Ты – мне, я – тебе

– Постараюсь, – неуверенно произнес менеджер. – Но я должен посоветоваться с нашим управляющим.

– Зачем? Если мисс Алле после выздоровления вновь вернется к вам, каким образом это «посещение» больницы должно будет интересовать ваше начальство? В компьютере в строке заказов изменится только одна запись.

Дата прибытия остается прежней, вы лишь добавите: «приглашена на прием миссис Кларк-Гаррисон».

* * *

Потом она взяла такси и отправилась в больницу. Там сказала, что она – близкая подруга Элен Алле, которую только что доставили спасатели. Элизабет дала номер одной из своих кредиток и попросила разрешения увидеться со своей «протеже». «Она сейчас находится в палате интенсивной терапии. Приезжайте позже, вам позвонят».

– Вы ее родственница? – спросил проходивший мимо врач «скорой помощи».

– Подруга.

Мужчина высморкался в бумажную салфетку.

– Она не хотела, чтобы самоубийство сорвалось.

– Она выкарабкается? – спросила Элизабет.

Врач пожал плечами.

– Уже выкарабкалась. Она жива. Но так ли ей повезло? Она ведь по-настоящему решила покончить с жизнью…

– А где ее вещи? Ее сумочка, которую я отдала одному из спасателей?

– Сейчас узнаю.

Не теряя времени, Элизабет попросила, чтобы мисс Алле поместили в отдельную палату и приставили персональную санитарку. Ей принесли сумочку Элен. Узнав, благодаря гарантии, которую выдал счет на ее кредитке, номер будущей палаты, она села на ближайшую скамью. Достав из сумочки мобильный телефон француженки, она принялась искать номер телефона Ронни. Надо было помешать ему распространить хотя бы одну фотографию.

* * *

Спустя час Элен была помещена в отдельную палату. Она еще не пришла в сознание, ее лицо под кислородной маской было таким же бледным, как наволочка подушки. На стоящем рядом экране монитора отображался ритм работы ее сердца. Сидящая рядом с кроватью Элизабет наконец отыскала нужный ей номер. Она тут же позвонила по нему и услышала ответ: «Это Ронни. Оставьте ваше сообщение». Элизабет надиктовала: «Срочно перезвоните мне. Не передавайте никому ни единого документа. Меня зовут Элизабет Гаррисон».

* * *

В салоне Сольвейг, окруженная людьми, которых она называла своей публикой, изводила Шиллера вопросами:

– Где ты был? Я осталась наедине с совершенно невежественным мальчиком.

– На коленях умоляю простить меня, Сольвейг. Мне надо было решить личные проблемы: мне позвонил телохранитель и сообщил, что ребенок плакал. Так, пустяки, но они являются частью моей жизни… Пойдем, драгоценная моя, – сказал он актрисе, которая снова начала посылать воздушные поцелуи оставшимся гостям.

Режиссер задумался. Что ей было нужно? Остаться одной. Ночь с Сольвейг «по полной программе» была бы похожа на странный сеанс йоги. Чтобы не помять лицо, не допустить на нем ни единой морщинки, она оставалась неподвижной. Он ложился на нее, словно огромное насекомое, осторожно выполняющее возвратно-поступательные движения. Она любила только тихие любовные игры. Засыпая, она следовала заведенному ритуалу: в комнате она должна оставаться одна на приготовленной кровати, голова должна лежать на ровной поверхности. «Временами, чтобы наказать себя, – говорила она, – я кладу под голову плотный шелковый валик».

Когда Сольвейг впервые услышала о Тимоти, сыне Шиллера, она уклончиво прокомментировала: «Конечно же ты его любишь… Если я тебя правильно поняла, мать его уехала в Европу и оставила ребенка с тобой». – «Оставила? – ответил Шиллер. – Не оставила. Я забрал у нее этого ребенка!» Сольвейг никогда не хотела иметь детей, чтобы не испортить себе талию. Как отвратительно смотрится раздутый живот! Даже мысль о такой деформации вызывала у нее отвращение, и, чтобы успокоиться, она начинала гладить ладонями свое плоское и шелковистое тело.

5

После того как его вышвырнули из отеля, Ронни вел машину осторожно. «Главное, чтобы не задержала полиция», – сказал он себе. Не надо делать резких маневров, чтобы въехать на узкую улицу Западный Бродвей, где он снимал квартиру в доме посредственного качества. Охранников там не было. Несколько лет тому назад там был один охранник, проживавший в двухкомнатной квартире на первом этаже. При входе в нос ударял запах алкоголя и мочи. Этот безразличный к жизни человек потом съехал и поселился на этой же улице. Там он соорудил себе жилье из картонных коробок – он знал, что рано или поздно его выселят. Хозяин этих спальных камер установил на двери кодовый замок, но мелкие вандалы сняли его спустя пару дней. Поэтому входная дверь оставалась открытой, но это было неважно, поскольку воровать в доме было особенно нечего.

Ронни поставил машину на свободное место на стоянке, вошел в тесный холл и поднялся на четвертый этаж.

Дверь была в плохом состоянии, но замок еще держался и запирался на два оборота ключа. Наконец, повозившись с дверью, он смог перешагнуть порог. Пройдя через центральную комнату, он бросил вещи на потертое канапе и устремился к шкафу, где взял бутылку, чтобы налить себе полстакана виски.

Упав на одно из кресел, обитых кожзаменителем, он стал наслаждаться виски и взвешивать опасность, которым подвергала его инсценировка самоубийства Элен. Он проклинал себя за то, что оказал ей эту «услугу». Он уже несколько раз звонил ей, но так и не смог дозвониться. Не подвергнется ли он большой опасности, предлагая бульварной газете опубликовать предсмертные фотографии? «Разлученная с ребенком мать кончает жизнь самоубийством»? А он-то здесь при чем? Чтобы устроить скандал, Элен также попросила его передать видеозапись каналу «Хайпер Ньюс», привыкшему копаться в помойке. На сотовом телефоне он увидел незнакомый ему номер. «Позже перезвоню», – решил он. Вначале ему хотелось поговорить с Элен.

Две тысячи долларов за ее фотографии были манной небесной, но дело было щекотливым и рискованным. Оно касалось ребенка Шиллера. Кто обвиняемая? – мать-француженка, уличенная в супружеской измене и подозреваемая в организации попытки похищения ребенка. Кто адвокат? Это было совсем неважно. У Ронни был на примете один юрист, ради рекламы он взялся бы за дело бесплатно.

Он посмотрел на пластиковый мешок с видеокамерой, но не стал его трогать. Затем с любовью взял в руки свою «лейку». Надо ли было проявить фотографии Элен? «Да, – подумал он. – Это мне сделать придется, пусть даже я никуда их не пущу». Его сотовый телефон завибрировал. Он взял его в руку. Сообщение. «Позвоните мне. Дело очень срочное. Элизабет». Элизабет Гаррисон? Он сохранил неприятные воспоминания об этой женщине, которая пригрозила, что добьется лишения его грин-карты в случае опубликования снимка ее отца в инвалидной коляске. Что теперь ей было нужно после этого сказочного приема? Скушать на десерт ничтожного фотографа?

Он бросился в свою «темную комнату», нечто вроде маленького чуланчика, и начал проявлять фотографии Элен. Из некогда «неумелого дебютанта» он превратился со временем в прекрасного фотографа. Он подумал о страстном увлечении своей юности, о фильме Антониони «Вдохновение». Вот и сейчас он испытывал это вдохновение. Он словно взорвался. Миссис Гаррисон он опасался больше, чем полиции. Эта женщина околдовывала его. По сравнению с ней Элен была всего лишь жертвенным ягненком. Может, ему лучше скрыться, спрятаться у своей подруги в Санта-Монике? Оставить квартиру Элен и уехать к девице, которая владела лавкой поношенной одежды в маленьком домике в бедном районе Венеция? Из магазина наверх вела спиральная лестница. Там были две комнаты. При случае она устраивала там встречи или селила кого-нибудь. Снова оказаться в берлоге и не иметь возможности достать несколько доз? Ломка? «Это ерунда, – сказал он себе, – Я смогу остановиться, как только захочу…» Он решил, что, прежде чем забыться, все-таки лучше будет позвонить Элизабет Гаррисон. Набрав ее номер, он прокашлялся, чтобы прочистить горло. Несколько звонков, потом послышалось «Алло?». Он представился:

– Это Ронни Рок, фотограф.

– Ну наконец-то! Дайте мне свой адрес, и я приеду.

– Для чего?

– За фотографиями. Репортаж о смерти Элен.

Он решил говорить тоном мужчины, которого трудно было испугать:

– Вот как? – сказал он. – А почему это интересует вас? У вас есть деньги, а у меня свобода.

– Все относительно, – произнесла в трубку Элизабет. – Свобода – это понятие, которое поддается анализу…

Ронни возмутился:

– Ваша интеллектуальная белиберда на меня не действует. Вы запретили мне публиковать снимки вашего отца, я подчинился. Но не надо лезть в дела Элен Алле.

– Тише, Ронни. Ваша подружка совершенно случайно сегодня вечером осталась в живых. Сейчас она находится в больнице «Кипарисы». Лежит там без сознания и на искусственном дыхании.

– Быть того не может!

– Так и есть. Позвоните и узнайте!

– Я тут совершенно ни при чем, – возразил он. – Она сказала мне, что это – всего лишь инсценировка.

– Остается только убедить в этом присяжных. Но сделать это будет очень нелегко. После определенного предела в глупость уже не верят… Быстро говорите свой адрес, я еду.

Охваченный страхом, он назвал ей улицу и номер дома.

– Какой этаж?

– Четвертый. Дверь напротив лестницы.

– Пока я не приеду, не отвечайте ни на какие телефонные звонки, – приказала Элизабет. – В отеле Элен Алле считают моей гостьей, а вы, ни фотограф, ни неудавшийся актер, просто друг, соотечественник, приходили навестить ее. Все остальное вы узнаете от меня лично. Еду.

* * *