Блудный Сын

Удивление отразилось на благостном лице Якоба ван Сваненбюрха. Он думал, Рембрандт, по крайней мере, год проведёт в известной мастерской Ластмана. «Не слишком ли юноша самонадеян?» – спросил себя старый мастер. Рембрандт, рассчитывавший на помощь бывшего мастера, не стал ничего скрывать, а, напротив, обстоятельно изложил ван Сваненбюрху их с Яном планы. Он и Ливенс рассудили: ван Сваненбюрх, пишущий средневеково-босхский Ад и пляскиведьм, пытающийся продать свои картины в Утрехт, не посмотрит на них как на конкурентов. Рембрандт увидел как в течение его рассказа глаза бывшего мастера зажигаются любопытством:

– Работать вместе, в одной мастерской? Это… необычно.

Слушая Рембрандта, Якоб ван Сваненбюрх, не столько умный и проницательный, сколько добрый и опытный в житейских делах, сразу смекнул зачем пришёл к нему бывший ученик. Приглашение на ближайший приём в его доме последовало незамедлительно:

– Думаю, не помешает, если я представлю и порекомендую тебя нескольким друзьям.

– Благодарю вас, учитель, вы так великодушны, – искренне поблагодарил Рембрандт, ибо это была истинная правда.

На вечере у Якоба ван Сваненбюрха Рембрандт заново познакомился с Петрусом Скривериусом, ван Сваненбюрх представил ему Рембрандта как начинающего, подающего большие надежды художника:

– Дорогой Петрус. Позволь представить моего бывшего ученика, даровитого Рембрандта ван Рейна. Он только что закончил обучение у Питера Ластмана в Амстердаме и теперь обосновался в Лейдене.

Якоб ван Сваненбюрх знал, что делал, упоминая Ластмана. Скривериус благоговел перед стилем Питера Ластмана и имел в своей коллекции картины художника. Вместе с интересом к новым именам в живописи, это вполне могло обеспечить Рембрандту его первое внимание, а далее… Всё произошло даже быстрее, чем рассчитывал Якоб ван Сваненбюрх. Уже в конце приёма Скривериус обратился к Рембрандту:

– Господин ван Рейн, у меня есть для вас предложение, точнее говоря, заказ. Будет удобнее обсудить его у меня дома, если вы готовы зайти ко мне в ближайшие дни.

– К вашим услугам, господин Скривериус.

Его представили другу Скривериуса, Каспару Барлеусу[19 - Каспар Барлеус или Каспар ван Барле (1584 -1648) – голландский поэт, писатель, философ, медик.]. Как и Скривериус, Барлеус читал лекции в лейденском университете. Рембрандт терпеливо выслушивал их проникновенные речи о состоянии искусства и литературы – оба покровительствовали и начинаюшим поэтам – в Голандии, ходил с Ливенсом на вечеринки и приемы, если отказ трактовался невежливостью и мог повлиять на его будущее художника. Но главным по возвращению в Лейден стала работа без продыху, ради которой он жертвовал приемами, знакомствами и развлечениями.

Скривериус заказал Рембрандту две картины для своей коллекции, по всеобщему признанию – одной из лучших в Лейдене. Рембрандт и Ян убедились в этом, увидев известное на весь город собрание живописи на одном из вечеров у Скривериуса.

В своём доме Петрус Скривериус перешёл на более свободный тон:

– Вы позволите называть вас просто по имени, Рембрандт? – и, дождавшись незамедлительного кивка Рембрандта, продолжал, – Виллем поведал мне, что вы вместе учились в латинской школе.

– Да, господин Скривериус, овладевали латинской грамматикой.

– Полагаю, латынь пошла вам обоим только на пользу, – вежливо рассмеялся Скривериус и тут же перешёл к делу. – Я хотел бы заказать вам две картины. На одной – изобразить христианского мученика. Определённых предпочтений у меня нет, поэтому выбор ваш. Что же касается другой картины, мне нужен сюжет из новой поэмы Йоста ван ден Вондела[20 - Йост ван ден Вондел (1587 – 1679) – выдающийся голландский поэт.] о Паламеде[21 - Паламед – герой греческой мифологии, участник Троянской войны. Герой трагедий Эсхила, Еврипида, Софокла. Более всего известен конфликтом с Одиссеем.]. Вам придётся прочитать её.

– Я уже читал поэму, господин Скривериус.

– Чудесно. Надеюсь, она произвела на вас впечатление. Дело пойдёт быстрее. Вы уже знаете сюжет и можете приступать к работе.

Рембрандт не раздумывал долго о первой картине, его выбор сразу пал на одного из первых христианских мучеников, фактически – первого, Святого Стефана. Он напишет момент страшной казни святого побиением камнями, это должно выглядеть драматично. Что до второй картины, то как раз на днях Рембрандт, по совету искушённого в литературе Каспара Барлеуса, закончил чтение упомянутой Скривериусом, недавно вышедшей и мгновенно ставшей модной поэмы Йоста ван ден Вондела – одного из самых великолепных современных поэтов страны, по словам Барлеуса – о бедняге греческом воине Паламеде. Невинный, но оклеветанный и несправедливо обвиненный в измене хитроумным, мстительным Одиссеем, припомнившим Паламеду развенчание его хитрости и вынужденный поход на войну. Йост ван ден Вондел написал поэму для постановки в театре и художник собирался поехать в Амстердам посмотреть представление. Рембрандт благодарил Барлеуса, он теперь точно знал сюжет, который напишет: Паламед, стоящий на коленях перед греческим царем Агамемноном, приговорившим воина к казни побиением камнями, и пытающийся оправдать себя.

Он написал обе картины в стиле Питера Ластмана – Скривериус высоко ценил его историческую живопись и Рембрандт понимал, что заказчик рассчитывает на ластмановский стиль. Ливенс, увидев картины, рассмеялся, присвистнул и шутливо спросил:

– Кто их писал? Ты или Ластман?

– Значит Скривериус будет вполне удовлетворён, – со смехом же парировал Рембрандт.

Он входил в свои картины, изображая себя одним из действующих лиц, и жил в них: становился участником неистовствующей толпы, казнящей Святого Стефана, или проживал античную историю о несправедливо обвенённом Паламеде. Его семью, пришедшую посмотреть на заказ Скривериуса, очаровала красочность картин и выразительные позы фигур. Они сосредоточенно рассматривали наряды и лица персонажей. На лице отца вдруг отразилось удивление, он увидел знакомую физиономию на картинах:

– Это ведь ты, Рембрандт!

Рембрандт улыбнулся и согласно кивнул.

– Почему ты изобразил себя в толпе казнящих святого? – изумленно воскликнул Хармен, глядя то на сына, то на картину, словно не до конца веря тому, что он видит.

– Я попытался представить себя актёром, играющим роль палача, – объяснял Рембрандт, – кроме того, художники иногда изображали себя на своих картинах, это что-то вроде подписи.

– И многие из них изображали себя злодеями? – с любопытством и некоей иронией в голосе спросил Адриан.

– Изобразить себя святым было бы слишком самонадеянно с моей стороны, – отшутился Рембрандт.

Он работал неистово, не замечая ни дней, ни ночей, ни Ливенса рядом, забывая о еде, сне и смене одежды, в иные дни и ночуя в мастерской. Нелтье сокрушённо качала головой, видя как сын добровольно изнуряет себя, и, в конце-концов, не выдержав, стала приносить ему обеды в мастерскую. Выходя на улицу, Рембрандт всегда имел при себе бумагу и карандаши – сделать быстрый набросок, если придётся увидеть интерестный типаж, сценку или пейзаж.

Он много, без устали писал: заказаые портреты лейденских бюргеров, отца с матерью, братьев и сестёр, просил позировать Яна. Вспомнив однажды картины Яна, изображающие пять чувств, выполненные и проданные несколько лет назад, Рембрандт написал свои пять чувств – пять сатирических картин, над которыми Ливенс хохотал до упаду, вылетавшие одна за другой из под его кисти с необычайной скоростью. Всегда стремительно писавший Ян диву давался, видя такую прыть, нехарактерную и неожиданную для Рембрандта, работавшего медленно. Впрочем, Рембрандт снова и снова возвращался к казалось бы уже законченным картинам: что-то ему не нравилось, что-то он переделывал, что-то подправлял.

Рядом с Рембрандтом изо дня в день с усердием трудился Ян Ливенс, но, в противовес компаньону, он не забывал о развлечениях, всегда находил время покутить. То и дело Рембрандт отклонял приглашение Ливенса посетить вечером какой-нибудь кабачок и поболтать с собратьями по кисти за кружкой пива. Ян неизменно издавал театрально-безнадёжный вздох и выразительно крутил пальцем у виска. Тотальная занятость Рембрандта не оставляла времени для знакомств с женщинами да и не отличался он большими умениями по этой части. На помощь пришёл всё тот же неунывающий Ливенс:

– Посещение борделей, – разглагольствовал приятель, размахивая руками, – выглядит нереспектабельно. Лучше иметь подружку – даму сердца, или подружек, – тут же со смехом поправлялся он.

Весёлый, пронырливый Ян, поспевающий везде, познакомил его с миловидной Маргаретой, продающей цветы в цветочной лавке. Молодая женщина, тольконесколькими годами старше Рембрандта, она испытала уже вдовью долю – её муж погиб в морском сражении с испанцами, когда закончилось перемирие и снова началась война.

Однажды Ян принёс в мастерскую задумчивость и рассеянность вместо обычной весёлости, еле возил кистью по доске. Рембрандт, прекрасно знавший приятеля, оторвался от своей работы:

– Ян, отложи кисть и выкладывай, что у тебя на уме.

Ян будто ждал этих слов, тут же отбросил кисть, вскочил со стула и без предисловий начал с главного:

– Что ты скажешь, Рембрандт, если нам заняться гравюрой вместе с живописью? Все гравировали: ван Лейден, Дюрер. А Раймонди[22 - Маркантонио Раймонди (1470 – 1534) – выдающийся итальянский гравёр Возрождения.] известен только своими гравюрами.

«Эко тебя понесло, приятель… Дюрер», – мысленно усмехнулся Рембрандт. Но предложение Яна пришлось ему по душе. Он не раз задумывался о гравюре, но очередная срочная рабрта то и дело отрывала от этих мыслей.

– Скажу, что полностью тебя поддерживаю. Гравировать и производить эстампы стоит дешевле и это гораздо быстрее живописи. Хорошие эстампы всегда пользуются спросом.

Они, как правило, травили медные пластины кислотой, но сухой иглой и резцом тоже работали. На первых порах компаньоны отдавали печатать эстампы, но со временем купили станок и сами печатали со своих пластин. Иногда глухими, промозглыми зимними вечерами Рембранд шёл на берег Рейна и, прикрыв глаза, подставлял лицо суровым лейденским ветрам или мягким осенним днем ловил опадавшие с деревьев листья, ощущая их невесомо-лёгкие прикосновения, а затем стремглав мчался в мастерскую и пытался изобразить линиями, штрихам и точками в пейзаже на медной пластине, то что чувствовал несколько минут назад.

Он рисовал неисчеслимые автопортреты. Карандашом и красками. В разных образах, в разных позах. Вот здесь он – нищий попрошайка, а там – вальяжный господин в роскошных восточных одеждах. Стоя перед зеркалом, он корчил гримасы, рассматривал, изучал различные выражения лица: удивленное, сердитое, нахмуренное, испуганное и делал быстрые наброски карандашом, а иногда красками под смешки Яна, сидящего перед своим холстом или доской. Рембрандт написал себя в военном металлическом нагруднике. Война с Испанией за независимость родной страны продолжалась, и сюда, в Лейден, быстро доходили вести о победах и поражениях голландских войск, которыми командовал штатгальтер[23 - штатгальтер (или статхаудер) – один из главных постов исполнительной власти в республиканской Голландии. Являлся также главнокомандующим армии. По традиции этот пост занимали представители княжеского дома Оранских.] Фредерик Хендрик, принц Оранский. Последняя весть – о победе при Хертогенбосе. По этому случаю Якоб ван Сваненбюрх и Марго устроили шумную вечеринку. Рембрандту пришлось пойти, не хотелось обижать бывшего учителя неблагодарностью. Победа имела для учителя особое, символическое значение: давным-давно в Хертогенбосе жил и творил боготворимый ван Сваненбюрхом художник – Иероним Босх. Когда-то учитель все уши им прожужжал о таинственном, непостижимом маэстро Босхе; все работы мастера пытался скупить набожный и жестокий испанский король Филипп[24 - Филипп II Габсбург Испании (1527 – 1598).], рассылая повсюду своих агентов.

Ян, в порыве патриотизма, написал портрет Рембрадта в кирасе, выглядывающей из-под одежды, а затем похожий автопортрет. Рембрандт находил время позировать

Яну, нравилась идея побывать «внутри» картин не только своих но и Яна. Он любил светлые, эффектные, стремительно написанные картины Ливенса.

Студёным февральским вечером, когда Рембрандт работал один в промозглой мастерской, где тепло сохраняли только до такой степени, чтобы не замерзали краски, в дверь постучали. Рембрандт недовольно оторвал взгляд от только что подготовленной для очередной картины дубовой доски и прокричал чтобы вошли. Вошедший, не мешкая, прошёл к Рембрандту:

– Доброго вам вечера. Я ищу художника Рембрандта ван Рейна, не вы ли это?

– Да, ван Рейн – это я.

– Прекрасно. Быстро разыскал вас. Я уже побывал у вас дома, но меня отправили сюда, сказали – я обязательно найду здесь или вас или Яна Ливенса, вы ведь работаете вместе.

Рембрандт молча кивнул. Вошедший, наконец, представился:

– Я Йоханес Доу, мастер стеклянных витражей.