Индульгенции

– Не стоит, – усмехается и делает музыку погромче.

Из колонок в салоне «бмв» долбит «Fix Me» – одна из этих чертовых попсовых песен, и под громкий острый лид мне кажется, что моя голова вот-вот взорвется, но это нужно просто пережить. Ее лицо пропало, а именно этого я и хотел добиться. Вот только теперь передо мной с каждым ударом синтезатора мелькают другие лица, и я закрываю глаза и едва не плачу, пока водила пытается вырулить для меня быстрый маршрут.

Когда же достроят этот чертов ЗСД?

Лера берет трубку почти мгновенно.

– Ты дома?

– Да. А что ты хотел?

Сбрасываю и уже через пять минут поднимаюсь на этаж и захожу в его квартиру. Все еще можно исправить, я уверен. Лера – в своих модных джинсах-колготках, кедах на голую ногу и с выбритым виском. Новая прическа. Явно куда-то собирался ехать.

– Торопишься? – бросаю на ходу, устремляя шаги к макбуку.

– Не очень. Что ты хочешь? – он спрашивает требовательно, но при этом не делает и шага в мою сторону, а только холодно взирает на то, как я уже копаюсь в его вечно включенном ноутбуке.

И не нахожу там ничего. Папка есть, но именно эта запись из нее удалена.

– Ты это сделал, – хочу спросить его, но само собой получается утверждение.

– Что?

Он подходит поближе, но замирает, как только я вскакиваю из-за ноутбука и слегка вскрикиваю на него.

– Зачем ты это сделал?!

– Не понимаю, о чем ты. Успокойся. Хочешь, я…

– Ты не мог не знать, что это за видео. Ты знал и дочь Сафронова, и его самого.

Держит рот на замке. Исследует языком свои идеальные зубы своим идеальным языком. Идеальный ублюдок.

– Ты все знал. И ты удалил запись теперь, зная, что она нужна мне. Так ведь?

Все еще массирует челюсть языком и молчит.

– Так?! – впервые повышаю голос по-настоящему, и Леру это вырывает из задумчивости.

– Возможно. Ты должен понять…

– Я вас не понимаю. Никого. И не хочу понимать.

Ухожу из квартиры, не закрывая за собой дверь.

– Постой, – пытается докричаться до меня сзади. – Я не мог иначе. Да погоди же ты!

Лифт уезжает раньше, чем Лера догоняет меня. И это спасает его чистенькое идеальное лицо от полного разрушения моими руками.

Удар окаменевшим кулаком в стену лифта. Еще один по зеркалу. Зеркало не бьется. И я все также вижу в нем свое лицо. Отвратительное, монструозное подобие лица. Я крепко зажмуриваюсь и в голос умоляю лифт побыстрее приехать вниз. Все вокруг ватное. Чей-то крик – срывающийся, рефлексирующий, – разрывает воздух в лифте, и на моих щеках проступают слезы отчаяния.

Ах да, это же мой голос. Жалкий немощный голосок несчастного придурка.

Я поверил людям. Продажным тварям. Наивный сукин сын. Просто имбецил. В какой-то момент я вижу, как развязываются ниточки, как все, что казалось мне сокровенным и сложным, упрощается до примитивного, в сравнении с аферами, каждый день творящимися в этой стране, замысла нескольких человек. И меня в этот круг посвященных просто не взяли – как подростка-изгоя в школьную тусовку. Кстати, я как раз и был подростком-изгоем в своей частной школе. Вполне привычно. Но тогда мне это казалось преимуществом.

Я не могу даже быть свидетелем – и не только потому, что не хочу светиться, а потому что мне нечего сказать. Свидетель, который дает показания о том, что он видел доказательства, которых теперь нет и в помине. Смешно. А еще смешнее то, что я только сегодня вспомнил, как связаны Лера и Сафронов. Сафронов спонсировал его прогоревший личный проект, как и бизнес моего папочки. ПиЭмАй выкупило наработки и рассчиталось с долгом Леры – долбанного неудачника. И они с Сафроновым разошлись, как в море корабли. Но Лера явно оказался к месту и ко времени. Как минимум, он удалил последнее доказательство – и, возможно, не бесплатно. Как максимум – стал мальчиком на побегушках, договорившимся для Сафронова с Константиновым. А я во всей этой свистопляске – ничтожество, возомнившее себя господом богом.

Впервые я решил сделать что-то настоящее, а не просто поиграть людьми ради забавы – и все провалил. Хотелось бы плюнуть в рожу Сафронову, но он, конечно, и рядом со зданием суда не проходил. Зачем присутствовать на купленном суде у купленного следователя, если для этого есть купленный адвокат? Да и будь Сафронов здесь, что бы я сделал? Ни черта. Notmyownbusiness.

Когда все закончится, я кину в почтовый ящик Анны ту пачку купюр, что была припасена для Константинова. Мало ли, что ей придет на ум после нашего небольшого развлечения.

Да, конечно. Я беспокоюсь только о своей заднице. Я такой же, как вы, ребята, э-хе-хей! Так почему же вы, суки, сделали меня посмешищем перед самим собой и Анной?

И вы молчите. И я вас понимаю. Я возвращаюсь в суд на том же такси, даже успев до завершения перерыва. Водила оказался хорош и получил солидные чаевые.

А я оказался лузером. Спустя пять минут начинается заседание. Анна сидит, не подавая и писка. Леша стоит, глядя прямиком в рот судье. Немая сцена длится несколько секунд, после чего обвинение и защита сходятся в том, что у них больше нет улик и свидетелей. И судьба Леши оказывается решенной, но из-за вынужденной задержки, заседание переносится ориентировочно на следующую неделю – чтобы суд успел зачитать приговор.

После того, как суд огласил решение, я ушел. Не столько из-за того, что не мог больше терпеть это никому больше неведомое унижение, сколько из-за запланированной встречи с Алексом. Нам нужно принять пару важных решений. А потом начать мой настоящий побег. Анна не смотрела в мою сторону ни разу, и меня это даже радовало. Она сообразила за эти несколько дней, что от нее требуется, дабы окончательно не испортить все. Я не думаю, что она окажется такой уж несчастной жертвой – во всяком случае, на пропитание себе заработает. Может, использует нашу с ней практику и станет индивидуалкой. Как вариант.

Из двенадцати колонок аудиосистемы тонкой струйкой звука льется CastleInTheSnow, и я не выдерживаю третьего припева и прошу выключить, и таксист безропотно выключает, но становится только хуже. Нытье Кристины застряло у меня в голове, как недавно лицо Анны.

«I can see the sky… It'sabouttocry…»

И я хотел бы уже сейчас увидеть кривую башню Швехата и сесть в такси до «Вильгельмсхофа», но вижу только отвратительные набережные, безликую имперскую архитектуру, топорные памятники и едкую меланхоличную желчь этого города за стеклом черного «мерседеса», везущего меня…

…и Алекс улыбается и чтобы не проронить чего лишнего, отпивает кофе.

В окне ресторана все тот же дерьмовый март, который оказался едва ли теплее декабря с январем вместе взятых, а я все также не могу никуда отсюда деться. Сегодня настало время принять решение. И Алекс должен рассказать мне, какое решение я принял. Потому что я вынужден ему верить.

– Кажется, я вляпался в дерьмо, – немного нервно замечаю я.

– Так уж и вляпался?

– Ну, конечно, не по уши, – качаю головой, прикидывая цифры. – Но процентов на сорок точно.

– Casus dementis, что поделать, – Алекс выкладывает на стол свой планшет – немного позже начала разговора, из банального этикета.

– Я хотел помочь, честно говоря. Сделать что-то простое, но полезное для простых же людей. А в итоге – просто обгадился в суде и сбежал.

– Ну, знаешь, – Алекс разводит своими длинными пальцами в воздухе, – просто сбежать с суда – это лучше, чем, например, быть скрученным и посаженным в автозак на каком-нибудь дебильном митинге. Здесь все так работает. Это такая страна, Тоха. Все это построено задолго до нас блатными ублюдками, засевшими у реальной власти. Но поддерживаем весь этот блатняк мы сами – тупая толпа. В рамках нашей с тобой жизни уже ничего не изменится, это стихия.

– Я бы не хотел оставаться в толпе.

– Никто и не держит. Ты сделал, что мог. Глубже соваться не следовало.

– Мне просто показалось, что так может быть лучше. Что я что-то поменяю, и в ком-то что-то изменится. Мне нравится, когда что-то в людях меняется. Пусть и через силу и боль.

– Через пару лет будешь смеяться над этим, поверь мне. Не думай, что у меня такого не было. Я тоже не всегда был приглаженным и прилизанным адвокатишкой.