам и ногам, а утром появляется бодрый и свободный. Постепенно его перестали связывать, так как днём Семён спал, а ночью всё равно исчезал в неизвестном направлении.

Когда экспедиция закончилась, Семёна привезли обратно в Тулу и вручили жене. Ему выхлопотали маленькую пенсию по инвалидности и поместили в сумасшедший дом. Санитары неоднократно наблюдали, как по ночам он куда-то исчезает прямо из постели, а утром появляется опять на больничной койке, словно появляется из воздуха. С другими сумасшедшими он не контачил и постоянно упоминал имя какой-то восточной женщины. Потом его выписали со словами, что медицина здесь бессильна. Жена Семёна очень страдала и решила обратиться в церковь. Она считала, что в Семёна вселились бесы, и если их выгнать, то всё вернётся на круги своя. В их губернии был один знаменитый поп-бесогон, который хорошо разбирался в этом вопросе, и жена Семёна Вишнякова направилась прямо к нему. Поп послушал её сбивчивый рассказ и попросил привести мужа на обряд экзорцизма. Женщина молилась Богу и просила помочь, так как изгнание бесов было последним средством, которое могло ей вернуть мужа из безумия.

В назначенный день Семёна привели в церковь, поставили перед иконами, и батюшка начал отчитку. Семён не выл и не метался, как другие бесноватые, а просто побледнел и начал медленно оседать на пол церкви. Он потерял сознание и упал, так что назад его пришлось везти на подводе. Семёна привезли домой и уложили на кровать. Он провёл без сознания два дня, а на третий открыл глаза. Семён обвёл взглядом свой дом, и по его лицу было видно, что к нему вернулся разум. Он стал узнавать родных и близких, стал вменяемым, но почему-то сильно загрустил. Дни и ночи напролёт он плакал, пил водку и писал свою повесть. К жене и детям он потерял всякий интерес, описывая в красках свои ночи с феей и говоря, что фея не простит ему отступничества и покарает его. Также, покинув мир фей, он добавлял, что скоро в том мире у него будет ребёнок, а в этом мире ему всё стало безразлично, начиная с геологии и заканчивая своей семьёй.

В конце повести Семён Вишняков со всеми попрощался и пообещал, что скоро уйдёт за пределы земной юдоли, далеко-далеко, в мир прекрасных и удивительных фей. На этом повесть, написанная почерком автора, заканчивалась, и к ней была приписка на отдельном небольшом листке. Её написала жена Вишнякова Мария, которая сообщала, что как только Семён закончил повесть, он повесился в их саду на ветке яблони, и вот уже девять дней прошло с тех пор, как его похоронили. Жена прислала повесть своего покойного мужа в надежде на то, что она покажется интересной редакции журнала, и что её опубликуют.

Повесть поразила Пьера Горяева как гром. Она, безусловно, была интересной и читалась легко, на одном дыхании. Правда, всё преподносилось как быль, а не как мистика или фантастика. Впрочем, даже если это всё лишь литературная мистификация, как это было в случае с Черубиной де Габриак, и никакого Семёна Вишнякова вообще не существует, он кем-то выдуман, то это ещё лучше, потому что читатели любят тайны. Они начнут расспрашивать редакцию, а правда ли это или же фантастика, начнут строить предположения, вокруг повести поднимется шумиха, и тиражи журнала пойдут вверх. Вдова просила выслать ей совсем небольшой гонорар, и Пьер Горяев для себя решил, что обязательно опубликует повесть. Он сидел в своём кресле и уже обдумывал, где найти хорошего художника, чтобы как следует проиллюстрировать повесть, перебирая в памяти то одного, то другого из мастеров. Наконец, он вспомнил об одном талантливом молодом художнике, с которым недавно познакомился, и отправился к нему с визитом, поскольку художник жил рядом.

Мастерская художника располагалась неподалёку, всего в двух кварталах от редакции. Нужно было подняться по чёрной лестнице на последний этаж, где жил и работал художник русско-итальянского происхождения по имени Анджело Леонарди, которого друзья и знакомые звали Леонардо. Был он худощав, светловолос, с голубыми глазами, которые были прекрасны, особенно когда горели блеском вдохновения. Лицом Леонардо чем-то напоминал небесного ангела, немного поистаскавшегося в попойках с собратьями по искусству, относящих себя к столичной богеме. На счастье, художник оказался дома, в небольшой, бедно обставленной мастерской под самой крышей, которую он снимал в доходном доме. Из окна мастерской был виден почти весь город, притихший потускневший под низким северным небом. Немного поговорив о том и о сём, Пьер изложил художнику краткое содержание повести Вишнякова о прекрасных феях и спросил, не согласится ли тот сделать иллюстрации к этой странной повести.

У Леонардо сразу же загорелись глаза, ведь главной темой его творчества как раз были красивые женщины, либо облачённые в роскошные наряды со множеством украшений, либо вообще обнажённые. Его картины уже пользовались спросом у публики, к нему шли заказы со всего города, но Пьер заранее знал, что предложение понравится художнику, и что он сразу же возьмётся за иллюстрации, отложив в сторону все остальные заказы. Можно было даже не сомневаться, что у него всё получится. Леонардо понимал толк в роскоши и в красоте, и лучше него никто не смог бы справиться с этим заказом.

Так оно и случилось, Леонардо сразу же загорелся и пообещал взяться за иллюстрации, как только закончит одну срочную работу. Пока они разговаривали, Пьер оглядел его мастерскую и был поражён красотой лежавших повсюду набросков и висевших по стенам картин. На всякий случай Пьер пояснил, что фея не должна быть европейской или славянской внешности, а скорее она должна быть восточной красавицей, и в то же самое время она не должна быть похожа на женщину какой-либо определённой нации. Разговор завершился тем, что Леонардо пообещал зайти в редакцию через недельку и показать Пьеру наброски. Договорились также о сумме денежного вознаграждения, и на этом расстались.

В течение недели повесть уже начали готовить в печать, а тульской вдове из редакции пошло письмо с положительным ответом о публикации и с обещанием выслать гонорар, как только повесть опубликуют. Её также просили прислать фотографию почившего писателя-геолога. Если он действительно существовал, тогда читатели захотят на него посмотреть, чтобы понять, какие парни нравятся феям.

Всю неделю Пьер словно не ходил по городу, а летал на крыльях, предвкушая ту сенсацию, которую вызовет повесть почившего автора у публики. В ней было всё, что нужно для женского романа: красавица, любовь, падший ангел, Бог, соблазн, беременность, нелюбимая жена, самоубийство. Повесившийся на яблоневой ветке автор прожил эту жизнь не зря, и одна его маленькая повесть могла затмить многие тома других писателей, которые были живы и здравствовали. Интересно, где он сейчас: наслаждается с феей, или попал в ад? А может быть, он попал в рай, но и там смертельно скучает по фее? Вдруг он ещё пришлёт продолжение повести с того света? А может быть, писатель жив и здоров, и выдумал всё это, чтобы заинтриговать читателя?..