Блудный Сын

– Договоримся. В настоящее время я нахожусь по большей части в Амстердаме и могу приходить на сеансы когда вам угодно, в отличие от Морица. Мой портрет пойдёт значительно быстрее.

– Похоже, вы правы, господин де Гейн.

– Вы можете называть меня Жаком, несмотря на разницу в возрасте. Наслышан о вас как о мучителе. Но что такое писать портреты я знаю не по наслышке, поэтому обещаю быть примерной и послушной моделью, – хохотал весельчак де Гейн.

Рембрандт также не смог удержаться от легкого смешка в ответ на его шумное веселье.

– Не покажете ли теперь вашу мастерскую и галерею? – де Гейн поднялся со стула.

– Извольте, – Рембрандт сделал приглашающий жест рукой и пошёл было в сторону галереи.

Но Жак де Гейн, прежде чем пройти в галерею вслед за Рембрандтом, сразу же направился к двум картинам, висевшим на стене рядом друг с другом. Это были лейденские Лазари – Рембрандта и Яна Ливенса.

– Какая чудесная пара! С самого начала приметил эти картины. Я их куплю, – с энтузиазмом воскликнул Жак.

– Сожалею, но именно эти картины не продаются. Это Воскрешение Лазаря. Одна картина моя, другая – Яна Ливенса. Он подарил мне свою картину и эта пара мне очень дорога.

Несмотря на добродушную открытость Жака де Гейна, Рембрандт не ощущал ни желания, ни настроения рассказывать ему историю, связанную с созданием картин. Он испытывал симпатию к де Гейну, но в его собственном характере не было ни открытости, ни лёгкости Жака.

– Жаль, – с видимым сожалением ответил Жак и, всё ещё надеясь, что Рембрандт передумает, добавил, – мне полюбились картины и я купил бы их за любую цену.

Видя молчаливую реакцию Рембрандта, убедившую Жака, что этого не случится, он не стал настаивать.

– Так трогательно, что они у вас здесь рядом висят как знак вашей дружбы. Наши портреты тоже в конце концов воссоединятся. – Жак вдруг посерьёзнел, – Мы с Морицем уговорились: тот из нас, кто умрет первым, завещает свой портрет другому. С этой мыслью мы и решили заказать вам наши портреты, похожие друг на друга и одинакового размера.

– Как романтично, – Рембрандт изумлённо посмотрел на Жака, он явно не ожидал романтической истории.

– Даа, – только и нашёл что ответить обычо смешливый и болтливый Жак. Его голос звучал приглушённо и серьёзно. Развесёлая улыбка, вот-вот готовая превратиться в смех, исчезла с его лица, сменившись выражением трогательности.

Они прошли в галерею. Жаку де Гейну пришлись по вкусу лейденские работы. Он купил для своей коллекции картину, изображавшую двух спорящих стариков, окруженных книгами, Жак тут же окрестил их Святым Петром и Святым Павлом, и портрет старой женщины. Рембрандт с сожалением подумал: теперь у него почти не остаётся времени на такие портреты, он и Ливенс любили писать их в Лейдене и писали во множестве… и в Лейден нужно съездить навестить семью, он ведь обещал матери приезжать почаще…

Сразу после визита Жака де Гейна Рембрандт разделил лежавшую в мастерской и подходившую для этих портретов дубовую доску на три части: две одинаковые и оставшаяся третья – чуть поменьше. Одинаковые – для портретов Де Гейна и Хейгенса. А на третьей он напишет автопортрет, похожий на портреты двух друзей. Его взволновала возвышенная история о крепкой дружбе.

О композициях картин для принца Фредерика Хендрика Рембрандт начал думать еще в Лейдене и нарисовал первые черновые эскизы. Здесь, в Амстердаме, он быстро отыскал подходящие дубовые доски, которые всё ещё предпочитал холсту, и с упоением окунулся в жизнь Христа. Он хотел стать именно историческим живописцем, поэтому и поехал учиться к Питеру Ластману – Ластман слыл лучшим историческим живописцем Амстердама. Картины эти были его отдушиной от нескончаемой вереницы портретов. Портреты, тем не менее, приносили хороший доход и делали ему имя в Амстердаме.

Рембрандт поставил перед собой нелегкую задачу. С одной стороны, написать картины таким образом, чтобы, смотря на них, Фредерик Хендрик вспоминал своего обожаемого Рубенса. На это намекнул Константин Хейгенс при обсуждении заказа. Рембрандт и без намёков прекрасно знал о безграничной любви штатгальтера, его супруги и его секретаря к искусству Питера Пауля Рубенса, а также к ван Хонтхорсту и Йордансу[35 - Якоб Йорданс (1593 – 1678) – фламандский художник. После смерти Рубенса стал самым популярным художником в Антверпене.]. Они, как и божество, работали в Антверпене под впечатлением и влиянием венценосного гения Рубенса. Картины из коллекций Фредерика Хендрика и Амалии ван Солмс, которые ему пришлось видеть во дворце штатгальтера, служили лишним тому доказательством. С другой стороны, картины должны быть оригинальными работами голландского художника. Он не Питер Пауль Рубенс, работающий в Испанских Нидерландах, а Рембрандт ван Рейн – голландец, о котром уже говорят как о новой восходящей звезде Амстердама и Голлландии. Он не собирается слепо подражать Рубенсу, каким бы великим тот не был и как бы его не любил Фредерик Хендрик. Штатгальтерне случайно поручил этот заказ, по рекомендации и отзывам Константина Хейгенса, именно ему, голландцу, а не ван Хонтхорсту и Йордансу, или даже самому Рубенсу.

Он взял у Рубенса общую композицию его «Снятия с Креста», картину знали в Голландии по эстампам, знал её и Фредерик Хендрик. Рембрандт вновь испытал несколько уже подзабытое под бременем портретов вдохновение. Как бывало в Лейдене, он снова растворялся в своих картинах, входил в них и проживал библейские истории. Он не постеснялся изобразить себя в центре обоих сюжетов: вот он помогает поставить крест с распятым на нём Христом, страдающим и кричащим от нестерпимой боли, а здесь он снимает с креста мёртвого Иисуса, изнемогающий под тяжестью безжизненно обмякшего тела, свалившегося на его плечо. Он сознательно пошёл на риск, изображая Иисуса не мускулистым красавцем, радующим глаз зрителя даже в своей смерти и после неё, как сделал божественный антверпенец, а непривлекательным, обезображенным пыткой распятия, страданием от неимоверной боли и, после смерти, естественно, то есть некрасиво, свисающим. Он хотел впечатления, будто события произошли здесь, на земле Голландии, впечатления правдивости и современности.

При всей своей занятости, Рембрандт не забывал и находил время писать автопортреты. Непослушные, растрепанные кудри, образы нищих и бродяг, в которых он запечатлевал себя, гримасы удивления или испуга остались в Лейдене. Он написал себя теперь амстердамцем с аккуратно подстриженными, причёсанными волосами, хотя и не отрастил длинных волос, как диктовала мода – уж слишком они непослушны, отпустил щеголеватые усики, придал лицу спокойное, серьёзное выражение, даже чуть меланхоличное. Выражение и состояние меланхолии становилось популярным. Это была частая тема разговоров в обществе: вспоминали гравюры несравненного Дюрера, читали объёмную книгу англичанина Бартона[36 - Роберт Бартон. «Анатомия меланхолии». Первое издание – в 1621 году в Лондоне.]. Другой темой стал Рембрандт: «А вы знаете, этот молодой лейденец, Рембрандт ван Рейн, он хороший портретист, ему сейчас много заказывают. И имя необычное, запоминающееся. Он скоро может составить существенную конкуренцию Николасу Элиасу Пикеною и Томасу де Кейзеру. Они, наверняка, уже ногти себе кусают».

2

Николас Ратс, торговец зерном, мехом и лесом из России и Швеции, устраивал ужин в честь окончания своего портрета молодым мастером Рембрандтом ван Рейном из мастерской Хендрика ван Эйленбюрха. Он настолько очаровался портретом, изображающим его энергичным и активным, в виртуозно выписанной собольей шубе, которую даже в богатом Амстердаме не часто встретишь – не зря он парился в ней, позируя для портрета, когда на дворе стояли довольно тёплые сентябрь и октябрь – что с радости устроил роскошный банкет. Приглашались все подряд: родственники и друзья, их друзья, вся мастерская ван Эйленбюрха – Рембрандта. Дочь Ратса, помогавшая отцу в организации празнества, деловито сновала между гостями, посматривая, все ли довольны и отдавая распоряжения прислуге. Торговец вознамерился подарить картину дочери. Молодая женщина сказала отцу – она повесит этот замечательный портрет в своём новом, недавно купленном её мужем, доме. Они не прогадали, заказав портрет начинающему лейденцу. Входя в популярность, он называл уже немалые цены за свою работу, но всё же выходило дешевле, чем заказать де Кейзеру или Пикеною. И отец и дочь были весьма довольны результатом. По мнению молодой женщины, художник великолепно отобразил нетерпеливый характер отца, его острый, мгновенно всё схватывающий и оценивающий взгляд.

Портрет вывесили в самой большой комнате на всеобщее обозрение. Вино и пиво лились нескончаемой рекой, столы ломились под тяжестью всевозможной обильной закуски: разные сорта мяса и птицы, диковинные, целиком запеченные рыбины, пироги и паштеты, имбирные пряники и кексы, свежие и засахаренные фрукты. Произносилось множество тостов и речей, восхвалявших мастерство Рембрандта ван Рейна, поздравления принимали Николас Ратс, его дочь и её муж.