Познай себя, юная ведьма!

– Что ты, что ты, сестра, – проговорила Агнета. – Меня вызвала мать-настоятельница, спешу к ней…

Лицо Элизы перекосила гримаса. Собеседницу не порадовало возникшее подобие улыбки на её лице, как и прозвучавшие далее слова:

– Думаешь, поверю тебе хоть чуть-чуть? Вижу грязные помыслы насквозь! Не родилась ещё потаскуха, которая обвела бы меня вокруг пальца.

– Ты очень проницательна, сестра, – признала Агнета.

Элиза ухмыльнулась и проговорила:

– Вижу, попала в яблочко!

Агнета отпрянула и проговорила:

– Один Всевышний ведает, как ты мудра.

– Не заговаривай зубы, противное отродье, – бросила Элиза. – Знаю, чем ночами занимаешься, знаю. Но и рецепт имею верный, как грех в тебе поубавить.

Агнета настороженно посматривала на Элизу, ожидая, что она скажет дальше. И та не сказала – прошипела:

– Пойдём-ка помолимся вместе, сестра.

А затем схватила Агнету за рукав и затянула в келью.

Глава 4

Полумрак охватил Агнету, проник в душу отголосками грядущих невзгод. Только наивная дурочка могла бы принять за чистую монету желание Элизы «вместе помолиться». Уж точно не одни благочестивые помыслы толкнули её схватить Агнету за рукав.

В чём другом упрекнули бы Агнету, но только не в невежестве по поводу «застенной» жизни монастыря. Девушку с ней связывала не просто вереница осознанных воспоминаний, а и вообще всё существование до сего момента включительно.

Немногочисленные дни, проведённые на руках родной матери, не оставили и не могли оставить сколько-нибудь заметного следа в памяти. Да, смутные тени бродили в душе, иной раз пугая своим реализмом. Но не могла же Агнета по-настоящему помнить первые дни своей жизни.

Или могла? Способности юной монахини тогда серьёзно бы отличались от обычных человеческих умений. Но в глубину собственного существа Агнета не заглядывала, а возможно, и боялась заглядывать. И оставалось пугающей тайной всё, что она там имела шанс застать.

А вокруг многие постоянно твердили ей о порочности, исконной греховности и неразрывной связи с Противником. Слова повторяли так часто, что сама Агнета иной раз начинала в них верить. Вера влекла страх, боль и чувство вины, как и предписывали каноны церкви этого мира.

Другого же мира или хотя бы иной его части Агнета до сих пор не ведала. Приходилось доверять тому, что имелось вокруг, к чему привыкла за короткую жизнь. Но не всегда принуждение совпадало с желанием верить. Крепла тяга вырваться, убежать. Однако слова именовавших себя мудрыми старших сестёр и матери-настоятельницы удерживали от необдуманного шага.

На исповеди Агнета порой порывалась признаться настоятелю храма в душевном томлении. И описать ощущения своей инаковости по сравнению с остальными насельницами монастыря. Но язык немел по воле благоразумия и страха грядущего непонимания. Да и последующее за ним наказание не стоило сбрасывать со счетов.

Ничего не слышал исповедник, чего бы нельзя сказать вслух. Неосторожное признание затихало в груди. Можно же всегда списать его на «противные наущения». Так, собственно, Агнета и поступала. А когда оставалась наедине, то осторожно приоткрывала дверцу в пугающую часть души, заглядывала туда и в страхе словно бы отшатывалась.

Бродившие в душевной глубине тени чёткого вида не имели. Но пугали даже не этим. Страх рождался от неизвестности, притягательной и отталкивающей одновременно. Бурлившая бездна звала, шептала. Однако Агнета не понимала её, во всяком случае, сейчас. А будущее зависело от воли окружавших людей. И порой проступало в искажённом уродливом лице таких, как сестра Элиза.

– На колени, греховодница! – приказала старая монахиня.

Она вывела Агнету на середину кельи, не доходя чуть-чуть до скамьи, на которой спала по ночам. Толчок в спину вызвал падение юной монахини на колени прямо на грязный пол. Агнета сложила руки на груди и замерла в ожидании грядущих испытаний.

Келью огласил громкий шёпот Элизы:

– Взгляни на себя, грешница. Посмотри, какое гнездо свило зло в твоей душе.

После этого она сорвала платок с головы Агнеты. Затем взялась за края ворота, расширила их и сдернула одеяние до сложенных в области сердца рук. Обнажилась часть спины и верх острых молодых грудок.

Предпринятых усилий показалось достаточно. Элиза вышла из-за спины Агнеты, присела сбоку от неё и проговорила:

– Как ты мерзка! Смотри, кожа покрылась пупырышками, соски напряглись и набухли, грудь приподнялась. Как вообще можешь себя так вести?

В келье стоял холод, поэтому многое из описанного Элизой возникло под давлением обстоятельств. Кроме того, напуганная Агнета против воли и вправду немного возбудилась, сама того не желая.

Элиза вдохнула, опёрлась рукой о пол, поднялась и отошла к спальной скамье со словами:

– Молись, молись о спасении собственной души!

Её голос звучал хрипло и возбуждённо. Она села на скамью, повернулась лицом к Агнете. Потом слегка подтянула рясу вверх и одновременно развела ноги. Наполненные странным чувством глаза едва виднелись в полутьме, алый румянец залил щёки и перекинулся на шею.

– Опусти голову, грешница! – приказала Элиза.

Агнета послушалась. Ладони рук лежали на ногах, согнутыми пальцами натягивая ткань одеяния на коленях. Из груди вырывалось прерывистое дыхание, смешанное с едва заметными всхлипываниями.

– Давай-давай, повторяй за мной, – велела Элиза. – Велик и ужасен гнев Всевышнего, страшно мне поднять глаза на него…

При этом она перебежала руками, чуть шевеля большими пальцами, от коленей к промежности. Агнета едва слышно всхлипывала и повторяла слова принятой в их мире молитвы.

Элиза настаивала:

– Говори, говори… Слаб я и грешен, не дойти мне ногами слабыми до конца пути. Нуждаюсь в поддержке и понимании, в наставлении и попечении…

Одновременно она продолжала шевелить большими пальцами, сдавливала с двух сторон сквозь ткань область чуть ниже живота. Остальные пальцы она растопырила и сжимала раздвинутые ноги, надавливая на них сверху и сбоку. Действия и слова периодически прерывались вырывавшимися хриплыми стонами.

Голова монахини запрокинулась. Ноги раздвинулись ещё сильнее. Пальцы рук двигались с возрастающей скоростью. Пальцы ног, скрытые тапочками, Элиза поджала. А сама требовала:

– Говори, говори, грешница! Падёт гнев Всевышнего, коль решусь я отринуть руку протянутую. Выкатятся глаза из орбит, выпадут зубы, облетят волосы…

Агнета старалась повторять услышанное. Однако Элиза уже почти не обращала на неё внимание, всё более впадая в священный экстаз. Руки поменяли расположение: одну она положила на обвисшую грудь, вторую запустила под рясу. И продолжала шипеть:

– Говори, говори, гово, гово, гов…

Слова вылетали уже бессвязно. Они перемежались вскриками и стонами. Ноги всё более сгибались в коленях, поднимались выше и расходились в стороны. Руки активнее ласкали тело.

Вдруг дрожь побежала по внутренней поверхности бёдер, охватила остальное тело и заставила выгнуться в пароксизме удовольствия. Элиза откинулась на скамье назад и стала биться в припадке охватившего блаженства.

Глаза закрылись, верхняя губа приподнялась, обнажив гнилые неровные зубы. Кожа на скулах натянулась. Родившийся сдавленный крик перешёл в протяжный стон и оборвался. Элиза без сил упала на бок и свернулась калачиком.

Агнета вскочила с места, натянула рясу, подобрала платок и подошла к хозяйке кельи. Та лежала на боку с закрытыми глазами и прерывисто дышала.

– С тобой всё в порядке, сестра? – спросила Агнета.

Она склонилась над Элизой, положила ладонь на плечо и постаралась заглянуть в лицо. Какое-то время ответа не следовало. Потом Элиза приоткрыла один глаз, повернула голову и посмотрела на Агнету. Раздался сбивчивый шёпот: