Битва за ясли господни

Капитан 2-го ранга Ергомышев отдал команду развернуться правым бортом и изо всех пушек открыть огонь сначала по фрегату. После нескольких залпов фрегат сорвало с якоря и стало относить на мол. Корвет спешно снялся с якоря, но потерял управление и тоже стал сноситься ветром к берегу.

Тем временем жаркая дуэль разгорелась между «Парижем», на мачте которого развевался флаг контр-адмирала Новосильского, с корветом «Гюли-Сефид» и фрегатом «Дамиад».

Было начало второго часа, когда страшной силы взрыв разнес на куски турецкий корвет.

После этого командир «Парижа» капитан 1-го Истомин сосредоточил огонь своих пушек против фрегата «Дамиад», где сразу же были снесены бизань-мачты. Не прошло и нескольких минут, как на турецком фрегате вспыхнул сильный огонь в кормовой части. Пламя быстро стало распространяться по верхней палубе и экипаж фрегата, опасаясь взрыва, стал покидать корабль, кто как мог.

В тяжелом положении оказался командир корабля «Три Святителя» капитан 1-го ранга Кутров. Ему пришлось вступить в бой с 54-х пушечным фрегатом «Каиди-Зефир» и 64-х пушечным фрегатом «Низами». На «Трех Святителях» был перебит шпринг, и его развернуло на ветру. Экипаж корабля с великим трудом смог снова повернуть корму и в упор расстрелял «Каиди Зефир».

В это время командир «Ростислава» капитан 1-го ранга Кузнецов, заметив, в какое трудное положение попал капитан 1-го ранга Кутров, поспешил на помощь «Трем Святителям» и с близкого расстояния, что называется, разворотил фрегату «Низамин» левый борт.

Фрегат медленно накренился и стал тонуть.

Но не обошла беда и «Ростислас». На нем взорвалась пушка от попадания в нее турецкого снаряда. Взрывом разнесло часть палубы. Начался пожар. Пламя стало подбираться к крюткамерам, где хранился порох. И, когда уже казалось, взрыва не избежать, несколько матросов во главе с мичманом Колокольцевым бросились с брезентовым пологом к огню и накрыли его.

…В пылу боя Нахимов не обратил внимания на движение парохода «Таиф». Он начал медленно обходить турецкие корабли с явным намерением выскользнуть из бухты в море. Зато это движение заметили с фрегатов «Кагул» и «Кулевчи». Оба фрегата бросились на перехват пароходу, однако, тот, отстреливаясь, дал полный ход и стал уходить от преследования.

«Таиф» был уже возле мыса, за которым открывалось море, когда впереди показались черные шлейфы густого дыма. Прошло еще некоторое время, и на виду показался пароход «Одесса» под флагом генерал-адъютанта Корнилова. За ним на одинаковом расстоянии шли еще три парохода.

С «Таифа» заметили русские пароходы и сменили курс. Пароход стал уходить вдоль береговой линии.

…Вице-адмирал Корнилов, услышав гул боя и, затем, увидев турецкий пароход, который пытался скрыться бегством, приказал командирам пароходов «Крым» и «Херсон» начать преследование беглеца. Однако успеха это не принесло. 20-ти пушечный «Таиф», огрызаясь на ходу, все дальше и дальше уходил в море, пользуясь преимуществом в скорости.

…Около 3-х часов дня судьба боя была уже предрешена. Турецкие корабли один за другим выбрасывали белые флаги.

Из всех береговых батарей только две продолжали еще стрелять калеными ядрами по русским кораблям, не причиняя им особого вреда.

Вице-адмирал Нахимов отдал приказ командирам кораблей «Парижу» и «Ростиславу» заставить замолчать береговые батареи. Не прошло и получаса, как береговые батареи были разрушены.

Около 4-х часов дня в бухту вошли пароходы под командованием генерал адъютанта Корнилова и были встречены громким «Ура!!!» матросами всей эскадры, изрядно пострадавшей, но по-прежнему грозной.

Перед глазами Корнилова предстала жуткая картина полного разгрома турецкого флота. Купеческие суда и два транспорта затонули у причалов от попадания в них ядер. Пароход « Эрекли» горел и, когда «Одесса» входил в бухту, турецкий пароход взорвался. Его горящие обломки долетели до городских строений, и в Синопе начался пожар. Держались на плаву только фрегаты «Дамиад», «Ауни-Аллах» и «Несими-Зефер», а также корвет «Фейзи-Меабур», с которых уже начали свозить раненых и пленных турецких матросов.

По прибытию на флагман «Императрица Мария» вице-адмирала Корнилова и контр-адмирала Новосильского, было принято решение направить в город парламентеров и сообщить городским властям, что русская эскадра пришла для истребления военного флота. Городу не будет принесен вред.

Затем Нахимов пригласил Новосильского и Корнилова к скромно накрытому столу.

Однако не прошло и получаса, как в кают-компанию вошел адъютант Нахимова и доложил, что на «Императрицу Марию» доставили пленного командующего турецким флотом Осман-пашу, а также командиров фрегата «Фазли-Аллах» и корвета «Файзе-Меобур».

– А где остальные? – спросил Нахимов.

– Убиты, или в тяжелом состоянии, Павел Степанович, – ответил адъютант.

– Ну, бог с ними… Осман-пашу ко мне. Остальные меня не интересуют… – и чему-то усмехнувшись, добавил, обращаясь к Корнилову и Новосильскому: – Вот как выходит… Жизнь даёт один только бог, а отнимают её кому не лень.

…К ночи, прибывшие из Севастополя пароходы, отбуксировали в море горящие турецкие корабли, чтобы с переменой направления ветра, пылающие костры не нанесло на русскую эскадру.

А с утра экипажи кораблей притупили к ремонту поврежденных ренгоутов и такелажей и заделке пробоин в бортах и на палубах.

Нахимов приказал перенести свой флагманский флаг на корабль «Великий князь Константин»

Фрегат «Императрица Мария» сильно пострадал, было решено, что в Севастополь он пойдет на буксире парохода «Одесса».

В ночь на 19 ноября погода устоялась. Разорвались тучи, на смену им пришли редкие облака, через которые проливался холодный свет луны, отражаясь тусклым блеском на поверхности бухты.

Пожар в Синопе, начавшийся еще днем, никто не тушил, и он разгорался, пожирая дома один за другим…

На рассвете 20 ноября русская эскадра снялась с якоря и покинула Синопскую бухту и горящий город…

3

Во второй половине дня 22 ноября эскадра Нахимова стала входить в Севастопольскую бухту. Встречать корабли вышел весь город. Толпы людей теснились на причалах, а самые отчаянные на баркасах и рыбацких лодках плыли навстречу кораблям, израненным и смертельно усталым.

За двое суток перехода море изрядно потрепало эскадру, словно проверяло ее еще раз на прочность.

Сразу после выхода из Синопской бухты море встретило русские корабли спокойной зыбью. Однако к ночи поднялся сильный ветер. К утру заштормило и пришлось отдать буксиры и на парусах идти к родному Севастополю. К утру 22 числа ветер стих также внезапно, как и начался, и пароходы снова взяли израненные корабли на буксир.

Невзирая на несносную погоду, люди на причалах были одеты по-праздничному. У некоторых в руках оказались даже цветы.

Когда корабли выстроились на внутреннем рейде, с пристани грянул духовой оркестр, а из крепостных орудий прогремело три залпа в честь победителей.

До глубокой ночи и весь следующий день Севастополь ликовал.

Утром 23 числа вице-адмирал Нахимов проехал по госпиталям, в которых разместили раненых. Первым делом нашел госпиталь, где находился капитан 1-го ранга Барановский. Шрапнелью ему пробило бок, однако повреждение получили только мягкие ткани. Рядом с Барановским лежал штурман штабс-капитан Родионов. Ему оторвало правую руку. Состояние офицера было тяжелое, и Нахимов попросил доктора сделать все, чтобы облегчить страдания раненого.

– У нас есть еще один такой же, – сказал доктор. – Только с ним еще хуже. Ему оторвало ногу.

– Как его фамилия? – спросил Нахимов.

– Прапорщик Плонский.

– Я запомню, – сказал Нахимов. – Им больше, чем кому-либо принадлежит слава нашей победы и оставить их без внимания и заботы – это грех перед богом.

– Павел Степанович, только в нашем госпитале таких около трех сотен, – ответил доктор. – И всех их нельзя обделять вниманием, потому как у каждого из них есть родители, жены, дети. И хорошо, если мы их поднимем на ноги.

Нахимов согласился с доктором. Пообещал все сделать для поддержания и выздоровления раненых и уже в конце дня приехал в штаб флота.

Надо было подготовить донесение о результатах Синопского боя на имя генерал-адъютанта князя Меньшикова, в подчинении которого находился Черноморский флот и войска Азово-Черноморской береговой линии.

Нахимов собственноручно составил донесение, чтобы нигде не было упомянуто его имени, и приказал отправить в Варшаву.

И сразу начались будни. Корабли эскадры требовали ремонта. Одновременно на корабли завозились ядра, шрапнельные снаряды, порох, продовольствие. Командирам кораблей Нахимов отвел неделю, по истечению которой эскадра должна была выйти в море на патрулирование в территориальных водах России.

…Как-то, уже в конце дня, когда Нахимов, устав до изнеможения, возвращался домой, у подъезда его встретила пожилая просто одетая женщина. В руках она держала небольшой сверток из полотенца.

Завидев Нахимова, женщина пошла ему навстречу.

– Павел Степанович, простите ради бога за то, что тревожу вас, – сказала она, – ни мое имя, ни моя фамилия вам ничего не скажут. Я пришла к вашему дому по велению сердца и прошу не отказать мне – примите этот образ Николая Чудотворца. С ним я много лет тому назад посетила святые места в Иерусалиме и хранила как зеницу ока. Теперь же, во славу вашего подвига, хочу передать эту икону вам.