Рыбу я отнес бабе Томе. И принялся терпеливо ждать, когда появится новый шанс показать себя. Совершить героический поступок, самоотверженное деяние. Оказаться полезным, раз не получается быть приятным. Все, что угодно, лишь бы стать своим в деревне.
2.7. Жестокие правила
2.7.0. Куриный бульон
«Как она узнала, что я заболел?»
Вечером першило в горле, ночью ломило кости, а с утра я проснулся рано, разбитый и больной.
Я выпил чай, сходил в дровяник, растопил печь. Стало хуже.
И вот теперь я лежал и наблюдал, как Лизетт разогревает на плите куриный бульон.
– Вынь, – сказала она.
– Десять минут не прошло.
– Пяти хватит, – пожала она плечами, – но хочешь – держи.
И я держал.
Лизетт налила суп в тарелку.
– Ну, сколько?
– Тридцать семь и восемь.
– Хорошо, – Лизетт забрала градусник. Проверила измерение, кивнула головой. – Я принесла клюквы. Чаю дам и целый вечер пей.
– Гадость какая.
– Зато полезно.
– А таблеток у тебя нет? – спросил я.
Лизетт со вздохом полезла в карман жилетки и достала оттуда упаковку аспирина.
– Бери, – сказала она. – Нет. Лучше я дам одну, а завтра еще. Мне не жалко, вред же от них.
Я сунул в рот таблетку и запил чаем с клюквой.
Лизетт села за стол и взялась за принесенное вязание.
– Что это будет? – спросил я.
– Что-то теплое, – сказала Лизетт и укутала меня нежной улыбкой.
«Как она узнала, что я заболел?»
Перед глазами у меня стояла Алиса.
2.7.1. Начало
– Что будешь делать? – спросил отец.
Сначала пошли разговоры, затем – увольнения. Три месяца я ходил на работу как в театр: ждал конца представления. Иногда зевал.
– Поеду в деревню, – сказал я. – Хозяйство заведу.
– Лену возьмешь?
Лена.
Ушла, не дождавшись предложения.
Оставила мне комнатную помидору на подоконнике и записку невнятного содержания. Что-то о мечтах и их исполнении. Полагаю, это было предсказание из китайского печенья, которое она ела накануне.
Я пошел выбрасывать помидору на помойку. Было скользко. У контейнера – каток. Я забрался на бетонный блок, размахнулся. И не выбросил. Записку тоже оставил.
Повернулся, чтобы спрыгнуть с блока. Увидел лед. Представил, как бьюсь головой о бетон.
Аккуратно сойдя с блока, я отправился домой смотреть расписание поездов.
2.7.2. Игра по жестоким правилам
– Жизнь – игра по жестоким правилам, – сказала Алиса.
Она только что побила мои карты – теми, что незадолго до того я отправил в бито.
– Почему же? – спросил я.
– Ну, во-первых, мы не можем поменять расклад. Раздать карты заново, – мельком она взглянула на меня, но тут же отвернулась: мой болезненный вид Алису раздражал.
Мы сидели на кровати. На улице стояли первые жаркие деньки, а я мерз в трех бабушкиных кофтах и шерстяном шарфе, что связала Лизетт.
– То есть?
– Разучились метафоры расшифровывать?! – гневно спросила она. – Я говорю, мы не можем изменить условия рождения. Например, выбрать что-нибудь получше и с этим переродиться.
– А во-вторых что? – спросил я, выиграв партию.
Я был не согласен с ее словами, но спорить не хотел.
– Во-вторых, мы не можем переиграть тот или иной ход, – она собрала карты и стала перемешивать. Карты выскальзывали из рук. – Помешайте Вы, я устала.
Я взял карты и зевнул. Алиса злобно посмотрела в мою сторону.
– Мы не можем вернуться в прошлое. Изменить то, что хотим. Исправить, – продолжила она. – Даже если мы не ошиблись в прямом смысле слова, а… как бы сказать… совершили оплошность. То есть ошиблись, но не намеренно, а случайно. Бесповоротность – вот что страшно.