Предел погружения

– Есть!

Судя по голосу, Палыч был доволен, что душеспасительные беседы проводить не ему.

– В остальном – всё в порядке, тащ командир. Следуем курсом двадцать пять, скорость пять, глубина восемьдесят.

– Добро.

Он щёлкнул рычажком, отключая связь, отпустил рукоятку «Каштана», и провод закачался, подпрыгивая.

Кочетов поднялся, зашёл в гальюн, плеснул в лицо холодной водой из умывальника. Из зеркала на него уставились покрасневшие глаза-щёлочки под слипшимися от влаги ресницами.

Ну, чего уж там разглядывать. Растереть полотенцем лоб, щёки, шею – и обратно в каюту. Ложиться теперь нет смысла. Сейчас придёт матрос, вправить ему мозги – и на мостик.

Лодку, команду то и дело испытывают на прочность, ищут брешь. Загоревшаяся проводка, изменение плотности воды, сбившиеся показания глубиномера – если нащупают мягонькое, слабое место, вроде этого мальчишки, зевающего на вахте, то авария обеспечена. А при аварии в этих широтах – девяносто шансов из ста на то, что выживших не будет.

Кочетов прополоскал рот, смывая кислый привкус, достал из кармана мятную жвачку. Холодок под языком здорово бодрит, лучше всякого кофе, который ещё и сажает сердце. Впрочем, что здесь, на лодке, не сажает сердце, хотелось бы знать…

– Товарищ командир, разрешите?

Кочетов сплюнул мятную подушечку в ладонь, убрал под салфетку.

– Входите, – он повернулся боком к двери. – Рядовой Кряква. Рассказывайте, как случилось, что вы чуть не запекли нас всех на гриле.

Струны под смуглыми проворными пальцами легонько тренькали – Саше казалось, что озорную и грустную мелодию она уже где-то раньше слышала. Артур усмехался уголком рта, он не смотрел на струны, на лады, его взгляд рассеянно скользил по стене каюты, время от времени возвращаясь к Сашиному лицу.

– Вот, решил вспомнить, – хмыкнул он. – А то пальцы скоро гнуться перестанут.

– Неудивительно, – Саша сочувственно кивнула. – Я видела тебя в центральном, когда всплывали вчера – у тебя пальцы так бегали по пульту, что и не разглядишь.

Артур отрывистым звуком прочистил горло, его рука потянулась к распахнутому вороту РБ, расправляя смявшуюся ткань.

– Я думал, ты в центральный ходишь смотреть на что-нибудь поинтереснее. На командира, например. Или на штурманские карты.

– В картах я не разбираюсь, – она пожала плечами. – Это надо какие-то непостижимые мозги иметь, чтобы всё высчитать, ткнуть в точку на карте и сказать: «Наша лодка здесь». А у меня вообще с расчётами туго.

Он прищурился, подпер подбородок ладонью:

– Разве врачу расчёты не нужны?

– Да какой я врач, – Саша усмехнулась, – бросила после четвёртого курса. Ну как «бросила» – академ взяла. Решила, что к рисованию у меня больше лежит душа.

– Илья говорил, ты здорово рисуешь.

– Илья? – она нахмурилась. Вот тебе и раз: оставляешь в каюте альбом и думаешь, наивная, что он там в полной сохранности. – Ну… мне приятно. Так-то это только наброски, зарисовки – может, потом что-нибудь интересное выйдет, когда вернусь.

– А что, – Артур засмеялся, – это будет поинтереснее, чем репортаж. Монументальное полотно «Подлодка во льдах, или Кому дома делать нечего».

Саша укоризненно качнула головой.

– Тебе бы всё подкалывать.

– Ну а что такого? – он невинно поднял брови. – Наброски-то покажешь? А то несправедливо: связист видел, а командиру дивизиона живучести не досталось.

На несколько секунд Саша растерялась. Показать – жутко, одно дело – Илья проглядел и никому ничего не сказал, а тут…

– Пошли, – выдохнула она, привстала, и Артур покачал головой.

– Не успеем. Через шесть минут на вахту – я чего и спать-то не лёг, сижу, бренчу, – он тронул струны. – Если б хоть полчаса дали, а то двадцать минут – ни туда, ни сюда.

Саша беззвучно вздохнула. Вместо облегчения она готова была рассердиться.

– Погоди, – она потянулась в карман робы за телефоном, – вот, я фоткала. Не те, что в каюте, а которые отправляла на выставку.

Артур взял у неё телефон, озадаченно нахмурился:

– И как эту штуку?..

– Вот же, он сенсорный, – Саша наклонилась к нему, провела пальцами по экрану, увеличивая картинку.

Артур хмыкнул:

– Стоит небось как парочка дизельных подлодок.

– Не знаю, – она тряхнула головой, – дядя дарил. Ну так ты будешь смотреть или нет?

Уголки его губ задорно приподнялись:

– Уже. О, Петропавловка, как блестит шпиль…

Он отставил гитару, вытянул ноги в проход, устраиваясь удобнее. Смуглые пальцы неторопливо проходились по экрану. Время от времени Артур кивал сам себе, и черный растрёпанный чуб вздрагивал.

– Ну, вот эти линии-зигзаги я не понимаю, Саш, извини.

– Погоди, – она придвинулась, оперлась коленом о койку. – Это нужно смотреть в зале или хотя бы на большом компьютере. Если ты отойдёшь на несколько шагов и чуть наклонишь голову вправо…

– …то с меня можно будет писать картину «Эстетствующий дурак». Что это за искусство такое, – он нахмурился, – отойдите, пригнитесь, встаньте раком!

– Да ну тебя! – она потянулась забрать у него телефон, но свободной рукой Артур перехватил её локоть.

– Вот, – он ткнул ногтем в экран, – вот что охрененно, Саш. Вода. Ты чувствуешь воду.

– Вот теперь ты точно выражаешься, как эстетствующий… дилетант, – выдохнула она. В этот момент она чувствовала только тёплую твёрдую хватку его пальцев выше локтя сквозь рукав РБ.

Он замолчал. Он смотрел на мутно, кое-как набросанную торопливыми мазками деревенскую речушку, и его пальцы так и сжимали Сашину руку – крепко: чуть сильнее, и было бы больно.

И вдруг поднял голову, глянул тревожно – зрачки чуть расширились.

– Извини, – отпустил её, сунул ей в ладонь телефон – он чуть не брякнулся на пол. – Ты здорово рисуешь, Илья был прав.