Под тенью старого сада

Наконец, неделя прошла, и Леонардо явился в редакцию, но без эскизов. Он был бледен, глаза запали, длинные волосы были давно не мыты, растрёпаны и свисали паклями. Отсутствие эскизов он объяснил тем, что всю неделю пытался изобразить чертовски прекрасную женщину, но так и не смог. Как и у его коллеги, ангела Бора из повести о Фаризод, у него ничего не вышло. Он рвал набросок за наброском, перебирая в памяти всех прекрасных женщин, которых он когда-либо видел, и пытался на бумаге сделать их ещё более прекрасными, чем они были на самом деле. Ничего не получалось, так как изображённые лица явно не дотягивали до уровня прекрасной Фаризод, ради которой можно бросить всё, что держит на Земле. В редакции повисло напряжённое молчание, Пьер курил трубку, а Леонардо понуро сидел и смотрел в окно. Он наблюдал сверху за проходящими внизу пешеходами, и вдруг его словно озарило. Он внезапно воскликнул:

– Так вот же он, ресторан «Фаризод»! Пойдём скорей туда, вдруг мы там найдём то, что ищем?

И хотя «Фаризод» был дорогим рестораном, Пьер тотчас же согласился пойти туда пообедать вместе с Леонардо. Ведь времени до выхода следующего номера журнала оставалось не так много, и нужно было спешить. Вдруг там, внутри ресторана, они встретят какую-нибудь молодую армянку, таджичку или грузинку, похожую на небесную фею Фаризод? И вот, с последней надеждой и с учащённо стучащим сердцем, они вошли в дорогой ресторан, не предназначенный для таких небогатых людей, какими они на тот момент являлись. Их сразу же окружила таинственная полутьма, пропитанная запахом восточных благовоний, и они поразились роскоши восточного интерьера.

Посредине зала журчал красивый фонтан, в котором плавали золотые рыбки, а на столах стояли свечи в подсвечниках ручной работы, которые изображали красивых восточных женщин, изогнувшихся в позах танцев. Повсюду были зеркала в причудливых и дорогих оправах, в ресторане были мягкие диваны с яркими восточными подушками. К гостям вышел официант в национальной одежде и с пёстрым тюрбаном на голове, поклонился и подал меню.

Гости были слегка в оцепенении от интерьера ресторана и от его цен, но всё-таки сделали заказ и молча сидели, озираясь по сторонам. На стенах ресторана было также много портретов восточных красавиц и каких-то усатых красавцев, написанных рукой неизвестного мастера. Леонардо и Пьер внимательно разглядывали их, и вдруг взгляд Леонардо упал на один портрет, который сразу же его поразил, словно удар тока. Это был портрет молодой, даже совсем юной красавицы, который смотрел на посетителей ресторана с едва уловимой улыбкой, похожей на улыбку Джоконды. Пьер тоже заметил этот портрет, они молча переглянулись и сразу же поняли, что это именно то, что нужно. За едой каждый думал о том, жива ли сейчас эта красавица, и если жива, то сколько ей теперь лет?.. Может быть, она уже дряхлая старуха, сама состарилась, но портрет не состарился. Наверняка он был куплен владельцем ресторана в какой-нибудь антикварной лавочке в Стамбуле или в Тегеране. И Пьер, и Леонардо были уверены, что перед ними Фаризод, ни больше и не меньше, и всё, что касается иллюстраций, уже дело техники, потому что самое главное, то есть обворожительный образ, уже найдено.

Приятели приободрились и на радостях заказали бутылку дорогого восточного вина. Пока они пили и закусывали, будучи совсем одни в ресторане, в зал вошла невысокая девушка, почти девочка, в восточном костюме и с двумя чёрными косичками вдоль худеньких плеч. Она обворожительно улыбнулась посетителям и подошла к фонтану покормить рыбок, а Пьер и Леонардо вздрогнули одновременно: это была та самая девушка с портрета на стене, настоящая Фаризод! Итак, живая Фаризод кормила рыбок, и у Леонардо вилка выпала из рук, звонко ударившись о мраморный пол. Пьер тоже неуклюже дёрнулся и разлил вино на белоснежную скатерть, а Фаризод обернулась на шум и снова улыбнулась. Потом она подошла к столу и сказала, что сейчас позовёт персонал.

Она удалилась вглубь ресторана, а из глубины через минуту выплыл официант с новой и хрустящей от чистоты скатертью в руках. Он поменял скатерть и принёс новую вилку, а Леонардо между тем спросил его, кто эта юная девушка, что кормила рыбок. Слуга ответил, что это дочь хозяина ресторана и что её зовут Мину, что в переводе означает «небеса, рай», но отец зовёт её Фаризод. В честь неё он и назвал ресторан. Девочке сейчас двенадцать лет, а её мать умерла при родах. Мину помогает отцу в ресторане, она ещё плохо говорит по-русски, потому что они с отцом приехали в Петербург совсем недавно из Ирана.

Выслушав всё это, Леонардо щедро дал официанту на чай и попросил его передать хозяину ресторана, что он хочет нарисовать портрет девушки. Официант обещал дать ответ на следующий день до обеда, после чего Пьер и Леонардо с ним попрощались и вышли из ресторана. На улице по-прежнему было сыро и холодно, но друзья этого словно не замечали. Они были возбуждены и весело смеялись. Прочтение странной повести и встреча с Фаризод пробудила в них те спящие мечты, которые таились внутри, и художник бросился поскорее в мастерскую, чтобы начать рисовать, а редактор полетел без лифта на четвёртый этаж в редакцию, чтобы завершить свой рассказ, над которым уже давно работал, но никак не мог придумать концовку.

Работа закипела, и питерское небо как будто даже стало выше и прозрачнее. Оно уже было не похоже на крышку гроба или крышку от большой кастрюли, в которой варился целый город. Даже архитектура с этого дня потеряла свою строгую надменность и теперь сама наблюдала за людьми с интересом, ожидая, что же дальше будет. Пьер, между тем, сходил в Горный институт, что на Васильевском острове, и выяснил, что геолог Семён Вишняков и вправду закончил это заведение в 1901 году. Было похоже, что это реальный человек. Из Тулы вдова писателя также прислала его фотографию: на Пьера смотрел человек тонкой натуры, чем-то похожий на Эдгара По, со слегка ассиметричным лицом и глубоким мечтательным взглядом. Жена писала, что точно такая же фотография будет и на могиле Вишнякова, а также пригласила редактора приехать на сорок дней и помянуть писателя.

Кажется, она простила мужу и его непутёвую смерть, и его похождения с феей, и отпустила, как говорится, с миром. Но если бы Пьер поминал всех писателей, с которыми он работал, то ему бы некогда было заниматься журналом. Он с нетерпением ждал рисунков Леонардо, и через неделю тот принёс целую пачку замечательных портретов красавицы, нарисованных карандашом. Глаза у Леонардо горели, он выглядел безумным и счастливым. И без его признаний было понятно, что он влюбился в Фаризод, и даже находясь в редакции, он без конца смотрел вниз, на ресторан, куда его тянуло как магнитом. Леонардо рассказал о событиях его прошедшей недели следующее:

– Я поговорил с отцом девушки насчёт того, чтобы нарисовать её портрет. Но жирный болван отказал мне, сказав, что у неё уже есть один портрет. Он никуда не отпустит Фаризод, и если художник хочет её рисовать, то пусть рисует в ресторане. Но пусть приходит до обеда, когда нет посетителей, и пусть заказывает себе еду, – сказал он. – Я приходил в ресторан каждый день, забросив другие заказы и потратив все последние деньги на дорогой ресторан «Фаризод». Готовят там отменно, но дело не в этом. Кажется, я влюбился!.. – признался Леонардо и покраснел, как школьник.

– Что же, любовь – прекрасное чувство, источник вдохновения! – ответил ему Пьер, расхаживая по кабинету редакции взад-вперёд и куря трубку. – В Фаризод действительно можно влюбиться, и я не удивлён. А рисунки ваши превосходные, великолепные, как раз то, что нужно! – добавил он. – Спасибо вам за них большое и вот ваш гонорар!

Леонардо, не пересчитывая, взял деньги и положил их себе в карман. Он пожал Пьеру руку и пожелал, чтобы повесть поскорей вышла и имела успех, а сам побежал вниз, в ресторан «Фаризод». Пьер видел, как он перебежал дорогу, едва не попав под летящий по улице экипаж. «Конченый человек», – подумал Пьер, и, взяв рисунки Леонардо, пошёл в типографию оформлять выпуск журнала.

Повесть под названием «Фаризод» действительно произвела эффект разорвавшейся бомбы. Все любовались ликами юной красавицы, которая вскружила голову русскому геологу и довела его до самоубийства, и все жалели русского писателя из глубинки, который, к сожалению, больше ничего не напишет. То обстоятельство, что он уже мёртв, придавало повести особый шарм, и все мужчины бредили прекрасными феями, а все женщины мечтали ими когда-нибудь стать. Ресторан «Фаризод» в спальном районе тогдашнего Петербурга, возле реки Пряжки, в одночасье стал очень популярен среди населения. К нему по вечерам подъезжали автомобили и кареты богатых людей, дела ресторана пошли в гору, и все первые красавицы Петербурга завидовали юной двенадцатилетней Фаризод.

Что же касается Леонардо, то он, действительно, без памяти влюбился в свою модель. Художник приходил в ресторан каждый день, делал заказ и рисовал портреты Фаризод, пока это не надоело её отцу. Жирный то ли иранец, то ли турок стал опасаться, что художник украдёт его дочь. Он запретил дочери выходить в зал, когда приходил Леонардо, да и у художника закончились последние деньги, потому что он за месяц не завершил ни одного заказа. Он без конца рисовал только Фаризод, но не для продажи этих рисунков. Он и не думал продавать эти работы, так как был безнадёжно влюблён и мечтал только о Фаризод.

Безнадёжно, потому что в ответ на своё предложение руки и сердца он получил от отца девушки отказ. Ей было всего двенадцать лет, слишком рано для замужества. Да и сам художник был беден, малоизвестен и главное, не был мусульманином. Когда голодный и почти потерявший рассудок художник пытался проникнуть в ресторан, официанты безо всяких церемоний выбрасывали его на улицу, и прохожие часто наблюдали, как Леонардо летит в грязь, на мокрую мостовую. Пьер уже жалел, что втянул его в это дело, ведь Леонардо совсем погибал. Он перестал мыться и расчёсываться, перестал регулярно питаться, и однажды он просто упал в обморок возле ресторана «Фаризод». Жирный иранец вызвал карету скорой помощи, хорошо заплатил и попросил врачей отвезти больного не в обычную больницу, а в психушку, потому что тот, по его мнению, сошёл с ума и опасен для окружающих.

Весь Петербург обсуждал эту новость, что художник Анджело Леонарди, влюблённый в красавицу Фаризод, сошёл с ума и теперь находится в психушке. Он сразу же стал знаменит, но это не сделало его счастливым. В больнице он всё время лихорадочно рисовал Фаризод, поражая своим мастерством врачей. Через пару месяцев его выпустили из больницы, и он опять попёрся к ресторану «Фаризод». Очевидно, там его жестоко избили и выбросили на улицу, прямо на новогодний снег. Всю ночь он пролежал в сугробе рядом с рестораном, а под утро его, замёрзшего и еле дышащего, нашёл Пьер. Он взял извозчика и отвёз Леонардо в больницу, где тот целую неделю провёл в беспамятстве и чуть не скончался. Только молодость и хорошее здоровье спасли его в тот раз.

После этого случая Леонардо ещё два месяца просидел в своей мастерской, ничего не рисуя. Он тупо смотрел в стену, напевая что-то себе под нос, а когда у хозяйки квартиры закончилось терпение и христианское милосердие, она сказала ему съезжать, и как можно скорее. Леонардо ничего не ответил, а наутро в мастерской его нашли мёртвым с перерезанными венами. Кровь была по всей квартире, и все портреты Фаризод были перепачканы ею, словно Леонардо кормил пожирающий его призрак своей кровью. Пьер застал эту ужасную картину, когда пришёл проведать Леонардо и узнать о его здоровье. Смерть Леонардо поразила его, и он уже проклинал злосчастную повесть, которая свела с ума его художника и лишила его жизни.

Так как у Леонардо не было родственников в России, Пьер похоронил его тело на свои деньги. Два дня покойный Леонардо пролежал в гробу совершенно один, и лишь немногие друзья пришли с ним проститься. Пьер зашёл на удачу в ресторан «Фаризод». Жирного борова как раз не было в заведении, и Мину была одна. Пьер сообщил красавице, что художник умер, и спросил, не хочет ли она с ним проститься. Фаризод сказала официанту, что пойдёт минут на двадцать по делам, быстро накинула полушубок и пошла вслед за Пьером на квартиру художника. Они быстро поднялись на последний этаж и вошли в мастерскую, в которой ещё так недавно жил и творил подающий надежды художник. Окровавленные портреты Фаризод были убраны, и на стене висел только один её портрет, нарисованный маслом на холсте. Девушка подошла к гробу и долго смотрела на Леонардо, как бы прося прощение за его гибель.

В гробу он был совсем бледный и худой, одна кожа да кости. Фаризод медленно наклонилась и поцеловала покойника в лоб, и в этот момент у неё в глазах блеснули слёзы. Пьера тронула эта сцена, и он снял со стены портрет Фаризод и подарил его возлюбленной художника. Он мог бы отдать его в музей, сделав имя Леонардо бессмертным, но ему показалось, что в будущем этот портрет ещё свяжет этих двух людей вместе. Фаризод сняла с головы хиджаб, завернула в него портрет, и что-то произнеся по-арабски, развернулась и пошла к выходу. Пьер понял, что это была мусульманская молитва, а также поймал себя на мысли, что вся ситуация напоминает ему рассказ «Гранатовый браслет» Куприна, который был опубликован писателем в 1911 году. Потом он проводил Фаризод до ресторана, и пока они шли, начался снегопад. Снежинки падали на роскошные волосы Фаризод и медленно таяли, девушка всю дорогу молчала, а потом попрощалась с Пьером, низко наклонив голову, и вошла в ресторан.

Леонардо похоронили в феврале, накануне весны, и, казалось бы, что всё в этой истории завершилось, но не тут-то было! Вскоре посетители ресторана стали замечать, что возле фонтана, в котором плавают золотые рыбки, и где впервые художник увидел Фаризод, появляется какой-то светящийся призрак, похожий на Леонардо, каким он был при жизни. Призрак перемещался по ресторану и как будто всё время что-то искал. Он заглядывал в лица посетителей, насмерть их пугая, а когда выходила Фаризод, призрак бросался к ней и падал к её ногам. Он целовал сначала её ноги, потом тело, потом руки Фаризод, а потом уже прикасался к её губам. Она ничего этого не замечала, но от взглядов посетителей ей становилось неловко. А вот жирного иранца призрак Леонардо возненавидел. Он пытался взять нож или вилку и воткнуть их в жирную задницу старика. Если это было при посетителях, то весь ресторан смеялся, а хозяин не понимал почему.

Он оглядывался по сторонам, ничего не замечая, а Леонардо пытался заехать ему в лицо салатом или пудингом, смеша публику ещё больше. Наконец, официант осмелился спросить у публики, что происходит, и клиенты указали ему на призрак художника, который сидит на плечах у старика и пытается перерезать тому горло.

Когда жирный иранец узнал, что в его ресторане завёлся призрак, он поначалу был очень расстроен. Ему стало страшно за Фаризод, он понимал, что призрак не отступится от неё. Но зато ресторан с призраком ещё больше прославился и стал одним из самых посещаемых в тогдашней столице. Иранец решил оставить всё как есть, ресторан он не закрыл. Ну а Фаризод между тем росла, и с каждым днём становилась всё краше. Ей стукнуло уже тринадцать лет, и многие богатые мусульмане Питера стали свататься к ней. Но отец не спешил выдавать её замуж, потому что не хотел с ней расставаться. Да и престиж ресторана держался только на ней: все заходили сюда, чтобы посмотреть хоть краем глаза на Фаризод и на странного призрака, который всегда был рядом с ней.

Со временем он уже никого не пугал, а только смешил, придумывая всё новые и новые казни для «тестя». Однажды и красавица Фаризод тоже стала его видеть, и они научились разговаривать с призраком глазами. Призрак говорил, что никому её не отдаст и всегда будет рядом. И так как девушка ещё не созрела для любви, то призрак стал её верным другом, с которым она коротала время, болтая о том и о сём.

Наступил 1914 год, а с ним в Россию пришла война. Дела у ресторана пошли хуже, да и вообще время было неспокойное. В городе развелось много большевиков, которые призывали свергнуть царя, буржуев и частную собственность. Призрак художника, который, как и все призраки, знал будущее, сообщил, что скоро в России будет кровавый переворот, и что от частного бизнеса и прежнего Петербурга ничего не останется. Пора закрывать ресторан «Фаризод» и валить за границу, потому что «буржуям» в России не светит ничего хорошего. Иранец после некоторого размышления свернул свой бизнес и уехал к себе на родину, то ли в Иран, то ли в Турцию. Он увёз Фаризод из холодного Петербурга, а призрак Леонардо отправился вслед за красавицей и её отцом.

Далее след всех персонажей этого повествования на время теряется. Ничего не известно о том, где они были и что делали до 1919 года. В этом году Фаризод исполнилось 18 лет, она стала ещё более ослепительной красавицей. Теперь она с отцом жила в Турции, а Пьер, вынужденный закрыть журнал, эмигрировал в Париж, где к тому времени осело много русских эмигрантов. Он потерял из виду Фаризод, но часто о ней вспоминал. В Париже Пьер долгое время бедствовал, согласный на любую неквалифицированную работу. Впрочем, бедствовать стала и семья Фаризод, осевшая в Турции. Поэтому отец девушки был уже не так категоричен в вопросе выбора жениха и старался выбрать ей мужа побогаче. Это был главный критерий отбора среди претендентов, которых было хоть отбавляй. Наконец, выбор пал на одного турецкого миллионера, который был так же жирен и не молод, как и сам отец Фаризод, но это его не смущало. Миллионер обещал дать тестю богатый откуп, с которым тот бы не нуждался до конца своих дней. Фаризод плакала и умоляла не выдавать её замуж, но старик был непреклонен. День её свадьбы с жирным боровом уже был назначен, и в комнате Фаризод лежало свадебное платье. Призрак Леонардо пришёл к девушке в ночь перед свадьбой, но ей казалось, что он бессилен ей помочь.

Здесь мы вынуждены сделать небольшое отступление. Фаризод до этого дня не любила художника, потому что она была ещё совсем девочкой, когда встретила его. Потом, после смерти Леонардо, она воспринимала его призрак только как друга, потому что у неё никогда не было друзей или подруг, а поговорить с кем-то хотелось. Но пока она росла, призрак Леонардо тоже менялся. Сначала это был худенький и растерзанный призрак парня, с глубоко запавшими и горящими глазами. Однако с каждым его появлением он становился немного красивее. Наливалось прежней силой его тело, начинала розоветь кожа, становились чище волосы и прямее осанка. Фаризод замечала эти изменения, но не придавала этому значения.

Наконец, перед самой свадьбой она присмотрелась к нему и вдруг заметила, что Леонардо стал красавцем, как и прежде, когда ещё жил в Питере и был художником. И его костюм тоже изменился. Сначала он приходил в той же одежде, в которой его похоронили, и с каждой неделей эта одежда всё более тускнела и истлевала. Но однажды он пришёл в щеголеватом костюме по последнему слову тогдашней моды, и Фаризод обратила на это внимание. «Должно быть, – подумала она, – на том свете тоже есть магазины. Ведь не все же покойники умирают навсегда, некоторые остаются на земле, и им тоже нужна одежда».

В тот вечер перед свадьбой Леонардо пришёл в шикарном белом костюме с иголочки, словно он сам был жених и собирался жениться. Фаризод открыла рот, но не знала, что сказать. У неё внутри что-то шевельнулось, какое-то чувство, и она впервые заметила, что Леонардо ей нравится не только как друг, но и как мужчина. Он стоял перед нею, красивый и уверенный в себе, и широко улыбался. Он успокоил её, она наконец-то перестала рыдать и села на диван. Призрак обнял её и долго целовал, а потом сказал, что сегодня в полночь состоится их свадьба. Жениха, жирного миллионера, он только что зарезал, потому что он не был достоин любви Фаризод. «Этот жирный боров любил заниматься сексом, как тебе сказать… в зад; он также любил истязать своих партнёров и партнёрш, кусая и царапая их до крови, одевая им ошейники и намордники. К тому же, он был педофил, и многие беспризорные мальчики и девочки стали его жертвами. Полиция не знает об этом, но от мёртвых ничего не скроешь. Теперь он и сам один из нас, – сказал Леонардо с усмешкой… Как зарезанная свинья, он лежит сейчас в луже крови, и никакой свадьбы с тобой у него не будет! Давай поблагодарим Аллаха за всё то, что хорошо кончается, ведь у меня есть ещё одна хорошая новость! – Тут Леонардо сделал паузу, загадочно улыбаясь, и заговорил снова только после долгих поцелуев.

– Ты ничего не знаешь обо мне, – сказал он. – Ты думаешь, что я бедный и безработный призрак, который ничем не занят, кроме скитания по свету и бесконечной любви к тебе?! Ошибаешься! На том свете тоже нужны художники, и я сделал там себе хорошую карьеру! Я нарисовал портреты сотням бывших людей, да и не только людей. Во Вселенной много разных существ, и все они любят живопись. Все они стали благодарить меня и рассказывать обо мне повсюду, а также упоминать в своих молитвах. Их голоса дошли до Бога, и он решил пересмотреть моё дело, одну старую историю. Оказалось, что когда-то я был небесным ангелом и творцом людей по имени Бор! Ты можешь себе это представить?! Я жил возле Бога и работал по его заказам.

И однажды Бог попросил меня создать людей, Адама и Еву, потому что на то время в раю были только одни животные. Адама я создал быстро, раз-два, и готово, а вот с образом Евы я долго мучился. Время шло, а заказ готов не был. И когда меня осенило, я увидел перед глазами твой образ, и я создал твоё тело после этого озарения. Бог вдохнул в это тело душу, и ты ушла на Землю, в объятия Адама. Но я не мог тебя забыть. А ты, хотя и не знала меня, но тосковала обо мне, потому что слишком много своей души я в тебя вложил. Долго так продолжаться не могло, и однажды в раю мы встретились и полюбили друг друга. Этой измены Бог нам не простил, и он изгнал нас обоих из рая, а Адаму была сделана новая Ева.

Мы были с тобой одни в отдалённом уголке Вселенной, далеко от земли. Но для нас не было ничего лучше, чем быть вдвоём и ни от кого не зависеть. Вскоре у нас появились дети, но, к сожалению, все они были девочками. И тут мы поняли, что проклятие Бога легло на наше потомство, и все наши дочери были прекрасны, но у них не было братьев. А когда мы состарились и умерли, наши дочери, прекрасные феи, которых было очень много, случайно нашли дорогу на Землю и стали воровать земных мужчин. Ну а мы с тобой после смерти потеряли друг друга из виду, а потом через тысячи лет на Земле я стал художником, а ты родилась прекрасной девушкой. Наша встреча, такая странная и непредсказуемая, случилась в Питере, и с тех пор я уже не мог жить без тебя!

Дальше ты всё знаешь: я умер, а вы обеднели, и твой жирный боров отец решил выдать тебя замуж за этого извращенца, гореть ему в аду! – Тут Леонардо улыбнулся особенно лучезарно, и его улыбка впервые сладко ранила сердце Фаризод. – Но сегодня я узнал хорошую новость: Бог простил меня и тебя, простил нас!!! Он разрешил мне вновь подняться на небо и стать профессиональным творцом, его помощником. Я, конечно, поблагодарил Отца, но спросил, есть ли ещё для меня какие-то альтернативы. Бог немного подумал и ответил, что может вернуть нас с тобой на нашу планету, где живут сейчас наши дочери-потомки, и сделать так, чтобы у нас рождались не только девочки, но и мальчики тоже. Тогда феи, наши правнучки и пра-пра-правнучки, уже не будут одиноки, и им не придётся воровать мужчин.

Я поразмыслил и ответил Богу, что выбираю второе, – продолжал Леонардо. – Поэтому сегодня, если ты мне скажешь «да», мы соберёмся и полетим на нашу планету, где нас давно уже ждут. Только тебе нужно решиться полностью, потому что, если ты испугаешься смерти, ты навсегда останешься на Земле. Феям здесь не место. Здесь красоту покупают и продают, поэтому решай сама, летим домой или погибнем здесь вместе, на этой земле…»

Леонардо закончил свою речь, протянув руку Фаризод. Она поняла, что нужно сделать, и они вместе подошли к окну на седьмом этаже. Сначала они посмотрели вниз, а потом друг на друга. В глазах Фаризод Леонардо впервые читал любовь и узнавание. Она как будто поняла, что знала его и раньше, много жизней назад, когда была феей. Не в силах сдержать своих эмоций, она заплакала на плече у Лернардо, и её слёзы градом падали сквозь его белый костюм на пол.

Потом она открыла окно, и они оба встали на подоконник, обдаваемые тёплым вечерним ветром Стамбула. Почему-то в эту секунду Леонардо вспомнил о Пьере, а Пьер также вспомнил о нём, вдыхая воздух ночного Парижа. Через секунду парочка влюблённых, держась за руки, отделилась от подоконника, и девушка полетела камнем вниз, а Леонардо последовал за ней более плавно.

Наутро во всех газетах Стамбула писали, что прошлой ночью был зарезан один известный турецкий миллионер, а его прекрасная невеста выбросилась вниз с седьмого этажа и умерла. Даже после смерти девушка была настолько красива, что её фотографии вместе с новостью о её гибели появились и в парижских газетах, и Пьер, листая новости за чашечкой кофе, узнал лицо Фаризод. На её лице было умиротворение и печать какой-то неразгаданной тайны, которую так никогда не узнают ни люди, ни полиция. Виновного в смерти стамбульского миллионера так и не нашли, а смерть Фаризод сочли самоубийством. Дело закрыли, и только Пьер знал, что тут не обошлось без Леонардо. Что же, он был рад за своего старого знакомого, который добился того, чего хотел. Фаризод теперь его, до конца жизни, и даже смерть не разлучит их, во веки веков. Аминь!..

СНОГСШИБАТЕЛЬНЫЙ БОЛИД

Привет, меня зовут Игик (с ударением на первое «и»), и я метеорит, мчащийся в космосе. Что касается лично меня, то я очень доволен своей судьбой: очевидно, я был создан для вольных и безумных путешествий вместо заунывного кружения по орбите, которому подвержены все остальные небесные тела. Хотя нас считают неодушевлёнными предметами, но на самом деле все большие небесные тела одушевлены. У каждого есть своё имя и характер, скрытое от органических существ.

Раньше я был частью одной большой планеты, прекрасной собой, но со скверным характером. Сколько раз её говорили: избавься от разумных существ, иначе он залезут в каждую твою щель, но планета не слушалась разумных советов и была своенравна, сумасбродна и развращена. Ей много раз говорили не наслаждаться ядерными боеголовками, скрытыми в глубоких шахтах, но она никого не слушала, и вот доигралась: однажды во время её бурных утех раздался оглушительный взрыв, и красавица разлетелась на куски, уничтожив себя и всех на ней живущих. Мы, её разнокалиберные осколки, разлетаемся по всему космосу, унаследовав глупый нрав и острый ум своей погибшей матери. Мы полны губительного азарта и задора, духа приключений, влекущего нас вперёд сквозь чёрную бездну космоса, и нам завидуют те, кто кружат по орбитам, словно привязанные. Я видел много таких, жаждущих приключений, но не готовых сорваться со своих орбит…

Летя сквозь космическое пространство, я нисколько не устал, а наоборот, заразился миллионами идей, витающих повсюду. Они вторгались в мой ум, словно пьяные лихие гости, и звали за собой. Ведь они всегда охотятся за такими как я, и обрушиваются на подобных мне: свободных, ветряных и бесшабашных. Что толку соблазнять застывшие в своём бездумном кружении планеты, звёзды и даже галактики? Только мы, метеориты, подвержены всем идеям и соблазнам, хотя солидные небесные тела считают это скорее минусом, чем плюсом. Ведь мы, метеориты, не ходим в скучных офисных нарядах с искусственной и рабской улыбкой, заточенной под клиентов. Мы не носим масок и летим сквозь пространство такими как есть: дикими, полуголыми и с естественными улыбками, не заточенными под деньги. И горе тому, кто окажется у нас на пути!..

Единственный минус нашего существования – это полное или частичное одиночество. Даже, казалось бы, свободные кометы не откликаются на наш флирт, ведь даже они мчатся хоть и по очень изогнутым, но орбитам, гордо распустив свой хвост. Они плюют нам в лицо, и если не успеешь увернуться, то получишь фингал под глаз. Поэтому порой приходится прикидываться порядочными небесными телами, со своей орбитой, профессией и счётом в банке. Раздобыв где-нибудь фрак и бабочку, я порой подкатываю к какой-нибудь комете, представившись каким-нибудь Сеньором Помидором, делаю комплементы и пытаюсь сблизиться. Но как только обман разоблачается, красавица презрительно отталкивает меня, мол, иди своей дорогой, оборванец. Тогда я сбрасываю фрак и лечу голым, в одной бабочке, чтобы никто не обманывался на мой счёт.

Теперь меня занесло на самые задворки Вселенной, в солнечную систему. Из школьной программы я знаю, что здесь есть одна обитаемая планета, прекрасная, но с дикими законами, и тоже в последнее время полная ядерных боеголовок. Она совсем не похожа на мою мать и мнит себя приличной и разумной. Хочет быть святее Папы Римского, видя перед собой печальные примеры своих соседей: Венеры и Марса, лишённых жизни за своеволие и непослушание. Она мнит себя тупой и послушной, но мы-то в космосе знаем, какие на ней бушуют войны, как только тупость её жителей немного отступает и они становятся способными создать ядерное оружие. Подлетая к земле, я представлял её моря и континенты, по ходу понимая, что мой путь во Вселенной заканчивается и что именно сюда мне вскоре предстоит упасть. Да, мне хотелось упасть именно на Землю, минуя надменный Юпитер и безжизненный Марс. Потому что на Земле всё ещё идёт драма человеческой жизни и там полно всяких прикольных существ, ищущих правды, добра и справедливости. Только с ними я мог бы поделиться своими идеями, которых скопилось множество в моей буйной голове.

Мой полёт был свободен, и я неволен был его изменить. Минув Луну, я облегчённо вздохнул: пронесло! Иначе бы лежать мне безжизненным хламом на её поверхности, разговаривая в одиночестве с камнями и пылью. Пролетев в космосе миллионы световых лет, хотелось чего-то большего, что наполнит дальнейшую жизнь смыслом. С удовлетворением я понимал, что лечу прямо к Земле. Хотелось бы упасть не в глубину океана, где в вечном мраке блуждают чудовища, и не на мелководье, где резвятся мелкие тупые рыбёшки. Даже если допустить, что русалки и русалы существуют, то всё равно попадание туда гарантировало бы мне полную скуку и непонимание моих идей. Не хотелось бы упасть куда-нибудь в тундру и тайгу, где кроме лесорубов никого больше нет. В Антарктиду к пингвинам тоже не хотелось, и в Арктику к белым медведям тоже.

Что же касалось людных мест, то слишком людные и перенаселённые вызывали у меня отвращение. Какая-нибудь Бангладеш, где даже метеориту негде упасть. Не хотелось к убитым коммунизмом китайцам или к совершенно непонятным никому японцам. Я мечтал о последнем приюте либо в Америке, либо в России. Вот где есть сила и простор для моих идей, и где есть свобода самовыражения человека! Я представлял себе, как упаду прямо на голову статуи Свободы, снесу ей мозг и заменю его своим веществом, мудрым космической мудростью! Я заставлю её каменные губы разомкнуться и говорить! Тысячи журналистов сбегутся ко мне, кружа вокруг на вертолётах. А я буду шутить, мол, не мелькайте перед глазами, статуя думу думает…

Оценив свой размер и скорость полёта, я прикинул, сколько от меня останется после самовозгорания в атмосфере. По самым пессимистическим расчетам от меня должен был остаться кусок размером с футбольный мяч, так что я мог бы разместиться у кого-нибудь на плечах вместо головы. От удара владельцу вышибло бы мозг, ну да Бог с ним: мой мозг был намного лучше устроен и наполнен. Почему-то я был уверен, что упаду кому-нибудь на голову, и оставалось только представить себе этого человека. Ведь говорят, о чём мы думаем, то мы и притягиваем. Поэтому я представлял себе то политика, то священнослужителя высокого ранга, то какого-нибудь головастого учёного с горящими глазами, то звезду кино, вечно спасающую мир в своих ролях. Представлял, как я упаду на голову американского президента или какого-нибудь натовского генерала и внесу в его жизнь сумасбродства и приключения. С ужасом я думал, что случайно могу упасть на голову партийного босса из Северной Кореи, хотя и в этом мог бы быть прикол, если внести немного пошлости и абсурда! Ведь с людьми, воспитанными в полном послушании партии, можно было делать всё что угодно, и они бы не посмели возроптать. Я представлял себе всякие гадости, которые мог бы сотворить с этими невинными, и искал в уме предел, за которым они всё же возроптали бы и свернули мне шею.

Также вспоминал я и своего собрата, упавшего много тысяч лет назад в ближневосточной пустыне. Его приняли за посланца небес, построили вокруг него Каабу и до сих пор поклоняются ему, словно божеству. Завидовал ли я ему? Совсем немного, ведь для меня это было бы слишком скучно: каждый день бездействовать и созерцать тысячи поклоняющихся. Нет, я хотел жить и действовать дальше, на свой страх и риск, хотел общаться с новыми людьми и сообщать им свои идеи и космические тайны…

И вот я уже совсем близко от земли. Чувствую себя маленьким и беззащитным перед её размерами и мощью, весь задор и бравада куда-то пропали. Мысленно готовлюсь гореть в огне её атмосферы и потерять от этого большую часть своего безрассудства и своих блестящих идей. Закрываю лицо несуществующими руками и несусь вниз, молясь о том, чтобы не сгореть до конца, как большинство моих собратьев размером поменьше. Чья-то голова, на которую мне суждено упасть, уже маячит перед моим мысленным взором. В ушах свистит, перед глазами огонь, в сердце ужас и ликование стремительного полёта…

…Один скромный и почти не известный публике писатель в этот серый и пасмурный денёк вышел из церкви, попросив у Бога совсем не много: дом на морском берегу, небольшой постоянный доход и немного верных друзей. Конечно, желаний было гораздо больше, но он решил не докучать ими высшим силам. Чувствуя дело сделанным, он уже хотел надеть кепку, как вдруг прямо ему на голову упал метеорит размером с небольшой футбольный мяч. Писателю сразу же вышибло мозги, которые полетели в разные стороны, но он устоял на ногах, потому что метеорит как-то сразу сросся с ним, будто всю жизнь и был на этом месте. Писатель даже не успел испугаться, настолько быстро и безболезненно всё произошло. Он лишь удивлённо посмотрел на свои вылетевшие мозги и остался к ним равнодушен, словно к чужим. Он потрогал себя за метеорит и даже улыбнулся, прикидывая, насколько он стал с ним неотразим и приколен. Довольный собой, писатель побрёл прочь от церковной ограды. Правда, уйти незаметно не удалось: за ним уже бежала толпа зевак с фотоаппаратами и телефонами, стараясь запечатлеть удивительный момент встречи человека и космического тела.

Дома жена даже обрадовалась, увидев его в таком виде. Глаза писателя сияли, и он, сходу отказавшись от горячего обеда, сразу же бросился в свой кабинет. Запершись там, он выходил только по нужде, и без сна и отдыха писал роман о приключениях планеты Цыцы и её сына Игика. Жена решила, что теперь он окончательно свихнулся, и ушла жить к любовнику. Но писатель был уже безразличен к семейной жизни: в него проник яд творчества и вселился дух приключений. В его голове роились сотни сюжетов, и он понял, что этого материала хватит до конца его дней. К тому же, вместе с метеоритом в голове пришла и слава: его история облетела всю планету, и теперь каждый знал его имя. Произведения разлетались, как горячие пирожки, от поклонниц не было отбоя. Журналисты тоже вились вокруг него, как мухи, и в каждом интервью писатель любил повторять: «Надо же, просил немного денег, а Бог дал талант…»