Иннокентий едет в деревню

– Что ты голосишь? Это договор, тобой подписан. Ты Захаренков Иннокентий?

Зиновий Аркадьевич сунул мне бумагу под нос, и я вырвал ее из рук. Невидящими глазами побежал по строчкам.

– Но в договоре не написано, какой штраф положить, – сказал председатель.

– Как это не написано?! – закричал теперь Высокий Папа.

Он подскочил ко мне и попытался выхватить договор. Отпрыгнув в сторону, я показал язык.

Это вмиг меня отрезвило. Я понял, что постоянно оказывался в ответе за то, чего не совершал.

– Интересно, – сказал я. – Во втором пункте написано, что я даже зайти на участок не имею права. Как же мне его охранять?

– Ну, – протянул председатель, возвращая себе договор, – ответственность ты нести должен. А по всему выходит, что не несешь.

Зиновий Аркадьевич почесал репу.

– Вот что, – закруглялся он. – Отдай Сан Санычу денег за аренду. А лист этот порвем, и дело с концом.

Народ опять согласно загудел, но с меньшим удовольствием.

Высокий Папа смерил председателя высокомерным взглядом. Данилыч, хозяин злополучной лошади, роптал.

– Пусть штраф платит, – сказал он Зиновию Аркадьевичу. – Скажи ему, ты же староста.

– Нет у него такого права – штраф назначать, – сказал я, – в договоре не указано.

– А то у меня случай был, – начал Зиновий Аркадьевич, – лет десять назад. Один товарищ решил, понимаешь, козу отдать. Она у него буйная была, аж жуть.

Высокий Папа пошел с участка, гордо подняв голову.

– И вот он, значит, по соседям ходит – никому не нужна. Даже задаром. Он в другую деревню пошел. А мимо санитары из психушки. Он им козу хотел отдать, а они его самого забрали. Через несколько лет выпустили, но все зря. Шатался без дела. Потом спился и умер. Говорят, жена его санитаров звала.

– Надо было жену отдавать, – сказал Толик, – а не козу.

– Надо было! – согласился Зиновий Аркадьевич. – Но где уж теперь.

– А с козой что стало? – спросил я.

– Что, что! Ничего.

2.12.1. Суд Леньки

Если его не было на пшеничном поле, значит он сидел в луже. Мы все сидели в луже, и в первую очередь – Высокий Папа.

Я вышел на дорогу и увидел Леньку.

– Она что, никогда не высыхает? – спросил я, подходя ближе.

Мальчишка поднял на меня полные слез глаза.

– Высыхает, – ответил он и в свою очередь спросил. – Ты что, дебил?!

И зарыдал во весь голос. Что ты будешь делать, когда доверенная пшеница погибает, любимая лужа высыхает, а вокруг одни дебилы?!

– Слушай, приятель, – начал я. – Не обращай на Сан Саныча внимания. Ну покричит и перестанет.

– Тут все рады, когда урожай, – Ленька высморкался в рукав и сопли по всему лицу растер. – А ты рад, что его больше нет.

Сын Анны Павловны выпрыгнул из лужи и помчался домой.

Смотря ему вслед, я вспомнил, как мальчишкой бегал по лужам – и, может, даже этой – в голубых резиновых сапогах. Чем больше брызг, тем счастливее я. Ту радость ни с чем не сравнить, даже с поражением злейшего врага. Но с возрастом доступно все меньше и меньше наслаждений, выбирать не приходится.

2.12.2. Суд Лизетт

– Прости меня, – сказала Лиза.

Узнав о гибели пшеницы и общественном суде, она отмыла дочиста мой дом и приготовила котлеты.

– За что? – спросил я.

– Наговорила тогда… Бессовестная.

– Ничего.

Девушка вгляделась в мое лицо.

– Тебе плохо? – с сочувствием спросила она.

– Бывало и лучше, – улыбнулся я.

Она привстала на цыпочки и поцеловала меня в щеку.

Ничего легче этого поцелуя со мной не случалось. Он был приятным и неожиданным.

Лиза опустила голову. Я смотрел на ее макушку и пытался собраться с мыслями. За окном просигналил автомобиль.

Лиза подняла на меня блестящие глаза и улыбнулась. Я совсем растерялся.

Я не мог понять, как у женщины получается, повиснув на шее мужчины, снимать груз с его души.

Мне захотелось обнять Лизетт, но снова раздался автомобильный гудок. Наверняка соседские куры разбрелись по дороге и мешают водителю проехать.

Я оглянулся на окно. Момент был упущен.

2.12.3. Приговор

Я открыл калитку и ступил на землю. Паутина побитых ростков лежала под ногами. Я присел на корточки и разглядел жуков, копошащихся в мертвечине пшеницы.