Предел погружения

Если бы она всё-таки пошла к себе в каюту и легла, было бы ей спокойнее? Или она бы извелась, измучилась от неизвестности? Конечно, она и здесь не понимает, что они делают, но можно просто слушать перекличку голосов, всматриваться в движения рук. От этого становится немного легче, как будто ты маленькая и лежишь на кушетке, застеленной клеёнкой, облепленная холодными железными датчиками, а приборы попискивают, мигают, и ты пытаешься скосить глаза на экран, где всё мигает и ничего не понятно – но за столом перед экраном сидит большой человек в белом халате, и ты веришь, что сейчас он щёлкнет кнопкой, повернётся к тебе и кивнёт: «Всё хорошо».

Ноги устали. Ноют от коленей до щиколоток, пятки покалывает мурашками. Ещё немного, и она, наверное, сползёт прямо на пол. Если она никому не будет мешать – какая разница?

– Тащ командир, лодка больше не всплывает.

– Принято. Акустик, – Кочетов говорит в «Каштан», но инстинктивно поворачивается в сторону рубки, – толщина льда?

– Двадцать два сантиметра, тащ командир.

Кочетов кивает.

– Приготовиться дуть среднюю.

– Есть приготовиться дуть среднюю, – отзывается Артур, пальцы легко ложатся поверх кнопок, готовые надавить.

Балласт из средней группы цистерн продувается последним. Значит, всё, остался один рывок вверх. Сейчас будут ломать лёд – или лёд будет ломать лодку.

– Продуть среднюю!

– Есть продуть среднюю!

Глубокий, утробный выдох где-то под полом, в трюмах – и вверх, вверх, не останавливаясь, и треск – тонкий и сухой, а потом сильнее, сильнее, и тяжёлыми дробинами над головой – грух, тух, тух! – выламывает, выкручивает вместе с твоими собственными позвонками – подскакиваешь, стукаются зубы – и плеск.

И всё.

Над головой всё цело. И под ногами.

Командир тяжело заваливается спиной в кресло и ударяет ладонью о ладонь.

– Молодцы, – едва размыкает губы, но голос всё так же хорошо слышно.

Рядом кто-то смеётся, кто-то матерится сквозь зубы – неужели замполит?

Дима-Веснушка трёт ладонями покрасневшие щёки. Артур за своим пультом запрокинул голову к подволоку – на шее резко обозначился кадык, за ворот скатывается прозрачная струйка.

– Отбой боевой тревоги, – командир выпрямляется в кресле, – от мест по всплытию отойти. Свободным от вахты разрешаю выход наверх… только учтите, что вахта сменится через пятнадцать минут.

Старпом энергично кивает:

– Надо посмотреть, как лодка снаружи. Помять мы вроде ничего не должны, но бережёного бог бережёт.

На воздух, наконец-то! Саша делает шаг, другой к выходу и останавливается, виновато поворачивается к командирскому креслу, из которого неловко выбирается Кочетов.

– Извините, товарищ командир, – она смущённо улыбается. – У меня с собой только осенняя куртка – я подумала, может…

– Возьмёте пальто у любого из вахтенных. Дмитрий Алексеевич, – он поворачивается к худенькому Веснушке, – вам заступать. По комплекции вы всё-таки ближе к Александре Дмитриевне, чем я или наш боцман.

– Она и в моём пальто всё равно утонет, – Веснушка машет рукой, поворачивается к Саше. – Четырнадцатая каюта, слева в шкафу. Или хочешь – я сам тебе покажу. Пошли.

Благодарно кивнув командиру, она идёт к выходу следом за Веснушкой. Оборачивается – Артур вылезает из-за пульта, согнувшись, энергично растирая бедро.

Нога затекла? Или судороги?

Ладно. От ходьбы, от движений ему наверняка станет легче.

Снежок похрустывает под сапогами, щёки щиплет. Ветра нет совсем, и флаг, вместо того, чтобы гордо развеваться, лениво свисает вниз.

Пашка проверяет ещё раз, крепко ли вбили флагшток.

– Не боись, не свалится, – Артур усмехается. – До завтра уж наверняка простоит.

– Интересно, на фотках его хоть видно?

Артур пожимает плечами. По-хорошему, в кадр должны были влезть и они все, и флаг, и лодка… ну, хотя бы её рубка. А на деле давно известно, откуда руки растут у матросов – хорошо ещё хоть замполитовский фотоаппарат не ухнули в полынью.

За плечом смеются, Лёха встряхивает в руках Димино пальто – пуговицы блестят на солнце так, что глаза слезятся.

– Да чего ты будешь бегать опять на лодку переодеваться? Хочешь, прям на куртку надевай, она у тебя всё равно как рубашка. И глотни сразу – вон, у Гриши есть.

Артур оборачивается, глядит, как на Сашку накидывают длинное, широкое черное пальто. Его пришлось снять, когда делали общую фотографию: гражданский должен быть в гражданском – и нет, Александра Дмитриевна, не прячьтесь в третьем ряду, говорил командир. Вас – поближе, рядом со старпомом.

Тоненькая фигура Сашки проваливается в пальто, как в сугроб. Длинные белые пальцы осторожно обводят звёзды на погоне. Светлые волосы стелятся поверх ворота, в солнечном свете отливают золотом.

– У тебя волосы отросли, – говорит Артур. Она поворачивается к нему, застёгивая пуговицу на груди. Руки болтаются в рукавах.

– Отросли, да. Я обычно ношу длинные.

Понятно.

Он не замечает, что переминается с ноги на ногу – соображает, когда слышит хруст снега.

Она-то чего молчит? Стоит и молчит.

Подходит чуть-чуть ближе. Щёки разрумянились, кончик носа тоже покраснел.

– Не холодно без шапки? – вырывается у него. Он мог бы отдать свою, всё равно сейчас никому нет дела, по уставу ты одет или нет.

Она рассеянно дотрагивается до виска:

– Не очень. А знаешь, почему лучше ходить без шапки? – наклоняется поправить голенище сапога – тоже не по размеру, но хорошо хоть такие нашлись у интенданта. Он не успевает спросить, почему: шапка слетает у него с головы, снежные брызги сыплются на веки, на нос, на щёки.

Ах так!.. Да я тебя!.. Сама напросилась.

Сашку обдаёт очередью снежков, белый вихрь сыплется за ворот, в рукава. Он не промахивается, и он быстрее её, и сапоги на нём не вдвое больше, чем надо. Она кое-как пытается отстреливаться, но достать его получается плохо – и она больше не уворачивается. Стоит, тяжело дыша, грудь ходит ходуном, и, когда он подходит ближе, она с пронзительным боевым кличем прыгает к нему, сцепляет руки у него на шее. Пальцы в мокрой перчатке старательно пропихивают снежок ему за шиворот.

Ну нет уж. Он хватает её за плечо, за талию – может, он в самом деле поскользнулся? – и неловко падает в сугроб, утягивая её вниз своим весом.

Под ним – Сашкины бёдра, живот, грудь в складках плотной ткани. Распахнутые сине-серые глаза смотрят снизу вверх. Брови, ресницы обсыпаны снежной пылью, и щёки тоже в снегу, и кусочек шеи под шарфом. И надо вставать, не хватало ещё Сашке простудиться.