Битва за ясли господни

– Карл Васильевич, но министр лорд Эбердин заверил меня в том, что Лондон не допустит войны! – неуверенно заявил Титов. – Что же теперь никому нельзя верить?

Канцлер Нессельроде вяло махнул рукой.

– Вы знаете, сударь, почему девице разрешено грешить? Нет? Иначе ей не в чем будет каяться. Ваш лорд Эбердин говорит одно, а их посол в Константинополе лорд Редклиф делает другое. Я верю депеше Озерова. Только его величеству об этом сообщать, пока не следует, – неожиданно предупредил он. И тут же пояснил: – Государь не совсем здоров, это одно. И другое – надо выждать немного… Наш мир настолько изменчив…

Канцлер Нессельроде не стал пояснять, что он имел в виду, выражаясь по поводу изменчивого мира. Однако и князь Меньшиков, и граф Титов догадались: у канцлера есть потаенная мысль, о которой он не хочет говорить. Князь Меньшиков и граф Орлов еще не знали, что на 20 июля в Вене намечено проведение конференции представителей Пруссии, Австрии, Франции, и Англии, на которой предполагалось обсудить положение в Европе после ввода русских войск в Дунайские княжества. Турция на конференцию не приглашалась.

Граф Нессельроде надеялся, что в Вене произойдет разлад среди участников конференции, и Турция не будет услышана.

На этом разговор по депеше был окончен. И канцлер Нессельроде обратился к князю Меньшикову.

– Александр Сергеевич, напутствий я вам не дам. Вы знаете, зачем вы едете в Варшаву. Я думаю то, что вы услышали здесь, поможет вам как-то сориентироваться и в военных делах. Фельдмаршал Паскевич крут и несговорчив, однако, после отъезда князя Горчакова из Варшавы он в трудном положении. Полагаю, это и поможет вам в вашем деле. Ну что, судари, более я вас не смею задерживать, – произнес Нессельроде и встал, давая понять, что прием окончен.

…23 июля на имя канцлера Нессельроде из Вены пришла нота, в которой участники конференции выразили свое недоумение по поводу конфликта между Россией и Турцией, и высказали надежду на то, что спор будет устранен мирным путем. О занятии русской армией Дунайских княжеств в ноте не было сказано ни слова.

Прочитав ноту, граф Нессельроде сразу успокоился. Насторожила только одна, казалось бы, на первый взгляд не существенная подмена понятий. В ранее достигнутых договорах между Россией и Турцией было прописано «…Покровительство Блистательной Порты христианского богослужения». В ноте же было… «…Покровительство Блистательной Порты христианской религии».

Граф Нессельроде счел эту подмену не совместимой по понятиям. Покровительствовать христианской религии султан, по мнению графа Нессельроде, не имел права. Ибо богослужение – это одно, а религия – другое, косаемое христианского вероисповедания и других народов, в том числе и русского, признанным покровителем которого был русский царь.

Решив, что об этом надо доложить государю, граф Нессельроде поехал в Зимний дворец.

Однако Николай I отнесся к сомнениям Нессельроде равнодушно. Выслушав его, государь сказал:

– Карл Васильевич, у нас появилась возможность, избежать войну. Не ищите ее там, где ее нет, – и добавил: – Сделайте им ответ, мы принимаем ноту в том виде, в каком она есть.

Граф Нессельроде обратил внимание на подавленное настроение государя. Вспомнил недавний разговор с лейб-доктором Арендтом, который посетовал на то, что государь в последнее время стал часто вспоминать о несчастном случае в ночь с 25 на 26 августа 1836 года, который произошел с ним по дороге из Пензы в Тамбов, когда кучер, не заметив крутого спуска, потерял управление лошадьми, и коляска государя опрокинулась на бок. С сотрясением мозга и переломом ключицы государь был отправлен без сознания в Тамбовскую больницу.

«…Он часто повторяет, – сказал тогда доктор Арендт. – Вот Бенкендор сидел со мной рядом по правую сторону, не ушибся, а в живых его уже нет. А я ушибся и живу…»

…30 июля граф Нессельроде отправил ответ с согласием на ноту Венской конференции. В делах и заботах прошел август. И вдруг 12 сентября из Вены пришло сообщение, которое потрясло Нессельроде. Поверенный в делах Австрии в Константинополе Клецль донес своему правительству, что 9 сентября в Константинополе начались массовые волнения христиан. Турецкие власти обвинили Россию в подстрекательстве христиан к неповиновению султану. В связи с этим турецкое правительство заявило, что оно отказывается принять согласованный ранее с ним текст ноты представителей четырех держав на Венской конференции и ни на какие уступки России не пойдет.

Клецль также сообщил, что в тот же день англо-французский флот вошел в Босфор под предлогом защитить султана.

Два дня Нессельроде не решался идти к государю с докладом о случившемся, надеясь, что участники Венской конференции каким-то образом повлияют на турецкие власти.

…15 сентября поздно вечером домой к Нессельроде прибыл курьер с депешей, полученной по телеграфу из русского посольства в Вене. В телеграмме сообщалось, что накануне на чрезвычайном Совете Порты было принято решение объявить России войну.

Часом позже такое же сообщение пришло из Одессы от графа Озерова. Озеров так же сообщал, что Главнокомандующий турецкой армии в Болгарии генерал Омер-паша получил приказ потребовать от князя Горчакова вывести войска из Дунайских княжеств в течение 10 дней. В случае отказа Омер-паша грозил начать военные действия…

В восемь утра Нессельроде был уже в Зимнем. Зная неукоснительный распорядок государя с 7 до 8 часов пить кофе и беседовать с лейб-доктором Арендтом и его помощником Соколовым, Нессельроде, дождавшись ухода докторов, попросил разрешения войти к государю в столовую.

Николай I был одет по-домашнему. Мельком взглянув на Нессельроде, произнес:

– Вижу, вижу, не с хорошими известиями пожаловали, Карл Васильевич. Иначе бы вы не пришли ко мне в неурочное время. Говорите сразу.

С трудом, преодолевая волнение, Нессельроде произнес:

– Ваше величество, я получил сообщения из Вены от нашего посла и от графа Орлова из Одессы… Турки объявили нам войну…

– Войну?.. – почему-то переспросил государь.

– Да, ваше величество…

– Вот и хорошо, – неожиданно, совершенно спокойно ответил государь. – Значит, на то воля господня…

Нессельроде был поражен спокойствием Николая I. Ему даже показалось, что государь не понял, о чем идет речь.

– Ваше величество, граф Орлов сообщил так же, что командующему турецкими войсками в Болгарии генерал Омер-паше поручено потребовать от князя Горчакова вывести наши войска из Дунайских княжеств в течение 10 дней…

– Вот как… – усмехнулся Николай I. – Генерал Омер-паша говорите… Когда я командовал второй гвардейской бригадой этого Омер-пашу я знал как полковника Латтаса, подданного Австрии, хорвата по происхождению… и басурман по вероисповеданию. Ну, посмотрим, на что он способен… Вас попрошу, приказать немедля вызвать ко мне князя Долгорукова. Сами же пошлите срочную депешу князю Паскевичу с сообщением об объявлении нам войны турками, – Николай I с минуту помолчал, затем продолжил: – Видит бог, я не жаждал этой войны, хотя и готовился к ней и как государь, и как христианин…

4

…Решение Николая I ехать в Австрию на военные маневры в Ольмюц, по приглашению австрийского императора Франца-Иосифа, Двор расценил, как желание государя попытаться создать союз в противовес уже явно сложившейся коалиции Англии, Франции и Турции. Канцлеру Нессельроде Николай I сообщил, что он тоже едет с ним, чтобы там встретиться со своим коллегой Буолем.

…Маневры в Ольмюце длились три дня. Сначала государи наблюдали за действиями пехоты на равнинной местности, затем им были показаны артиллерийские стрельбы из новых длинноствольных орудий, которые вели огонь не только зажигательными бомбами, но и разрывными снарядами. В заключение маневров легкая кавалерийская бригада продемонстрировала атаку противника с фронта и с флангов, при поддержке артиллерии.

Франц-Иосиф был доволен маневрами и все время, обращаясь к Николаю I, бесцеремонно хватая его за рукав мундира.

– Какие молодцы! – восторгался он. – Вы посмотрите, как они лихо скачут!..

Граф Нессельроде и Буоль все время сопровождали их величества.

Нессельроде видел, что настроение Николая I становилось все мрачнее. Государь явно тяготился своим присутствием в Ольмюце в качестве почетного гостя.

По окончанию учений, уже по дороге в отведенную для государя резиденцию, Николай I сказал Нессельроде:

– … Все они одним миром мазаны… – и неожиданно спросил: – Здесь когда-нибудь щи варят или хотя бы гречневую кашу?.. Вчера попросил сделать картофельный суп и что вы думаете?.. Приготовили, черт знает что!.. Они даже не знают, как протереть картофель!..

Нессельроде догадывался: раздраженность государя была результатом неудовлетворения Николая I своим визитом. Уже в последний день Нессельроде с Буолем подготовили ноту австрийского правительства к правительствам Пруссии, Англии и Франции, в которой говорилось, что в намерениях императора России по вопросу Святых мест нет ничего, что оскорбляло бы достоинство Турции, а ввод русских войск в Дунайские княжества является вынужденной мерой и не преследует цель отторжения этих территорий в пользу России.

На прощанье в Ольмюцком замке Франца-Иосифа в честь Николая I был дан роскошный обед, на котором присутствовали все министры венского правительства.

Император Франц-Иосиф, поднимая хрустальный бокал с вином, торжественно произнес.

– Друзья мои! Рядом со мной находится великий человек, которому мы обязаны спасением Австрии от венгерской революции. Я до сих пор не стыжусь, что когда-то публично прикоснулся своими губами к его державной руке! Я предлагаю осушить бокалы за здоровье его величества императора России Николая I.

После этих слов Франца-Иосифа все поднялись с мест, кроме Николая I. Перед ним стоял бокал с водой, подкрашенной по его просьбе вишневым соком…

На следующий день Николай I отъехал в Варшаву. В Ольмюце он получил через посольство в Вене телеграфированную депешу от князя Паскевича, в которой выразилась просьба, по возможности, не обратном пути заехать в Варшаву.

…Был теплый воскресный день, когда Николай I въехал в Варшаву в сопровождении сотни улан. У старинных крепостных ворот с хлебом и солью его встретили представители польских магнатов, сенаторы и депутаты. До Бельведерского замка, на всем протяжении дороги, стояли поляки, однако на их лицах не было видно радости. Скорее они выражали покорность, как и те, кто встречал у крепостных ворот.

Николай I это заметил и сказал сидевшему рядом с ним графу Нессельроде:

– Покорность – это тоже положительное качество народа…

Граф Нессельроде догадался, о чём говорил государь. Он промолчал, хотя и не был согласен с Николаем I, зная на многих примерах, чем оборачивается покорность народов, достигнутая насильственным путем.