Мы остаёмся жить

– Нет. Просто музыка звучит по-другому.

– Как странно. О, извините, мы как-то заговорились и я совсем забыла, что вы стоите. Присаживайтесь.

– О, мне не хотелось бы так нагло навязываться. Вы, наверное, пришли сюда отдохнуть, а с моей стороны было так грубо подходить и смущать вас…

Она захохотала. Её смех напомнил мне предсмертные вопли фазанов.

– Сколько вам лет? Из какого вы века?! Садитесь уже – мы отдыхаем.

Я сел.

– Слушай, – продолжала она, – наверное, это я должна извиниться за тот раз. Ты помог мне, а я, ни в чём не разобравшись, просто взяла и исчезла – ужасно вышло. Тогда, я помню, у меня в голове всё закружилось – я нашла удобную возможность, спряталась и убежала. Странно, правда? Я вспоминала тебя потом; мне было стыдно. Прости меня.

– Ничего. Зато, мы встретились теперь – и мне это нравится куда больше. Во всех случайных встречах есть нечто магическое, тебе не кажется?

Наш разговор шел в том же русле ещё долго. Мы снова встретили друг друга спустя два года, а говорили так, будто были старыми друзьями. За вечер, почти все наши слова были из тех, что можно было и не произносить – все они известны наперёд. Только один мой вопрос из всех произнесённых фраз и её слова, которые я получил в ответ – действительно были мне интересны:

– А что ты делаешь здесь? Пока я не появился, ты сидела здесь одна и почти ничего не пила. И вот я захожу – и всё становится совсем по-другому. Тебе так нравится слушать джаз в одиночестве?

– Ух, ну и вопросики же у тебя. Да, мне очень нравится эта музыка. А вот почему?! Мне вообще трудно объяснить то или иное своё чувство. Понимаешь: что-то я просто люблю, а что-то ненавижу. А джаз – я люблю. Вот я сижу здесь и вижу разные удивительные фигуры, каждая своего цвета. Я пью мало не потому что не люблю выпить, а для того, чтобы не испортить вкус джаза. Другой бы меня не понял; но ты, я надеюсь, поймёшь. Когда я говорю «фигура» или «вкус», или «запах» в разговоре с кем-нибудь о джазе – я никогда не имею в виду нечто абстрактное. Наоборот, вкус джаза – это конкретное ощущение моего языка и больше всего оно напоминает мне сейчас вкус ванильного мороженого с орешками. Если я слышу аккорд, то сразу вижу перед собой наяву фигуру – всегда либо прекрасную, либо отвратительную. Только десять лет назад, можешь себе представить, открыла для себя то, что люди не чувствуют ни звука, ни запаха, ни цвета, когда слушают музыку. Как ты думаешь, на что была похожа моя жизнь десять лет назад, когда я наслаждалась вкусом музыки и думала, что люди вокруг меня чувствуют то же самое?! Вот, к примеру, посетители вокруг нас – они ведь только слышат её, да и то, далеко не все. Мне кажется, что это – пустая трата бесценного воздуха, раз удовольствие от музыки мы получаем неполное. Если и любить, и наслаждаться музыкой – то только так, как я.

Я рассмеялся, хотя она и могла счесть мой смех за противоположное тому, что я хотел им выразить.

– Я уже встречал таких людей как ты. Это большая редкость; и невероятная ценность обладать таким даром. Расскажи ты мне о нём ещё в первый день нашего знакомства – и я бы из кожи вон вылез, чтобы найти тебя после него и объясниться.

– Не могу же я об этом первому встречному растрепаться. Ты далеко не первый мужчина, с которым я встречалась – и, наверное, был бы единственным, если бы я каждому в первый же день рассказывала о себе всё. Я, всё же, не дурра. Я могу представить себе, что будет, если все мои друзья и знакомые узнают обо мне всё. Где-то я уже слышала или читала, что подобное восприятие действительности может возникать у некоторых людей во время действия ЛСД на организм: люди начинают искать смысл жизни в семечках лимона, пробовать музыку на вкус, слышать песню ветра, прикасаться к воздуху. Но я в жизни не принимала ЛСД и на себе не знаю, как он может на меня подействовать. Но по рассказам, ничего нового, чего я ещё не видела с моим странным восприятием, произойти не должно.

Концерт закончился в полночь. Это была музыка, после которой красиво умирать, но ещё лучше – жить. Об этом даже лучше не говорить, а только думать, чтобы не испортить лишними звуками вкус музыки, который ещё долго будет вдохновлять сердца на любовь и милосердие.

– Теперь, ты едешь домой? – спросил я.

– Да. Моя машина припаркована неподалёку. Тебя подвести? Где ты живёшь?

– Нигде. Я не из этого города. Я здесь проездом.

– Мы переехали с мужем сюда год назад. А ты, наверное, здесь как турист?

– Не совсем. Просто еду.

– И куда?

– Ещё не знаю.

– Понятно. Могу подвести тебя до отеля.

– У меня нет здесь отеля. Последние деньги я потратил за вход на этот концерт.

– Тебе что, вообще негде остановиться?

– Если честно, то действительно, теперь негде.

Её взгляд оставался таким же острым, как и всегда; но теперь в нём зародилось беспокойство.

– Ко мне ехать тебе нельзя. Я сказала уже: я живу с одним парнем и он немного теперь мой муж. Придёт он часам к четырём утра, а может и раньше – я никак не могу впустить тебя. Вряд ли он поймёт, что бы я ему ни объясняла. После перелётов у него, обычно, плохое настроение.

– Ясно.

– Но позволить тебе ночевать на улице я тоже не могу – что и говорить. Просто заснуть больше не смогу, зная об этом. Тут неподалёку есть ночлежка – извини, но на большее пока у меня денег не хватит. Всё, что найду в кошельке – оставлю тебе – там немного, но хватит. Я могла бы воспользоваться карточкой, но муж…

– Не объясняй.

– Как долго ты планируешь ещё оставаться в этом городе?

– Насколько меня хватит.

– Зачем тебе путешествовать так – без всякой страховки?

– Обстоятельства – я тоже не конченый романтик, чтобы быть от этого в восторге.

– Мне ничего не понятно, но видимо, мне лучше всего и не знать.

– Да, всего – лучше не стоит.

– Ладно, поехали уже.

Это была далеко не самая худшая дешевая ночлежка, в которой мне когда-либо приходилось бывать. Отдельный номер с чистой кроватью, столом и стулом и, страшно сказать, огромным окном с видом на переулок, крышу соседнего и несколько его верхних этажей. Самый роскошный номер в гостинице из всех, в которых мне приходилось бывать с тех пор, как я бросился в бега от старых забот; если не считать те ночи, что я был гостем у тех или у иных.

Она оставила мне немного денег – фантастически огромную сумму, если правильно ей воспользоваться. Заплатив за номер на неделю вперёд, она сразу уехала, а я купил у администратора пачку самых дешёвых сигарет, которые только можно было достать в этом районе в это время суток.

Спать мне не хотелось совсем. До самого утра я слушал Джона Колтрейна с ворованного телефона. Старые вещи, а работают исправно. Я стоял у распахнутого окна, смотрел на здание напротив и бросал вниз окурок за окурком, будто хотел, чтобы гора из них поднялась до самого моего окна.

Утром она не пришла. Воздух был чист и свеж, а комната внутри и вокруг меня была пустой и мрачной. Третья пачка подошла к концу, а я ещё не умер. Только мне одному и смешно. Даже сигаретам нет до меня никакого дела. Я не хотел выходить на улицу, ведь столько раз уже видел очертания всех этих однообразных мест, что мог лечь на постель и годы напролёт бродить по улицам городов в разных концах Земли, в разные периоды их истории. Для меня это было прогулка, скучнее которой придумать было невозможно – правда, когда-то во мне ещё жило чувство ностальгии, но по нему я могу теперь только ностальгировать. Поэтому, я оставался внутри номера и ждал – просто ждал, пока время пройдет, и кто-нибудь не перешагнёт этот порог.

Только встретив её, я снова начал различать цвета. Капучино в одной руке и «Мальборо» в другой. Одета не по погоде, будто живёт ещё вчерашними прогнозами. Только теперь я вышел. Я показал ей места в этом городе, о существовании которых она и не подозревала. Это были, в основном, интересные здания, стены, муралы и кафешки. Я знал все кафе и рестораны этого города и всей страны – не потому, что обедал в них, а из-за того, что путешествовал на голодный желудок и разглядывал их витрины, посетителей и проплывавшую жизнь. Одни закрывались, открывались новые. И так было повсюду и везде. Историки обманывают население каждый день, строча свои книги и учебники. На самом деле, за последние три тысячи лет, на Земле ничего особенного не произошло. Только мелькало что-то – но когда я обращал на это внимание?!

– Боже мой! – закричала она.

– Да-да, мы уже здесь, – послышалось в ответ.

Они окружили нас. Но ведь им нужен был только я. Совсем расслабился за последнее время.

– Думал, что сможешь так легко сбежать?

Что?! Со мной разговаривают – не ломают челюсть, не бьют в живот и не отбивают ноги?! Неужели, всё настолько плохо?

– Панночко, вы ведь понимаете, что будет с вами и вашим сучьим кавалеров, если вы закричите. Всё равно некому прийти на помощь.

Знаю я, на кого мы наткнулись – раньше, я вообще знал всё и всех. Одного парня пригласили на вечеринку к этим ребятам. Весёлый был вечер. Если бы только он не украл из общага пятьдесят тысяч и не скрылся. А ведь вовсе не в деньгах было дело. Они доверились ему – пригласили на свой праздник. А он с ними так… В общем, правила для них – важнее всего. Из-за такой мелочи того парня поймали через неделю и обезглавили. Тело закопали в лесу, а голову прислали водителям в праздничной коробке. Об этом много говорили в известных кругах – кто поддерживал этих ребят, а кто говорил, что это уже слишком. Но свои принципы они тогда проявили по полной. Их зовут теперь, когда кто-нибудь переоценит свои силы и возможности. Со мной дела обстояли примерно так же: ни одно здание не переживёт бури без крыши.