– Ты же шить не умеешь.
– Умею! Честное слово! Это я просто так сказала, чтобы…
Марлин резко поднимает мою голову за подбородок и со строгостью вглядывается в глаза.
Да что такого?! Я просто хочу жить! Я же не смогу! Я не смогу ничего не задеть, ничего не заляпать… а если я еще буду работать с краской…
– Сейчас же прекрати! – кричит Марлин. – Что ты мне тут устраиваешь?! Я что, уговаривать тебя должна?! Сейчас пойду и Вернеру все расскажу! Он-то тебя быстро заставит!
Я захлопываю рот.
– Вот и прекрасно. Иди.
– Но, Марлин… Я же…
– Его сейчас нет. Уехал. Не думаю, что вернется.
– А если вернется?! А если зайдет и увидит меня в своей квартире?! А если подумает, что я украсть у него что-то решила?!
– Ты дуру-то не включай! Первая, что ли, у него красишь? Анна, вон, каждый день у него пол моет, и ничего. Живая.
Это меня немного успокаивает. Хоть и понимаю я, что краска с водой не сравнится. Но ведь коменданта нет. И вряд ли приедет.
Сжимаю губы и плетусь в сарай. На ходу обещаю себе, что ни одной капельки не в то место не поставлю.
Перед глазами вдруг всплывает, как я толкаю краску и выливаю ее на стол с документами. Пока коменданта нет, быстро сжигаю бумаги. Потом он их ищет, спрашивает, кто последний в его квартире находился…
Меня всю передергивает. Я со свистом выдыхаю. Сжимаю кулаки и иду дальше.
Охрана меня не останавливает. Уже хорошо.
Взбираюсь на второй этаж, подхожу к последней квартире слева. Снова выдыхаю, сжимаю губы сильнее и толкаю дверь.
Неуверенно ступаю по ковру. Останавливаюсь. Тщательно вытираю ноги о палас и прохожу в квартиру.
Хорошая, немаленькая. Светлая такая. Везде царит армейский порядок. Даже такое ощущение складывается, что здесь никто не живет. Об обратном говорит коробка шахмат, стоящая на краешке стола, красивые карманные часы и пепельница. А еще на плечиках висит тщательно выглаженный китель, под которым покоятся блестящие ботинки.
Немного смелею.
Подхожу к окну и ставлю на подоконник голубую краску. Отсюда так хорошо видно почти весь штаб. Вон, Васька стирает, Ведьма с Вернером переговариваются…
И вдруг думаю, что подстелить под подоконник, чтобы краска на пол не капала? Даже газету в этой квартире искать рискованно – вдруг нужную коменданту возьму? А если схвачу документы какие?
Запускаю ладонь в волосы. Пойти, попросить у Марлин? А где она? В окне не видно. Сегодня ж не ее смена, могла вообще уехать куда. Пока искать буду, пока спрашивать – комендант точно вернется! Нужно спешить! Из девочек кого спросить? Так красила одна только Тоня…
Сжимаю зубы.
Если из комендантских вещей ничего брать нельзя – буду брать из своих, за них точно не накажут.
Стаскиваю с себя длинную юбку и швыряю под подоконник. Туда, где не хватило, кидаю кофту. Наверное, Марлин выдаст мне новую одежду… Я верю в нее. А пока похожу в запачканной.
Мигом становится холодно. Тяжело обходиться без нижнего белья. Постоянно ощущение, что на тебя кто-то смотрит, так неловко…
Аккуратно окунаю кисть в голубую краску, снимаю капли о краешек банки и провожу по подоконнику.
Ну и зря боялась. Главное, аккуратно все делать и до возвращения коменданта успеть. Вот и все. И ничего страшного. Здесь всего… раз, два, три… Всего четыре окна.
Может, весь утренний страх – это дурацкое преувеличение? Может, и сбежать я отсюда смогу? Мне же всего двенадцать дней осталось. Двенадцать долгих дней…
Интересно, что сейчас делает Никита? Скучает ли по мне? А мамка? Злится или простила? Так нелепо, что, возможно, наши последние друг другу слова были сказаны в ссоре… И ведь я могу ее больше и не увидеть. И прощения не попрошу. Она будет думать, что я ее ненавижу…
Дверь хлопает.
Я замираю. Медленно убираю кисть с капающей на одежду краской в банку.
Даже по стуку ботинок я могу догадаться, кто пришел.
Чертова Марлин… Ненавижу!
Осторожно оборачиваюсь через плечо.
Комендант бросает на меня короткий взгляд, брезгливо поджимает губы и чуть прикрывает ладонью в перчатке губы. А потом полностью теряет ко мне интерес, снимает китель с перчатками, аккуратно вешает на плечики, моет руки с мылом и достает из холодильника кастрюлю.
Медленно вздыхаю. Утираю капли со лба и дрожащей рукой продолжаю красить. На всякий случай чуть прижимаю к груди локти и сдвигаю плотнее бедра. К счастью, комендант даже не смотрит в мою сторону. Повернувшись ко мне спиной, наливает в тарелку суп, садится и начинает есть.
Ну и хорошо. Поест и уйдет. Или спать ляжет. Главное, ничего сейчас не испортить. Уже половину подоконника я покрасила. Останется всего три таких же.
– Русь! Эй, русь!
Я вздрагиваю.
– Русь! Я к тебе обращайться!
Оборачиваюсь и киваю:
– Да?
– Ты подходийт к мой кастрюля?
Щурюсь.
И понимаю, в чем дело.
Комендант брезгливо держит в двух пальцах женский волос. В супе, наверное, нашел…
Активно мотаю головой:
– Нет, это точно не я. Даже близко к холодильнику не приближалась.