Брилонская вишня

– А что она должна рассказать?

– Да сейчас послушаешь. У нее такое интересное случилось, а она упирается, говорить не хочет. Ну, Тонь?

Тоня резко встает с места. Окидывает взглядом столовую и снова садится на стул. Ну, да, свободных мест больше нет, а есть хочется.

– Ну, не хочешь говорить – не надо, – обижается Васька и разворачивается ко мне. – Я тебе, Вер, сама расскажу. В общем, она у нас выпивоха жуткая, день-деньской мечтает…

– Закрой рот, сучка!

– Да тише, Тонь, ты ж рассказывать не хотела, так дай хоть мне. День-деньской мечтает о водочке или самогонке. Столько раз уж у немцев выпрашивала, а они ее слали куда подальше. Будут еще они расщедрятся, как же… Как говорится, есть, но не дадим. И позавчера, представляешь, ее…

Тоня вдруг ударяет по столу. Я вздрагиваю, а Васька и внимания не обращает:

– Ее Мыло вдруг к себе позвал. Вечером, когда все разошлись, он с чего-то вдруг взял – и позвал. А на следующий день у нее винцо появилося! Да не абы какое, а Берлинское. Так я и спрашиваю, Тонь! Каково было на винцо зарабатывать? Интересно?

Я закашливаюсь.

Странно. Подумаешь, заработала Тоня себе на алкоголь, это ее дело. А Васька-то зачем вмешивается?

– Я ему краску от шкафа отскабливала! – вдруг с визгом срывается Тоня. – Когда пол красила, случайно шкаф запачкала, а он меня скоблить заставил! И вино я у него со стола стащила!

– Стащила? Надо же, какая храбрая… А чего он тебя за воровство еще плеткой не исхлестал? Или планирует это сделать вечером?

– Он пьян был! Наверное, пропажи и не заметил, вот я и свистнула!

Я недоверчиво кошусь на Тоню. Эта серая лохматая фигура мало походила на ту, что разжигает в мужчинах интерес. Может, у меня ограниченные вкусы? Может, я чего-то не понимаю? В любом случае, Васька очень спешит с выводами.

Я поджимаю губы и опускаю взгляд в тарелку. Даже на зеленый сгусток смотреть приятнее, чем слушать предположения Васьки.

Дверь в столовую хлопает.

– Знаешь, я тебе говорила уже, что ты можешь мне во всем признаться. Я бы тебя, конечно, поддержала. Но ты признаваться не хочешь. Как говорится…

Тоня вдруг хватает ложку и швыряет в Ваську. Часть зеленого сгустка оказывается на стене, а ложка с тихим звоном падает на пол.

Прямо под ноги только что вошедшему в столовую коменданту, забрызгав кашей его начищенные сапоги.

Глава 6

Мгновенно в столовой возникает напряженная тишина. Только из окон чуть слышны немецкие крики и звуки рассекающих дерево топоров.

Я задерживаю дыхание и до побелевших костяшек сжимаю собственные ладони.

Комендант стоит.

Смотрит сначала на упавшую ложку. На запачканные кашей сапоги. Окидывает взглядом столовую. Медленно стаскивает с ладоней кожаные перчатки, складывает их и засовывает в карман кителя.

Первой подает голос откуда ни возьмись появившаяся Марлин. Прижимает ладони к пылающим щекам и охает:

– О, господи… Ради бога, простите меня, оберштурмбаннфюрер!

Комендант переводит взгляд на нее. Прищуривается.

Я готова забраться под стол, чтобы не видеть ничего из того, что может произойти прямо сейчас. До кисловатого привкуса сдавливаю зубами губы и пытаюсь не задохнуться. Голова кружится, в висках стучит…

Марлин вдруг падает на колени перед комендантом и начинает активно вытирать полотенцем его ботинки.

– Совсем не понимаю, как такое могло произойти, – приговаривает Марлин, ссутулясь над ступнями нациста. – Ведь все время находилась здесь, следила за ними… Но никак не ожидала, что вы зайдете.

Комендант вытягивает из нагрудного кармана папиросу, вставляет ее в зубы и чиркает красивой зажигалкой. Марлин наконец стирает с ботинок остатки каши и неуверенно поднимается.

– Так я должен спрашивать у вас разрешения, чтобы войти в свою же столовую? – вздергивает бровь комендант, размыкает губы и выпускает тонкую струйку дыма.

– Господи, конечно, нет! Просто вы нечасто ее посещаете…

– А сейчас вздумал посетить. Проверить, как прижилась новая рабочая сила. И, насколько вижу, прижилась она очень хорошо?

Я упираю взгляд в тарелку настолько, насколько это вообще возможно.

Против своей же воли кошусь на коменданта.

– Я разберусь с ними, – опускает глаза Марлин. – Еще раз извините. Они просто еще не знают, как нужно себя вести.

– Эту я видел уже давно, – комендант кивает на Тоню, а я сначала напрягаюсь, потом облегченно выдыхаю. Значит, он понял, кто во всем виноват?

– Оберштурмбаннфюрер, вы уж не злитесь. Просто…

– Услышьте саму себя, фрау Эбнер! Как я могу не злиться, если подобный инцидент происходит не в первый раз?! Как я могу не злиться, когда вижу, что вы не справляетесь со своими обязанностями?! Сколько раз животные забывали свое место именно в ваше дежурство?!

– Но… Оберштурмбаннфюрер… Вы же меня не выгоните?

– Лучше вспомните, почему вы до сих пор здесь, фрау Эбнер, – комендант резко гасит папиросу и утирает губы. – Если бы на моем посту был некто другой, вы вылетели бы в первый же день. Самая ничтожная надзирательница.

– Я исправлюсь.

– Не зная вас, я мог бы и поверить. Вы считаете нормальным то, что произошло буквально три минуты назад?

– Не считаю. Я накажу их.

– Я сам этим займусь. У вас слабые руки.

Я напрягаюсь.

Их?!

– Понимаю, оберштурмбаннфюрер. Постараюсь исправиться.

– Вы неисправимы. Зайдите ко мне. Обсудим вашу дальнейшую работу здесь наряду с поведением рабочей силы.