Блудный Сын

– Благодарю вас, господин Секретарь. Если вы пожелаете, я почёл бы за честь написать ваш портрет, – предложил Ян

– Буду очень рад. У меня есть портреты от Томаса де Кейзера и от Антониса ван Дейка. Буду счастлив иметь портрет и от вас, господин Ливенс. Сразу оговорюсь, что если вы согласитесь, вам придётся прибыть в Гаагу для этого заказа. Я не смогу приезжать в Лейден для сеансов. Но если вы сочтёте возможным приехать, вам не придётся беспокоиться ни о чём, кроме самого портрета.

Ян Ливенс испытал лёгкое головокружение – его имя поставили в один ряд с именем Антониса ван Дейка, когда-то самого известного ученика и ассистента божественного Рубенса, а теперь, недавно вернувшегося из Италии, – одного из наиболее почитаемых художников в Антверпене, исключая само божество, конечно. Рембрандт подумал, что он рановато сверг Яна с пьедестала.

– Я с удовольствием приеду в Гаагу для вашего портрета когда вам будет угодно.

– Прекрасно, господин Ливенс, Я вам напишу и мы обо всем договоримся.

– Буду ждать вашего письма, господин Секретарь

– Перед визитом к вам, – продолжал Константин Хейгенс, – я посетил маэстро ван Сваненбюрха, он отрекомендовал вас как талантливых и многообещающих художников (Рембрандт снова с благодарностью подумал о своем первом учителе). Вижу, маэстро совершенно прав. И ради ваших же лучших перспектив вам стоит перебраться в Амстердам. В Лейдене живет много учёных, прекрасный университет, где и я был студентом, но Амстердам – более подходящий город для таких художников как вы. Тем не менее, прежде всего вам необходимо подумать об учебном визите в Италию. Вы оба очень талантливы, но, чтобы отточить и усовершенствовать мастерство, необходимо путешествие в Италию, изучение великолепных образцов итальянской живописи и скульптуры. Кроме возможности совершенствования в технике, Италия даст вам огромное вдохновение и желание творить. Её атмосфера способствует сильным эмоциям, впечатлениям и поэтому чрезвычайно благотворна для художника. И я, возможно, смог бы похлопотать о частичной государственной финансовой поддержке такого учебного визита.

– Мы только начинаем об этом думать, господин Секретарь, – уклончиво ответил Рембрандт. – Мой первый мастер, маэстро ван Сваненбюрх, также весьма высокого мнения о значимости такого путешествия для художника…

– И Питер Ластман, у которого мы учились в Амстердаме, думал то же самое, – вставил Ян. Он усмехнулся про себя, слыша этот сомнительно-дипломатичный ответ от недипломатичного Рембранта. Уж он-то прекрасно знал об отрицательном отношении ван Рейна к путешествию и обучению в Италии. Сам он считал что такое путешествие принесло бы только пользу. Во всяком случае, в итальянском опыте не было бы никакого вреда.

Рембрандт бросил недовольный взгляд на прервавшего его Яна и продолжал:

– Однако, итальянских картин и гравюр можно в достаточном количестве видеть и здесь, в Голландии, особенно в Амстердаме. Их много на аукционах, в галереях и в лавках торговцев. И так мы не потеряем времени.

Ян шутливо подумал, что дипломатисеская служба была бы Рембрандту не по плечу, да и не по душе. С другой стороны, в его словах был свой резон.

– Мне кажется, Рембрандт, ваша ремарка о потере времени слегка неуместна, —с улыбкой, но довольно прохладно ответил Константин Хейгенс. Поездка в Италию – уже сложившаяся традиция для голландских живописцев. Прошу вас, господа художники, подумать о путешествии.

– Мы обязательно подумаем, господин Секретарь, – с готовностью выпалил Ян.

– Да, – только и нашёл что сказать почувствовавший себя не в своей тарелке Рембрандт.

Константин Хейгенс встал, показывая, что визит подошёл к концу. Рембрандт и Ян поднялись вслед за ним.

– Благодарю вас за приём, господа художники. Я чрезвычыйно доволен визитом, так как нашёлчто и надеялся найти – даровитых, хотя ещё молодых, но уже мастеров. Надеюсь, вас не затруднит прислать выбранные мною картины в Гаагу?

– Мы пришлём как можно скорее, – заверил Рембрандт.

– Благодарим вас за визит, господин Секретарь.

Друзья проводили Константина Хейгенса к ожидавшей его карете, любезно распрощались и вернулись в мастерскую.

– Рембрандт, ты мог бы быть помягче, говоря о поездке в Италию, – упрекнул его Ян Ливенс.

– Я не был груб, Ян, я только сказал то что думаю. Давай лучше позаботимся о том, чтобы поскорее отправить картины в Гаагу.

На обратном пути в Гаагу секретарю штатгальтера вполне хватило времени обдумать то, что он увидел. Константин Хейгенс возвращался довольным визитом в Лейден. Он согласился со старым маэстро Якобом ван Сваненбюрхом, высоко оценившим двух молодых художников. Необычный дуэт, они такие разные. Ян Ливенс раскрепощён и очень самоуверен – может быть даже чересчур самоуверен. Вполне вероятно, что у него авантюрный склад характера. Рембрандт ван Рейн – противоположность. Он довольно замкнут и поэтому производит впечатление угрюмого и недоверчивого человека, особенно рядом с Ливенсом. Портрет Рембрандта, написанный Яном Ливенсом превосходен: как точно схвачен взгляд Рембрандта и даже его характер. Как показана суровость в этом мягко очерченном, юношеском лице. Да, Ливенс – отменный портретист. Ему следовало бы заняться именно портретами. Хотя его картины тоже недурны. У него верное чувство композиции, очень хороши линии и формы. Он предпочитает грандиозные масштабы: большие картины и крупные фигуры. Картины ван Рейна, напротив, небольшие, но эмоционально наполненны, в них чувствуется реальная жизнь, работы Ливенса кажутся несколько холодноватыми по сравнению с ними. Как смог этот юнец так изобразить кающегося Иуду!? Разные характеры, разные художники, но оба – великолепны и ещё так молоды. Им необходима поездка в Италию, она так много может дать им! И тогда – блестящее будущее! Голландские Рубенсы и Тицианы, взращённые здесь, в родной стране! Отдавал ли Константин себе отчёт, что в этом неустанном поиске одаренных людей была не только забота о Голландии, но и личные амбиции? Да, отдавал. Что же, одно неотделимо от другого. Он голландец, он любит свою страну и служит её интересам и амбициям. И своим. Константин Хейгенс выглянул из окна кареты. Вдали уже виднелась Гаага.

6

Вскоре после памятного визита Ян Ливенс получил послание от господина Константина Хейгенса. Секретарь штатгальтера приглашал его в Гаагу для написания своего портрета и предварительно оговаривал стоимость работы. Непомерно счастливый Ян, с нетерпением ожидавший этого письма, договорился о более поздних сроках на остальные заказы в Лейдене, распрощался со своими подружками, быстро собрался и отбыл в Гаагу предположительно на месяц.

Наступила зима, по городу гуляли колючие, обжигающие лицо лейденские ветра. Выпавший снег лежал на берегах Рейна серовато-белым покрывалом в пасмурные дни и разноцветно сверкающим, блестящим так, что приходилось зажмуривать глаза, чтобы на мгновение не ослепнуть, в солнечные. На центральной площади Дам и прилегающих больших улицах снег старательно счищали, а на окраинах довольная детвора лепила из него смешные фигуры. Когда выдавались безветренные дни, горожане – и стар и млад, и богат и беден – выходили на замёрзшие каналы и берега Рейна кататься на коньках или на запряженных лошадьми санях – резных, причудливо расписанных в попытке владельцев перещеголять один другого. Смеющиеся, разрумянившиеся от весёлой беготни дети тащили за собой маленькие деревянные санки или возили на них друг друга. Рембрандт ходил на такие катания с Яном. Они не забывали захватить с собой бумагу и карандаши набросать несколько зарисовок зимних сценок или пейзажей в перерывах между катанием, сидя у одной из передвижных лавок, где продавалась всякая снедь и подогретое вино, разжигались небольшие костерки, чтобы погреться и погреть руки. Зимние сценки всегда пользовались популярностью, не выходили из моды и хорошо продавались, будь то картина или эстамп.

Во время катаний Ян легко и естественно завязывал знакомства с молодыми веселящимися девушками или с женщинами постарше. Рембрандт восхищался умениями Яна, его ловкой, отточенной обходительности. Ян смеялся, пытался учить Рембрандта искусству флирта, но Рембрандт, не отличавшийся весёлой общительностью и манерами Яна, только отмахивался от хохочущего «учителя».

На этот раз, за отсутствием Яна, Рембрандт пошёл на замёрзший Рейн, взяв с собой учеников и Лизбет. После нескольких кругов на катке он отвязал от башмаков коньки и устроился у костерка с карандашом и бумагой в руках. Геррит и Исаак, забыв обо всём, устроили соревнование, стараясь перегнать друг друга на коньках. Их звонкий, заливистый смех раздавался, казалось, сразу во всех концах ледового катка. Рембрандт уже успел сделать несколько набросков Лисбет, катающейся на коньках, когда она подъехала к нему. Взглянув на рисунки, она громко расхохоталась:

– Рембрандт, ты мог бы изобразить меня не такой неуклюжей. Зачем ты нарисовал меня, упавшей на лед?

Подъехали мальчики и мастер усадил их сделать несколько набросков с натуры, которые он собирался посмотреть и подправить по приезду домой.

Рембрандт заканчивал маленькую картину, изображавшую художника и его творение, смотрящих друг на друга или, точнее сказать, творение и художника – мольберт с холстом показан на первом плане и «спиной» к зрителю, художник – в отдалении. Лицо художника Рембрандт написал контурно, неопределённо, черты лица едва различимы. Голые стены, столик с принадлежностями, художник во время работы с кистями в руках и мольберт. Больше ничего. Картина была лишена обычной яркости красок, Рембрандт выбрал тусклые, даже грязноватые цвета. Художник и его Ремесло. Художник и его Творение, ведущие молчаливый диалог. Взаимоотношения со своими работами, будь то портреты или исторические картины – самое важное в его жизни. Они и есть его жизнь.

Геррит Доу, одетый в рабочий халат и широкополую шляпу, с кистями в руках, позировал своему мастеру, Исаак готовил краски. Геррит, считавший себя по части изготовления красок знатоком, не имеющим равных, не уставал давать Исааку указание за указанием, вертясь во все стороны.

– Геррит, не вертись, не отвлекайся. Ты не даешь мне закончить работу. Исаак сделает всё так, как я ему сказал.

Раздался стук в двери. Исаак, сию же минуту воспользовавшись неожиданно возникшкй передышкой, бросился открывать. Вошёл сияющий мужчина средних лет в камзоле, не старомодном, но и не по последней моде. В руках он держал зимний плащ добротной тёплой ткани, не подоткнутый, однако, мехом.

– Добрый день, – всё так же любезно улыбаясь, слегка поклонился господин, – если я правильно разыскал мастерскую, то передо мной, должно быть, господин ван Рейн или господин Ливенс.

– Рембрандт ван Рейн, – художник встал с деревянного табурета, – это мои ученики: Геррит Доу и Исаак де Йодервиль. Если вам нужен Ян Ливенс, то должен вас огорчить – он сейчас в отъезде. Но скоро вернётся. Он уехал в Гаагу выполнять заказ.

– Не заказ ли господина Константина Хейгенса, секретаря штатгальтера?

Рембранд удивлённо уставился на незнакомца.

– Прошу вас, не удивляйтесь моей осведомлённости. Но позвольте представиться. Меня зовут Хендрик ван Эйленбюрх, – просияв ешё более любезной улыбкой, он снова отвесил лёгкий поклон, – я торговец картинами, у меня галерея и лавка в Амстердаме. Моя профессия и объясняет осведомлённость, хотя относительно заказа для господина Секретаря – это всего лишь предположение, так как господин Ливенс находится в Гааге. В Амстердаме давно муссируются разговоры о вашем знаменательном дуэте. Знают там и о визите к вам господина Константина Хейгенса, о его восхищённых отзывах. В Амстердам вести доходят быстро.

Геррит и Исаак, открыв от любопытства рты и забыв их закрыть, наблюдали за диалогом, переводя взгляды с Рембрандта на незнакомца и обратно. Геррит забыл положить кисти на надлежащее им, по его мнению, место, как обычно сделал бы, он бросил их на рядом стоящий стол. Хендрик ван Эйленбюрх пригладил волосы, быстро оглядел мастерскую и, всё так же сияя, любезно продолжил:

– Я решил разыскать вас, что было несложно. Мне знаком Лейден, время от времени я бываю здесь по делам и навещаю дальних родственников. Не покажете ли вы мне картины ваши и господина Ливенса. Меня также интересуют и гравюры.

Рембрандт кивнул. Он так и стоял перед картиной с кистями в руках, слушая говорливого амстердамца. Хендрик ван Эйленбюрх прошёл к Рембрандту и взглянул на картину:

– Это ваша мастерская?

– Не только моя, это обобщенная мастерская, хотя писал я её со своей.

– Примечательная работа, как и ваше с Ливенсом сообщество. Мольберт крупным планом, а художник – мелким. Обычно всё наоборот. Прекрасная аллегория ремесла художника. Это заказ или на продажу?

– Картина ещё не закончена, но когда закончу, она пойдет на продажу.

– Я куплю эту картину, когда вы её закончите. Думаю, её можно недурно продать.

Вы разрешите мне навещать вашу мастерскую во время моих визитов в Лейден?

– Конечно, господин ван Эйленбюрх, навещайте когда вам будет угодно.

Хендрик ван Эйленбюрх приобрёл несколько небольших картин и эстампы, но совершал покупки с заметной, хотя и скрываемой, нерешительностью. Рембрандт понимал чем вызваны колебания. Несмотря на то, что о них уже знали и говорили в Амстердаме, ван Эйленбюрх ставил на новые, молодые имена и думал: а не прогадал ли он? Он рисковал и мог потерять.