Мы остаёмся жить

– Когда этруски исчезнут, – улыбнулся он, – мой народ покорит богатый юг.

Диктор бросился на него и первая же стрела пронзила ему плечо; но не остановила его. Вторую стрелу он отбил на лету топором, сжимая его обеими руками, и подошел достаточно близко, чтобы встретить смерть от третьей стрелы, но ударив со всей необузданной своей яростью в шею предателю. Рим всё равно остался победителем, поссорив тех единственных, кто мог его разрушить. Задыхаясь, они оба упали на землю с одинаковыми мыслями: их армии разбиты, а жизни – подошли к концу. Пока огонь битвы постепенно затухал, они оба таращили свои ослепшие белки к небу, откуда на них смотрели боги, безразличные ко всему.

Интермедия Третья

А в Вильнюсе: всегда хорошая погода. Даже сейчас, когда идёт дождь, здесь: будто всё цветёт и не перестаёт праздновать этот день, давая понять остальным, что некоторым городам – дождь даже к лицу.

Пока столицей Евросоюза остаётся румынский Бухарест, Вильнюс носит гордое название культурной столицы всего европейского света. Многое изменилось: после альпийской войны её улицы заполонили беженцы из Италии, Германии и Франции; теперь здесь со всех сторон можно услышать все европейские языки и людей всех цветов кожи. Западноевропейский союз постепенно превращается в пустыню, а Евросоюз движется к своей гибели из-за неоправданной политики пустократии. Тяжело жить в интересные времена; но есть вещи, которые всегда остаются неизменными и которые всегда в новинку.

С вокзала мы дошли до проспекта Гедиминаса – только для того, чтобы сделать крюк и пройти по Пилимо до Аушрос Варту – «Врата Утренней Зари», за которыми начинается старый город. Можно было пройти и по прямой; но Машенька выбрала именно этот маршрут, чтобы пройти по эволюционной цепи от конца к началу – от Нового до Старого Вильнюса. Теперь, я каждый раз, приезжая в этот город буду следовать именно за этим маршрутом: чтобы наблюдать, как история проходит мимо – медленно и гордо.

Как ни странно, эта девушка до сих пор со мной; и слушает каждое моё слово. И как в былые славные времена, я не могу избавиться от мыслей: как бы мне от неё поскорее избавиться; но только для того, чтобы найти вновь – ещё раз завладеть её умом и сердцем. Мне, живущему в последний раз, всегда нравились молодые – со всей их наивностью и безумием.

– Наконец-то ты начал рассказывать о чём-то интересном. Это правда, что римляне чуть не проиграли дикарям?

– Этруски веками считали дикарями римлян. И очень поплатились за это.

– Теперь словяне считают дикарями англосаксов.

– А для меня – всё человечество остаётся диким.

– А твоя история про Марс – я никогда там не была, но, думаю, слетать туда на медовый месяц.

– Меня там ещё помнят. Надеюсь, ты никому не будешь рассказывать там о том, что услышала от меня – ведь я, как-никак, выдаю тебе государственные тайны Марсианской республики – то есть, нарушаю законы, одним из авторов которых сам являлся когда-то. В конце этой истории – ты будешь знать слишком многое; и как бы мне это ни нравилось – мне придётся устранить тебя в интересах своего бывшего отечества.

– Я всё равно не смогу воспользоваться ничем из того, что ты там мне наплёл; так какой смысл тогда её скрывать?! Рассказывай уже всё, что знаешь, раз сам предложил.

– А потом ты расскажешь обо всём своему официанту; и он станет одним из тех немногих посвященных в реалии Марсианской революции. Не думаю, что ему будет приятно стоять в одном списке с президентом и министром безопасности Марса. Да к тому же, подозрительный он тип – никогда мне не нравился.

– Тебе вообще не нравится никто из тех, кто нравится мне. Если ты действительно живёшь вот уже почти три тысячи лет, то как до сих пор не усвоил тот факт, что девушек нужно подстраивать под себя лестью, а не грубостью.

– Ничего подобного; в этом деле – у меня как раз хватает опыта. И я с уверенностью готов сообщить, что чаще всего – всё бывает как раз наоборот.

Она рассмеялась.

– Да?! И как же ты собираешься заставить полюбить себя, если ты за три тысячи лет так и не научился быть нежным.

– Я умел когда-то, но забыл. Да и не нужно мне это совсем.

Бедный, маленький ребёнок. Она живёт всего один день в сравнении с той вечностью, в которой я кручусь как белка в колесе. Неужели она действительно хочет поспорить со мной – с тем, кто выигрывал в спорах чаще, чем ел?! Нет, я никогда не поверю, что она может быть настолько наивной.

Дождь кончился; надеюсь, этот был последним на сегодня. Хотя в таких вещах даже я не могу быть уверен окончательно. Мы сложили зонтики и оглянулись вокруг. Это была улица, ведущая к башне Гедиминаса. Я взглянул на своё спутницу и обнаружил, что та уже давно следит за каждым моим движением. Приподняв уголки губ, я кивнул в сторону «Кофеина», стоявшего неподалёку. Пожав плечами, она взяла меня за руку и сама повела меня туда за собой. Уже сидя внутри, с чашкой капучино в руках, я сказал ей:

– Полезно ведь иногда остановиться и отдохнуть. Но вижу, ты ещё совсем не устала от моих историй. Поверь, мне ещё многое предстоит тебе рассказать…

– Давай поспорим, – сказала она, – ты говорил, что можешь расположить к себе девушку, не сказав ни одного ласкового слова.

– Я этого не говорил – ты сама сейчас это сказала.

– Ты это подразумевал; для меня это одно и то же, так что, теперь не отвертишься. Придётся тебе, рассказчик и хранитель государственных тайн хренов, мне это доказать.

– Я позвал тебя в это путешествие и привёз в культурную столицу Евросоюза, чтобы продолжить свою историю; а не для того, чтобы доказывать тебе правдивость слов, которых даже не говорил.

– Давай-давай, дорогуша, ведь от меня уже так просто ты отделаешься. Видишь вон ту одинокую женщину лет под сорок в заднем углу? Подойти и пригласи её на свидание… Хотя нет, лучше просто возьми её телефон; но веди себя при этом как последняя скотина.

– Здесь главное знать меру – это как острая приправа.

– Тебе решать.

– У неё ведь кольцо на пальце.

– Тем лучше. Если ты действительно топчешь землю вот уже почти три тысячи лет – тогда точно должен знать, как это делается. Давай-давай, смелее.

Когда-то, я отказался исполнять приказы нацистского руководства, несмотря на все те меры, которые они могли применить против меня. Но кому-кому, а ей «нет» – я точно не мог сказать. А потому, я встал из-за стола и отправился исполнять её поручение, заранее приготовившись и к поражению, и к триумфальной победе. И действительно: на третьей минуте разговора с одинокой женатой женщиной лет под сорок на диалекте литовском, который используют в Клайпеде, я получил пощёчину. Затем, меня что-то прорвало; и я сказал ей пару фраз уже на столичном литовском, с помесью немецкого. А ещё через пять минут нашего диалога, у меня уже был её номер телефона и страничка в Инстаграме. А сама она – встала и стремительно направилась к выходу из кофейни.

Я вернулся к Машеньке с ликом победителя.

– И как тебе это удалось? – безучастно спросила она.

– Я просто был собой.

– Ты был свиньёй!

– Свиньи – довольно часто оказываются славными и отзывчивыми существами – любой свиновод тебе это подтвердит. Люди напрасно обзывают друг друга свиньями; но по большому счёту, это можно счесть за комплимент. А вообще, у меня просто много опыта: я знаю, что и когда нужно говорить.

– И что ты собираешься с ней делать?

– Что-что – приглашу на свидание, как ты мне и сказала. А затем, найду повод для расставания.

– Ну и свинья же ты.

– Спасибо.

Свой остывший капучино я допивать не стал.

– И всё равно: ты до сих пор здесь, со мной, – сказал я.

– А куда мне идти?

– Домой. Только скажи: я куплю тебе билет обратно.

– В таком случае, ты ведь всё равно отправишься за мной.

– Конечно. Я ведь должен закончить историю до конца. Только ты не будешь знать, насколько близко я от тебя нахожусь.

– Раз так – то мне, наверное, лучше остаться – от тебя и на краю света не скроешься.

– Там у меня полно знакомых – о каждом твоём шаге мне будут докладывать.