Изгнанник

– Люблю – сказал Вадим и отвел глаза.

Он не знал, действительно, любит он ее или нет. Иногда по ночам ему продолжала сниться Оксанка. Чувства Вадима колебались и противоречили друг другу. Разобраться в них было сложно.

Лена внимательно на него посмотрела, желая понять, что творилось в душе у ее друга, затем, ни слова не говоря, вышла из шалаша.

Поворочавшись с боку на бок, Вадим, наконец, заснул.

Утром следующего дня, открыв глаза, изгнанник долго лежал на своей подстилке. Как обычно, с похмелья раскалывалась голова, ныл желудок. Вставать было лень. Он лежал и прикидывал, куда они с Леной пойдут, где найдут, чем поживиться. Рука его потянулась к пачке «Примы», лежащей рядом на журнале с кроссвордами и, вдруг, наткнулась на какой-то лист бумаги. Вадим взял этот листок и принялся читать:

«Вадим! Ты все равно не сможешь меня понять. Я больше не могу и не хочу так жить, как живу. Я очень устала и ухожу навсегда. Я предпочитаю смерть этому позорному, бессмысленному существованию. В этой жизни мы больше не встретимся. Прости меня, за все и прощай навсегда! Твоя Лена».

Прочитав записку, изгнанник тут же вскочил с постели. Не поверив в случившееся, он быстро выскочил из шалаша.

Лены нигде не было. Напрасно Вадим кричал ей, стоя на берегу – на его крик никто не откликнулся.

Недалеко от берега плавала лодка. Изгнанник и раньше видел ее привязанной к берегу недалеко от шалаша. На борту лодки висела черная куртка. Это была одежда его подруги. Вадим снова принялся кричать. Ответа не последовало.

– Нет, только не это! – простонал изгнанник.

Он отказывался верить в случившееся. Но оно было очевидным. Вадим еще долго продолжал кричать и кидать камешки в лодку, хотя с каждой минутой становилось яснее и яснее – Лены нет, лодка пустая.

– Может это шутка? – надеялся изгнанник, продолжая звать свою подругу. Но вскоре, выбившись из сил, он понял – бесполезно.

Вадим был чернее тучи. Он сел на пень и, обхватив голову руками, молча, сидел, пытаясь проанализировать случившееся. Он долго строил догадки, предполагал причины и варианты, куда могла деться Лена. Наконец, решил подождать – может она вернется. Он старался не смотреть на лодку, которая наводила на мрачные мысли. Но лодка сама по себе, то и дело мозолила глаза.

– Нет, она не могла, не могла этого сделать –цедил сквозь зубы изгнанник – этого не может быть!

Он прождал два часа. Лена не появлялась.

Небо заволокло тучами. Полил проливной дождь. Одинокая лодка качалась на волнах и, в конце концов, медленно прибилась к берегу.

Вадим, не лишая себя наивной надежды, заглянул в нее. Лодка была пустая. В ней лежала Ленина маленькая панамка. Изгнанник в отчаянии развел руками и пошел в шалаш.

Дождь лил весь день и всю ночь. Лена так и не появилась.

На следующий день Вадим все же допустил мысль, что она утопилась и, с горечью понял, что он бессилен что-либо изменить. Им снова овладело отчаяние от чувства собственного бессилия, которое до поры, до времени было забыто.

Он продолжал ждать дальше. Так прошла неделя. Лена не появлялась.

Через пару дней нашелся хозяин лодки. Он, накричав на Вадима, уплыл на ней.

Изгнанник ждал, когда на поверхность воды всплывет Ленин труп. Но он так и не всплывал. Правда, сомнений в гибели подруги Вадим уже почти не имел. Ждал же, не желая верить в случившееся. Теперь он снова почувствовал свое одиночество, от которого понемногу отвык. Смерть Лены выбила изгнанника из колеи. Вадим покинул озеро и ушел в город в надежде отыскать свою подругу. Шатаясь в одиночестве по «приискам», изгнанник думал (помимо Лены, не выходившей из его головы) в первую очередь о спиртном и ежедневно напивался вусмерть. Спьяну он часто рыдал, проклиная всех вместе взятых бандитов, ломающих вот так вот запросто человеческие жизни. Во время своих похождений по городу Вадим всюду искал Лену и готов был бегом бежать за каждой показавшейся похожей на нее девушкой. Но Лена так и не нашлась.

Изгнанник пал духом и несколько дней пил, не просыхая. Очутившись на железнодорожной станции, он зачем-то сел в первую попавшуюся электричку. На станции Бологое он ненадолго пришел в себя, но вскоре опять напился.

      Глава 4

– Москва, конечная, выход на левую сторону – услышал Вадим, просыпаясь.

Пассажиры презрительно косились на бомжа.

– Я в Москве?! Как я сюда попал?! – испуганно подумал он, поднимаясь с лавки в вагоне электрички.

В его планы совершенно не входила поездка в Москву. Между тем вагон опустел. Изгнанник нерешительно вышел на платформу. Он ругал пьянство последними словами. В голове вертелись обрывки мыслей. Идя по мокрому асфальту платформы и вдыхая свежий воздух, согретый лучами жаркого солнца, вышедшего после дождя из-за туч, Вадим пытался припомнить события минувшего дня, но кроме вагона, в котором он куда-то ехал и вокзала – вероятно в Твери – где изгнанник ждал следующую электричку и пьянства, ничего больше на ум не приходило. Потом он с трудом вспомнил, что по-пьяни собрался мстить бандитам, безнаказанно ломающим человеческие жизни, и решил начать с Сергея и Оксанки.

– Ладно, Москва так Москва! Какая мне разница, где по помойкам околачиваться! Лены все равно больше нет – решил Вадим.

Он горько вздохнул, направляясь куда-то вместе с толпой. Изгнанник наскреб в кармане мелочь и, купив бутылку пива, выпил ее прямо на вокзале.

– Началось мое бесцельное существование в столице – горько усмехнувшись, мысленно прокомментировал он свой приезд в Москву.

Ноги машинально несли в метро. Улучив момент, когда сотрудники милиции отвернулись, Вадим перелез через турникет и быстро смешался с толпой. Он пытался собрать воедино мысли, вертевшиеся в голове, и не задумывался, куда едет. Спустя время, он спохватился, что машинально едет к себе домой, то есть в свою бывшую квартиру.

– Как это глупо и бессмысленно! – думал он, выходя из метро, но, несмотря ни на что, продолжал идти в том же направлении.

Изгнанник очутился на хорошо знакомой улице и медленно, с наслаждением шел к своему бывшему дому. В душе щемилась тоска. Сердце билось в ностальгическом ритме. Осторожно оглядываясь по сторонам, Вадим приближался к дому. Ничего не говорило о грозящей опасности. Все было спокойно. Осмелев, изгнанник подошел к своему подъезду и позвонил по домофону в свою квартиру. Ему ответил чей-то незнакомый голос.

– Здравствуйте, Оксану можно? – спросил Вадим.

Если бы к домофону подошла его жена, он бы ничего не стал говорить.

– Здесь такие не живут – ответил тот же голос – вы ошиблись.

Изгнанник позвонил еще раз. Ответ был тот же.

– В этой квартире жила моя жена – возмутился он.

– Мы живем в этой квартире уже больше двух лет – услышал он спокойный ответ.

Следующая неделя прошла, как и обычно, с той лишь разницей, что Вадим сменил один город на другой. И теперь, наученный опытом бомжевской жизни, он весело вспоминал свои первые неуклюжие шаги, принимая свое горькое страдание. Теперь, закаленный изнурительным трудом и недосыпанием, привыкший к потере близких, измученный постоянным похмельем, привыкший скитаться и добывать себе на жизнь, изгнанник чувствовал себя сильным, окрепшим и повзрослевшим. Особенно он это чувствовал, проходя по знакомым улицам, местам, где когда-то ходил и откуда уезжал, чувствуя себя слабым, беспомощным и затравленным. Но скорбь по погибшей Лене (Вадим потихоньку привыкал к мысли, что она все же утопилась) отравляла всю радость существования.

– Все плохое к лучшему – думал он, саркастически улыбаясь – только не понятно, как можно считать этим лучшим самоубийство несчастного человека, вдобавок близкого?

Но жизнь, какая бы не была, продолжалась. Все шло своим чередом: попрошайничание, лазание по помойкам, хождение по приемным пунктам, питание дешевой пищей и пьянство. Только одиночество и смерть близкого человека выбили морально его из сил. На душе едва-едва зажили раны после гибели друзей бомжей, коллег по работе, а тут новая трагедия и вместе с ней – новое отчаяние. Вадим, как всегда, бесцельно ходил по улицам Москвы в одиночестве, предаваясь печальным переживаниям. Ночевать приходилось на лавочках – благо погода еще позволяла. Так прошла неделя.

– В жизни моей нет никаких перспектив – в который раз думал он, вздыхая – в лучшем случае – жизнь у какого-нибудь алкаша и пьянство или под забором и пьянство или рабство, или еще что-нибудь в этом роде и пьянство.

На Пушкинской изгнанник бесцельно спускался в подземный переход. Из невеселых размышлений его вывел хорошо знакомый голос.

– Да что вы все за люди за такие – стыдно нищему руку подать, сволочи поганые! Человеку плохо, а вы мимо проходите! До чего же русский человек опустился – никакого сострадания! Эх, Россию жалко!

Не помня себя от радости, Вадим со всех ног кинулся в переход. Этот голос он не мог перепутать ни с каким другим.

– Капитан, живой!

– Вадим!

Друзья обнялись. Оба тут же прослезились.