Битва за ясли господни

Войска тут же ринулись на штурм так, словно горящий факел канонерской лодки послужил им сигналом.

До карантина оставалось не более шестидесяти саженей, когда впереди внезапно открылся свежевырытый ров. Штурмовые колонны остановились. Турецкая артиллерия, воспользовавшись заминкой наступающих, произвела несколько залпов картечью и нанесла ощутимый урон наступающим в первой линии Селенгинцам.

Невзирая на убийственный огонь, 1-й и 3-й батальоны Якутского полка преодолели ров и двинулись вперед. Но в это время с правого берега Дуная ударила тяжелая крепостная артиллерия.

Генерал Данненберг помрачнел, видя, как редеют прямо на глазах наступающие батальоны.

На взмыленной лошади к Данненбергу подскакал генерал Павлов и доложил, что охотники из Селенгинского и Якутского полков уже прорвались в карантин и ведут там бой, а турки снимают пушки с лафетов и увозят к пристани.

Генерал Данненберг будто не услышал его. Некоторое время он смотрел на то, что происходит перед укреплениями карантина, затем обернулся к генералу Павлову и тихо, но ясно произнес:

– Прикажите дать отбой атаке и отойти на прежний рубеж…

Генерал Павлов с недоумением посмотрел на Данненберга.

– Но турки вот-вот побегут! – возразил он.

– Выполняйте приказ! – уже жестоко повторил Данненберг. – Вы что не видите, какой ценой мы берем этот карантин? А дальше что? Они разнесут тяжелой артиллерией и этот карантин, и того, кто будет в нем!.. Достаточно того, что они уходят на правый берег!

Однако генерал Данненберг ошибся. Как только прозвучал сигнал к отходу, и войска стали строиться в колонны, из-за карантина вырвалась турецкая конница и понеслась вдоль рва, добивая у всех на глазах раненых, которых еще не успели собрать.

– Господи!.. Да что же это творится! – услышал у себя за спиной генерал Данненберг. Он оглянулся и увидел молодого солдата, который с ужасом смотрел на расправу турецкой конницы над ранеными.

Генерал Данненберг побледнел и подозвал порученца.

– Скачите к генералу Сикстелю и предайте мой приказ бить картечью по коннице! – распорядился он.

Однако порученец не успел отъехать и полсотни шагов, как с левого фланга ударили орудия и турецкую конницу, словно сдуло ветром. Нахлестывая коней, турки повернули назад и укрылись за карантином.

Батальоны отходили нехотя. Кое-кто даже роптал, недовольный исходом боя.

С правого берега Дуная огонь тут же прекратился, хотя отходящие войска местами еще были в зоне досягаемости снарядов турецкой артиллерии.

К концу дня войска повсеместно отошли к Старой Ольтенице.

Перед селением в полутора верстах остался только заслон из двух батальонов Якутского полка с конной батареей.

Генерал Данненберг находился в подавленном настроении. Он был и уверен, и не уверен в своей правоте, отдав приказ прервать атаку и отвести войска на исходные позиции, в тот момент, когда казалось, успех уже был в его руках.

…В полночь генерал Данненберг, потеряв надежду уснуть, накинул шинель на плечи и пошел по коридору в конец здания, где находился штаб.

У двери кабинета начальника штаба стоял часовой.

– Он еще здесь? – спросил генерал Данненберг.

– Так точно, ваше высокопревосходительство! – бойко ответил часовой.

Генерал Данненберг открыл дверь и вошел в кабинет Володина. Тот сидел за столом, перебирая какие-то бумаги. Хотел было встать, однако генерал Данненберг показал Володину рукой, чтобы он продолжал работать.

Данненберг уже догадался: на столе у Володина лежали донесения из частей.

Опустившись на скривившийся стул, генерал Данненберг спросил, кивнув на бумаги:

– Рапорта?

– Рапорта…

– Большие потери?

– По тем данным, которые у меня уже есть, убито 4 офицера и 230 солдат, – ответил Володин. – А вот среди раненых… – Он взял в руки другой листок бумаги. – 11 штаб-офицеров, 31 обер-офицер и 693 нижних чинов. Всего выбыло из строя около тысячи человек…

Генерал Данненберг удрученно качнул головой.

– Многовато… – мрачно подытожил он. И словно оправдываясь, добавил: – Воевать, не в помирушки играть.

– А было бы еще больше, – сказал подполковник Володин.

Генерал Данненберг внимательно посмотрел на него, стараясь понять, почему он так сказал. Для того чтобы успокоить его или он тоже разделял точку зрения Данненберга на бессмысленность продолжения атаки на карантин?

– Вы в этом уверены? – все же уточнил Данненберг.

– Абсолютно, – ответил подполковник Володин. – Просто мы кое-что не учли, начав этот бой.

Генерал Данненберг согласился.

– Бог тому свидетель, – произнес он глухим голосом. – Я желал только победы, надеясь на благополучный исход. Но не любой ценой…

Володин взял со стола несколько рапортов и стал выборочно читать.

– …Подполковник Пирогов и майор Гальс, командиры батальонов Селенгинского полка, получив тяжелые ранения, командовали батальонами, пока не лишились сознания… Командир 8-й роты капитан Конюк с четырьмя ранениями не вышел из боя… В Якутском полку… Командир 1-го батальона подполковник Сирюдери был трижды ранен, однако шел впереди батальона, пока не потерял сознание от большего истечения крови… Штабс-капитан Лютер…

– Достаточно, – прервал его генерал Данненберг. – У меня и так кошки на душе скребут… Генерал Павлов доложил мне, что в карантине вели бой подразделения охотников. Узнайте их имена.

– Там были две команды охотников во главе с поручиком Зиненко и прапорщиком Разделишиным… Оба скончались от ран. Что касается нижних чинов, я уже от вашего имени распорядился подготовить список всех оставшихся в живых для награждения, – доложил Володин.

Генерал Данненберг молча встал и направился к двери. Потом остановился и, не оборачиваясь, сказал.

– В этот список включите и погибших… Жив бог, живы и души погибших. Им тоже надо отдать должное…

5

Двадцать седьмого октября, во второй половине дня, князь Горчаков получил от фельдмаршала Паскевича письмо, в котором тот, не скрывая раздражения, писал:

«…Милостивый сударь, своими действиями при Ольтеницы вы возбудили всю Европу. Телеграфные агентства западных держав без устали передают сообщения о том, что Омер-паша, переправившись у Ольтеницы, разбил и заставил бежать русские войска, и что вот-вот он достигнет Бухареста.

Соизвольте объяснить, каким образом вы могли дать пищу нашим недоброжелателям в Европе, чтобы они могли нагло врать, нанося ущерб авторитету России, ее армии и Его императорскому Величеству?»

И без того болезненно мнительный князь Горчаков, прочитав письмо до конца, впал в смятение.