Мы остаёмся жить

Он взял меня под целое плечо и повёл за собой. Он говорил всю дорогу, пока мы приближались к его дому, спрятанному в лесной чаще; но я устал так, что не слышал его слов. Флавий Тиберий же по-прежнему молчал, будто вовсе принадлежал у миру немых, не наделённый даром речи.

– Зло повсюду – даже внутри нас, – сказал наш спаситель перед тем, как впустить в свой дом гостей.

Как ни странно, я ещё был в сознании. Найдя для себя место помягче, я свалился на него, чтобы покинуть мир чувств, который не может обойтись без боли.

– Выпей вина, мой друг. Моя жена позаботится о ране. Но прежде, ты должен отдохнуть.

И он протянул мне кувшин, полный сладкого вина. Я осушил его полностью; на какое-то время забыл о боли и поторопился уснуть. Позже, мне скажут, что сон мой затянулся на весь день и всю ночь. И всё равно, сказать, что я отдохнул, можно лишь с большой натяжкой, потому что всё это время мне снились кошмары – один ужаснее другого.

Проснулся уже с перевязанным плечом; рядом со мной сидел Флавий Тиберий с лицом, постаревшим за пару дней на двадцать лет.

– Твои раны быстро затягиваются, – прокричала старуха на ломаной латыни из другого угла дома, где согнулась над кастрюлькой, – с моим мужем – всё было бы гораздо труднее. Крепкий из тебя получился бы солдат. Несколько дней – и сможешь ходить лучше, чем раньше.

Закончив, она протянула мне чашку.

– Выпей это – сил будет больше.

Я сделал глоток – солёное со сладким. Я узнал этот вкус.

– Молоко с конской кровью, – опередила она меня, – ты быстро встанешь на ноги. Вы уж не сердитесь на моего дурака за то, что доставил вам столько хлопот – он не хотел причинить вам зла; просто у него не хватает мозгов.

– Ничего страшного. Если бы не он – с нами могло произойти ещё чего похуже, чем царапина на плече.

– Вижу, тебе уже намного лучше, раз язык твой острее даже, чем стрелы, с которыми мой муж выходит на охоту. А раз так, то и голова на твоих плечах варит лучше моего котелка. А раз с головой всё в порядке, то и желудок не обидит старую гуннскую женщину и не откажется от угощения. Аппетит-то у вас проснулся? Еда почти готова.

– С радостью проглотил бы сейчас всё, что угодно. А от таких ароматов – голова моя вообще сходит с ума.

Я старался улыбаться; но мой пришедший в себя ум всё никак не мог переварить и взять в толк одну фразу этой женщины, брошенную ей как бы случайно. То, что разница в возрасте у них лет двадцать – ещё как-то укладывалось в голове, хоть и казалось необычным. Но она сказала «гуннская женщина» – вряд ли это могло быть простой оговоркой. Жена этого доброго человека – из народа гуннов, опустошивших сотни мирных городов и чуть не уничтоживших обе Римские империи.

Я взглянул на Флавия Тиберия, которому сам воздух приносил невыносимые страдания. Глаза его, тем не менее, были ещё живы; и он моргнул ими один раз, подтверждая мои мысли.

– А где сейчас ваш муж? – спросил я у старухи, разливавшей горячее блюдо по тарелкам.

– На охоте – где же ещё – подстреливает других таких же несчастных, как и вы.

Она подставила к моей кровати табурет и положила на него тарелку.

– Не расскажите, с какой целью вы покинули тесный и шумный Рим, и зашли так далеко в земли, которые принадлежат тем, кого вы называете «варварами»?

– Мы ищем сбежавшего сына моего друга, – я кивнул в сторону Флавия Тиберия, – его имя Аппий Примул Перн, ему уже больше пятидесяти лет. Вам известно что-нибудь о нём?

– Ах, эти длинные римские имена – даже если бы слышала, то не запомнила бы. Высокомерные названия всё равно не спасли бывших хозяев от гибели. А твой друг – не особо разговорчив.

– Флавий Тиберий – очень стар. Он родился в год, когда имя Стилихона, спасителя Рима, звучало там из каждого угла. А человек, которого мы ищем, был в расцвете лет, когда вандалы ворвались в Рим, унизив и сыновей, и отцов. С тех пор, он много лет не показывался на людях; а теперь вот сбежал. Мы с моим другом очень переживаем за него.

– И у вас есть на это основания. Попасть в руки гуннам и готам – далеко не самое страшное, что могло с ним произойти. Много всякого народу властвует теперь в местах, где раньше каждый мог назвать себя римлянином. Жители этого паршивого города закрылись за своими воротами, будто надруганная женщина прикрывает свой срам юбкой. Люди там привыкли называть каждого чужака «варваром». Они считают, что за стенами их города теперь дикое поле, полное хищных зверей. Но все мы – такие же люди; и тоже не всегда мирно ладим друг с другом. Мы обрели новый дом – хотят того старые хозяева или нет. И мы будем строить новые селения, взамен утраченных вами. Вы думаете в своём Риме, что вы проиграли; что всё кончено и время остановилось. Но всё – только начинается. Я прожила долгую жизнь; правда, не такую, как твой друг. И я видела множество духов, говоривших со мной языком сновидений. Исчезнут и гунны, и готы, и римляне; и все германцы, и франки, и лангобарды, и остальные. Появятся новые народы и новые империи. Рим – сделал всё, что мог для этого мира; теперь, ему нужно тихо уснуть, чтобы не мешать времени идти дальше.

– Меня вовсе не волнует, что будет с Римом; моего друга – тоже. Мы даже не намерены возвращаться обратно. Мы просто хотим найти одного заблудившегося человека, судьба которого нам небезразлична.

– Увы, за много лет, вы – первые римляне, которых встретила я и мой муж; а ведь нам известны все окрестные места – иначе мы не сумели бы выжить. Возможно, вы движетесь не в том направлении. А может, вашего пропавшего друга уже и нет в живых – он ведь тоже старик. Сам ты ранен, хоть и бодр духом; но вот спутник твой – больше напоминает живого мертвеца. Я не хочу его расстроить; но должна сказать, что вряд ли он ещё когда-нибудь увидит своего сына.

После этих слов, даже каменное лицо Флавия Тиберия перекосилось от гримасы отчаяния. И здесь, он тоже не нашел, что сказать.

– Ну, ешьте, давайте. Во все времена: не было ничего важнее еды.

Вскоре, вернулся и сам хозяин дома. Но пришел он не один; следом за ним во внутрь зашел парень со светлыми волосами, похожий на охотника. Я догадался, кем он был; передо мной стоял остгот. Теперь, их народ – хозяева этой земли; надолго ли?!

В Риме об остготах ходит множество пугающих легенд; среди всех варварских народов только гунны смогли бы тягаться с ними в сфере страха римлян перед ними. Однако этот парень – вовсе не казался таким уж страшным. Хоть он и был врагом Рима, а я – неприятелем королевства остготов, от него исходила доброта и приветливость. Его трудно было ненавидеть; и у него – не было никаких причин враждебно относиться к нам.

Позднее, мы с ним наладим диалог, во время которого он скажет:

– Хоть остготы и отобрали у римлян землю – мой народ и твой сражались плечом к плечу против общего врага – гуннов Аттилы. И мы победили.

Он говорил о битве на Каталаунских полях. В той битве, насколько мне известно, не было победителей. Аттила был вынужден отступить; а спустя какое-то время расстался с жизнь – а вместе с ним и величие гуннов. Аэция – лучшего римского полководца, одержавшего вверх над варварами – убили по приказу императора. Теодорих – король остготов – погиб во время битвы; а его страна окунулась в братоубийственную войну за власть. И гунны, и римляне, и готы – для нас это был самый печальный из всех дней. Это была победа Рима; но она же и показала, что нашей цивилизации настал конец.

Молодой остготский охотник сел за один стол с двумя старыми римлянами и стал молча уплетать еду из тарелки, которую поставила перед ним гуннская женщина. Даже Флавия Тиберия это обстоятельство слегка позабавило – ведь это было фантастичнее вымысла; даже в самых безумных легендах, ходивших по Форуму, не случалось подобных чудес.

Что происходит с этим миром? – слова, которые я не устану повторять каждый день.

– Я похож на римлянина, – сказал подстреливший меня хозяин дома, – но на самом деле, отец мой был гунном; а мать родом была из Вольтеры. А этот славный охотник остгот – спас однажды мне жизнь. На меня напали волки, а он подстрелил их – одного за другим. Я никогда не видел ничего подобного. С тех пор, мы с ним – друзья.

Всё намного труднее, чем может показаться на первый взгляд.

– Меня всё никак не покидают мысли о прощальной записке, которую оставил Аппий Примул, – сказал я однажды Флавию Тиберию, который за день старел как за год, – он говорит в ней, что хочет вернуться к некоему дому. Я не уделил этому должного внимания; но под «домом» он мог иметь в виду самое, что ни на есть конкретное место, в котором мог жить когда-то. Но ведь дом его находится в Риме – и на этом месте я окончательно запутался в словах и безумных идеях Аппия Примула.

– В его далёком детстве, – ответил тогда Флавий Тиберий, и каждое слово ему приходилось выдавливать из себя через силу, – мы каждое лето отправлялись на нашу виллу в Цезальпийской Галлии. Но затем, я был нужен Риму больше, чем любил семью. Я сражался и я победил; но в конечном итоге, все мы проиграли. Не было никого, кто смог бы нас защитить; варвары пробили тараном ворота Рима. Мы потеряли все провинции – и Цезальпийскую Галлию тоже. Мы потеряли Италию, которая была римской уже тысячу лет. И больше сорока лет мы с Аппием Примулом не бывали на той вилле с тех пор.

– Что ж ты сразу не сказал мне об этом! Цезальпийская Галлия, север, вилла, которую Аппий Примул называет «домом» своего счастливого детства. Всё сходится – мы знаем, где его искать.

– Вот только я не знаю, – вздохнул Флавий Тиберий, – прошло столько лет, что о той вилле я могу вспомнить лишь то, что она существовала когда-то. Я не мог поверить, что Аппий Примул ещё помнит её; ведь я сам – не знаю, как добраться туда.

– Проклятье!

Я потерял душевное спокойствие, которое всегда считал одним из величайших своих достоинств. Я кричал; и сломал бы наверняка несколько предметов, если бы было, что ломать. Но так же быстро, как настало моё безумие, я привёл себя в порядок – это ещё одно моё достоинство.

– Может быть, ты помнишь хотя бы, как далеко находится эта вилла от границы Италии и Цезальпийской Галлии?

Флавий Тиберий покачал головой.

– Ну, хоть что-нибудь!

– Нет. Ничего. Прости.

– Как же нам теперь его найти?!

– Мы уж точно не сделаем этого, если будем сидеть на месте, – неожиданно повысил голос он, – вот только идти так далеко – я вряд ли смогу. Жизни может не хватить, чтобы искать среди тысяч опустевших вилл Цезальпийской Галлии ту самую.

Я знал, что он скажет это. И он, и я – мы оба боялись этих слов больше угрозы варваров, больше всего.