– Эта девчонка только пудрит вам мозги, – бросил Седаи.
– Она добилась всего сама. И она та единственная, кто обходил тебя постоянно.
– Наш разговор пошел не туда. Мистер Норингтон, я рекомендую вам подумать над моим предложением. Да. Подумать. Это оптимальное решение для нас обоих. Вам не надо будет нанимать непонятных людей и эксплуатировать Таркелью. Мы с вами решим все проблемы. Все. Решим вместе.
– Да как ты можешь? – с укором произнес Норингтон. – Интересно, как твои родители воспринимали перемены в тебе?
– Это уже не ваше дело, – сверкнул глазами Седаи, а в его голосе промелькнула злоба.
– Неприятно, наверное, осознавать, во что вырос твой ребенок, – ухмыльнулся, Фолк.
– Не знаю. Вы же так и не поняли, во что выросли ваши дети, – парировал парень.
– Что ты сказал? – угрожающе подался вперед Фолк.
– Вы так же, как и все остальные занятые отцы, оставили своих детей няням, чтобы те сделали из них порядочных людей, но так и не поняли, какими людьми стали ваши дети. И это ошибка вашего поколения. Как и моих родителей. Да. Ваша общая ошибка. Ошибка большая.
Оба мужчины смотрели друг на друга испепеляющими взглядами. Они принадлежали разным мирам, разным планетам. Фолк был уверен, что еще десять минут разговора, и он кинет в Седаи стакан.
– Мой ответ нет, – процедил он. – В любом случае.
Седаи молча смотрел на него, и Фолк заметил, как глаза его собеседника наливаются кровью.
– Вы уверены? То, что мы сейчас наговорили друг другу… Это никак не должно влиять на наши дела.
– Я уверен. И тут не при чем наши взаимные претензии. Виноват в моем отказе только ты сам. Я не могу довериться марсианину.
– Однако, – хитро улыбаясь, перебил его Седаи, – вы работаете с Неманом и Таркельей.
– Неман – землянин, а Таркелья сама по себе человек, которому я могу довериться, зная о ее прошлом.
– И все же, я прошу еще раз подумать.
– Думать тут нечего, – уже спокойней сказал Фолк. – Нет и точка.
Лицо Седаи помрачнело еще больше. В его глазах Норингтон увидел злость, которая вихрем носилась в душе Седаи, отражаясь во взгляде.
– Это ваше последнее слово?
– Да.
– И вы даже не подумаете? – вдруг взорвался Седаи.
– Я уже все обдумал. Много лет назад.
– Все из-за этой девчонки! Она наговорила вам про меня такие вещи, которые никак не связаны со мной. Никак. Не связаны. Нет.
– Седаи. Мне хватило узнать о тебе те вещи, которые я раскопал еще в то время, когда ты учился в университете. Так что это дает мне полное право с легкой душой отказать тебе. Ты гнилой человек. В тебе нет человечности, присущей людям, которым я готов доверять.
В тишине можно было слышать, как бармен переставляет за стойкой стаканы, а официантка смущенно вытирает столы в ресторане, делая вид, что не слушает разговор на повышенных тонах.
– Что ж. Это ваш выбор.
Седаи резко встал из-за стола и швырнул на него купюру.
– Сейчас ты прикажешь своей киллерше убить и меня? – усмехнулся Фолк. – Ребенок обижен, что ему снова отказали?
Но Седаи уже направлялся к выходу, а за ним пошла и девушка. Норингтон взглянул на Павона. Тот сидел на своем месте, внимательно смотря на уходящих из ресторана людей. О чем же ты думаешь, глядя на нас, грешных, задумался Фолк.
Официантка пришла, чтобы убрать за Седаи салат, к которому он так и не притронулся, но Фолк ее не заметил. Его взгляд уже рассматривал вид за стеклом. Космос не изменился, и лишь край Земли начинал загораться от света Солнца, которое вот-вот должно было показаться из-за планеты. Зрелище открывалось восхитительное, но Фолка заботили сейчас другие вещи. Он невидящим взглядом смотрел на красоту космического восхода, а перед глазами стоял кадр из прошлого, связанный с его детьми. Седаи знал, что сказать, ведь он сам жил той же жизнью, что и многие дети элиты. Он знал слабые места этих людей, потому что сам был из их среды.
Я не мог согласиться, кивнул себе Фолк. Я бы предал себя и Таркелью. А у меня еще осталась совесть. Слишком много я потратил сил, чтобы убедить Оолк работать со мной. Слишком много компромиссов принято, ресурсов потрачено. Ведь не зря я добивался для нее различными путями назначения на раскопки и научные работы. Уже тогда было видно, кем она может стать. И уже тогда было видно, кем станет Седаи. А таких людей лучше обходить стороной. По нему заметно, что он боится. Боится ни меня, ни Немана или Таркелью. Он боится проиграть и не успеть в этой гонке за тем, к чему нас приведет артефакт. Боится себя. Седаи не верит в успех, потому что ему чего-то не хватает. Его подход к решению задачи не сработал. Может страх, а может отчаяние из-за того, что у него не выходит, заставило его унижаться и просить меня о помощи. Но этот человек понял, что своим отказом я унизил его еще больше. О, я видел, как его самовлюбленность вдруг сдавила ему сердце, когда я сказал, что не буду иметь с ним дел. И оказалось, что именно мне он не может причинить никакого вреда. Ведь, как минимум, уже жизнь постаралась, хмыкнул Фолк, взглянув на свои раздутые руки.
Солнце уже медленно выходило из-за Земли, а окно ресторана затемнялось, чтобы посетители могли насладиться волшебным моментом. Ночная сторона планеты отступала под маршем солнечного света, двигавшего линию дня и ночи по планете. Что-то тревожно мне, вдруг подумал Норингтон. И не за ребят. Уверен, что с ними все хорошо, что они смогут выпутаться из любой ситуации. Мне тревожно по какой-то другой причине. Что-то грядет.
Фолк сидел в зале ресторана, наблюдая за космическим танцем Солнца и Земли. Он думал о многих вещах одновременно, вернувшись в свое прошлое. Разговор с Седаи нарушил его душевное спокойствие. Официантка куда-то ушла, уступив свое место бодрому сменщику, старавшемуся разговорить вялого бармена. В ресторане больше не осталось посетителей, только больной пожилой человек и его робот. Норингтон расслабленно полулежал в своем кресле, не замечая, как внимательно за ним наблюдает Павон.
Глава 8.
Неман лежал в темноте своей комнаты, слушая тихую мелодию, сочиненную века назад. Как же это необъяснимо, думал он, что музыка смогла дожить до моего настоящего. Многие вещи не выдерживают и пятидесяти лет – распадаются в пыль. Но эти звуки, сухие и бесцветные по отдельности, сливались в разноцветный водопад мелодии на протяжении многих поколений. Они смогли выжить на листах бумаги, в памяти людей, чтобы затем перекочевать в виртуальный мир, сделавший их практически вечными. Музыка звучала, чтобы успокоить Немана, а тот лежал и даже не знал открыты ли его глаза. Так глубоко он ушел в себя.
Уже день «Путник» несся через подпространство в пояс астероидов. Уже день Неман лежал у себя в комнате, выходя только в корабельную ночь, чтобы не встречаться с пассажирами, оказавшимися неожиданными свидетелями его довольно личной слабости. Он предполагал, что они подумали, будто капитан корабля наркоман. Да он и сам бы подумал так, наблюдая за подобным себе со стороны. Однако, какая разница, что они обо мне подумали? Я в любой момент могу объяснить им все, размышлял Неман. Только вот, объяснять ничего не хочу.
Который раз землянин подумал о том, что, взяв гостей на свой корабль, он перестал ощущать себя тут как дома. Корабль потерял в его глазах некую привлекательность и уют. Раньше его стены дышали жизнью. Они были родными, и, прикасаясь к ним ладонью, Неман ощущал тепло, которым корабль отвечал на прикосновение. Теперь же стены стали металлически холодными. Корабль больше не походил на животное, в чреве которого путешествовал Неман. Как только в его коридорах раздались чужие голоса, он испустил дух.
Эти мысли напомнили Неману о его встрече с космическими китами, с этими величественными животными, что смогли освоиться в самых невероятных условиях Вселенной. Перед его глазами начали возникать картинки воспоминаний. Они путались между собой, в каждой картинке не хватало какой-либо части, но то, что виднелось, доставало, чтобы вспомнить, как выглядят космические киты – настоящий миф среди космоплавателей. Их огромные белые туши, отражающие свет, сверкали яркими блестками на фоне черноты космоса, от чего на огромных космических расстояниях киты походили на звезды. Определенно название им дали земляне, ухмыльнулся в темноте Неман. Да они походили на китов только силуэтом – никаких плавников, хвоста, оканчивающегося наростом-рулем. Тем более, они не выдыхали из себя струи воды. Но что-то в них неуловимо знакомое присутствовало для взгляда. Когда-то и земные мореплаватели также смотрели на земных китов, представлял себе Неман. Перед его взором появилась бескрайняя масса воды, из которой внезапно выныривала туша кита, чтобы за тем с грохотом упасть на беспокойную гладь океана. А теперь потомки мореплавателей, истосковавшиеся по неизведанному, рассекали космический океан, ища взглядом его обитателей.
Музыка играла без перерывов. Мелодия закончилась и начало звучать следующее произведение.
– Открой окно, Васко.
Экран на стене зажегся, показывая знакомую разноцветную картину за бортом. Полосы туннеля плясали иногда синусоидой, иногда превращались в прямую, через секунду перемешавшись между собой. И музыка удивительным образом накладывалась на это зрелище, дополняя магическую атмосферу, царившую в комнате. Неман взглянул на свои часы, показывавшие двадцать пять часов с хвостиком. Бортовые часы, что загорелись по команде капитана, показывали три часа ночи. Обычно в это время Таркелья и Игорь уже спали. Подумав о них, Неманом охватила неловкость. Он вспомнил лицо Таркельи, когда смог разглядеть ее после укола. Вспомнил попытку Игоря усадить его в кресло. И ему стало стыдно. Как будто его засекли за чем-то позорным. Но это ощущение возникало только от неожиданности появления ребят в рубке и от их реакции, после чего они оставили его одного, не спросив истинной причины того, что они увидели. Может поэтому Неман уже день избегал их. Привыкнув к своему одиночеству, ему не хотелось никому ничего объяснять и посвящать новых людей в свои личные тайны. Этой привилегии был достоин только гибискус. Подумав о растении, Неман тут же решил пойти его полить.
Коридор безмолвствовал, погруженный в темноту. Все двери были закрыты, а единственное пятно света создавал проем двери в рубку. Неман пошел, тихо ступая, на этот свет. Он вошел в него и тут же ощутил прохладу рубки. Закрыв за собой дверь, капитан приказал Васко закрыть и огромный иллюминатор, потому что вид бесконечного туннеля казался не к месту. Контрабандист взял небольшую леечку с плескавшейся в ней водой и осторожно полил землю в горшочке растения. Гибискус с благодарностью дотронулся до руки человека. Затем Неман запросил у Васко информацию по выходу из подпространства для того, чтобы поупражняться в вычислениях и проверить расчеты. Спать еще не хотелось, а продолжать лежать в комнате Неман не мог себе позволить. Проверяя строчку за строчкой, Неман услышал отчетливый стук в дверь. Потом еще один. Сначала он вздрогнул, испугался. Занятие, которое отвлекло от мира, вернуло его в то время, когда он летал один, а поэтому, стукнув ладонью по углу стола от неожиданности, Неман сразу же подумал о призраках. Но тут же устыдился себя и своих мыслей. Он знал, что призраков не бывает. А космические киты ведь все-таки существуют, подумал он, когда попросил Васко отворить дверь. Стоя в пол оборота к выходу, Неман видел, как дверь медленно открывается, а в рубку также медленно заходит Игорь. Он искал взглядом Немана, и найдя его, усмехнулся, не сказав ни слова. Капитан корабля тоже промолчал, вернувшись к строчкам расчетов. Но он не мог теперь сконцентрироваться на них, ощущая присутствие Игоря и слыша, как он медленно перемещается по рубке. В тишине щелкнула зажигалка, а вместе с ней загорелась и неожиданная злоба в Немане. Этот титанец снова даже не спросил разрешения закурить тут! Неман обернулся резче, чем намеревался, но, увидев в трех шагах от себя Игоря с зажженной сигаретой во рту, протягивавшего ему вторую сигарету, контрабандист попытался выдавить из себя улыбку и взял предложенный подарок, не забыв поблагодарить за него. Мягкий дым вошел в его легкие вместе с глубоким вдохом, вмиг преобразовав восприятие замкнутого мира корабля. Стало легче на душе и в мыслях. Неман затянулся еще раз, смотря на гибискус под лампой, что зеленым пятном выделялся в интерьере рубки. Игорь облокотился на приборную панель, вторя затяжкам капитана. Так они и курили. Молча. Но в этом молчании чувствовалось что-то важное. Или Неману так только казалось… Вдруг тишину прервал сиплый и тихий голос Игоря.
– На Титане Солнца практически нет, воздух и вода лимитированы. С едой туго. Каждый раз, когда я выбирался на улицу из приюта, то видел голодных и сухих, как ветки умирающих деревьев, людей. Знаешь, я даже становился благодарен родителям за то, что они сдали меня в приют. Там была гарантирована хоть какая-то еда. В приюте я научился многим вещам, которые помогли мне в дальнейшей жизни вне его стен. И на Титане, и в путешествиях с Фолком.
Игорь затянулся, а Неман слушал его, косясь в сторону титанца, разглядывая его обритую голову и морщины на выступающем вперед лбу, появившиеся, скорее всего, от процесса воспоминания Игорем той жизни, из которой он сбежал.
– Действительно, я благодарен Норингтону, – негромко продолжал Нэ. – Он вызволил меня из передряги, которая должна была убить меня, что логично, ведь Титан – место, где обитает смерть. Столько парней в приюте погибало каждый год. Наставники называли это естественным отбором. Типа кто был слаб, тому не было тут места. По мне так это полная чушь. Я видел и сильных, кто уходил от нас в самом расцвете сил просто потому, что им не повезло. Наркотики, опасные связи, неосторожность.
Он сделал вдох.
– Поэтому, когда я увидел тебя на полу, с иглой. Слушай, я не знаю, что ты колешь себе и не хочу отговаривать тебя от этого. Каждый находит свой кайф. Но просто подумай, стоит ли это твоей жизни. Я уважаю тебя. Столько всего слышал о твоих делах. Увидел тебя в деле. Ты из тех, кто достоин чего-то большего.
Игорь замолчал. Контрабандист с удивлением смотрел на него, не веря своим ушам. Он не ожидал таких откровений от этого замкнутого и странного человека. Тем более, не ожидал услышать признания в уважении.
– Это было не то, о чем вы подумали, – помедлив, ответил Неман. – Я не всегда настроен это обсуждать. Но раз так… Это лекарство. Оно не призвано доставлять удовольствия. Скорее всего все наоборот. Но ты прав – я тоже думаю, что достоин большего. И поэтому я знаю, что каждая инъекция стоит того, ведь они продлевают мне жизнь.