Эксельсиор. Вакуумный дебют

– То есть на корабле будет свой судья? – удивился Ник.

– Не свой. Центр – это независимая часть корабельного интеллекта. На деле основная задача этого органа – ограничивать действия сверхразума и следить за соблюдением требований «Протокола 717», остальное достаётся вам в виде бонуса.

– Верно ли я понимаю, что корабль оснащён сверхинтеллектом, возможно ещё какими-то запретными технологиями, и чтобы это всё держать в порядке, кораблю придано специальное финансирование, а за исполнением нормативов следит особый автоматический орган ООН?

– Да, в целом это правильное понимание ситуации, – кивнул Штерн и провёл рукой вдоль контрольной панели. – Поздравляю, сейчас я передал вам права на корабль, с этого момента вы унтер-капитан «Наутилуса-127»!

– Это имя корабля?

– Да, по старой неформальной традиции «Наутилусами» называют суда, имеющие некий дипломатический статус. Все корабли Протокола также попали под это правило. Рядовое судно не могло бы получить такое имя, к тому же имя «Наутилус» нельзя задать при поиске в общем регистре, найти данные такого судна можно лишь точно зная его регистрационный номер.

Прислушавшись к своим ощущениям, Ник признался:

– Я понимаю важность момента, но всё же пока не осознаю себя капитаном.

– Естественно, вам нужно взглянуть на свой корабль. Он ждёт вас на лунной верфи «Штерн и Лун».

Конь

Амальтея, внутренний спутник Юпитера, три месяца назад

Исполинская глыба рыжего льда, покрытая оспинами кратеров и изъеденная пустотами, напоминала огромный выработанный астероид, из которого шахтные черви выгрызли самое ценное, оставив лишь низкомерную оболочку. Амальтея имела дурную славу, просторные тёмные пещеры выглядели как укромные гавани, в которых удобно прятаться от радиации и вездесущей абразивной пыли, но то была только видимость. Колоссальные приливные силы Юпитера постоянно играли с рыхлой поверхностью спутника, сжимая и разжимая небесное тело, словно козье вымя.

Удобное на первый взгляд убежище в любой момент могло стать ловушкой. Мысль об этом позабавила Талоса своей нечаянной рекурсией, ведь, прозябая вторые сутки в каменном мешке, способном внезапно превратиться в капкан, капитан сам готовил западню.

Укрытие было почти идеальным: дыра шириной в полкилометра и глубиной в два легко вместила их корабль; выход из пещеры всегда был направлен в сторону Юпитера; диск планеты был таким большим, что из проёма пещеры ничего, кроме него, не было видно. Можно было представить, что они заперты в гигантском горшке: рыжие ледяные стены по бокам, на дне, а прямо перед ними расписанная живописными полосами крышка из планетарного диска. Если подумать, они уже два дня не видели открытого космоса, а это значит, что и космос не видел их. То-то. В тридцати километрах отсюда его ведомый прятался в подобной дыре. Связь и наблюдение им обеспечивала малозаметная сеть направленных зондов.

Ожидание утомляло. Мысли изводили Талоса, а он изводил команду: канониру приказал компоновать торпедные сборки, навигатору – следить за подвижками поверхности спутника, механику – зафиксировать корабль и укрепить слабые места пещеры, только ему – капитану – некому было отдать приказ. Вопросы без ответов разъедали его изнутри: почему им так легко достался полётный план их цели? Зачем ламеры, так тавры называли лунных американцев, проложили орбиту так близко к Амальтее? Хотя последнее понятно: если держаться в Паутинном кольце Амальтеи, то можно долго не привлекать к себе внимание, особенно в такой близости от громадного Юпитера.

Через несколько часов средний транспортник «Мунджерси-418», должен проплыть в каких-то жалких трёх тысячах километров отсюда. Пять километров мерной стали, набитой газом и льдом. Только три отсека судна – с семьдесят третьего по семьдесят пятый – прячут секретный груз, и ни Талос, ни Бык, который его сюда послал, не знали, что там везут ламеры. Таврам сказали, что дело нужно сделать, а тавры хорошо знают, что нужно значит нужно. На том и стоим.

Пусть сам груз неизвестен, но его ценность была очевидна. Иначе зачем ламерам превращать безобидный транспорт в почти неприступную крепость? По пути к Юпитеру разведка пассивно просканировала ламерское судно: внешне обычная космофура, но, если присмотреться, то можно насчитать двадцать торпедных конвейеров и сорок семь огневых точек. Не линкор, но по боевой нагрузке близко к нему. Единственный минус (или плюс, это как посмотреть) – тяжёл и неповоротлив, на то и расчёт.

Чтобы убить время, Талос решил ещё раз, наверное уже сотый, пройтись по тактическому сценарию и данным сканирования цели.

– Тал? – В фокусе визора появился его давний напарник Клевер, абсурдно удачливый капитан ведомого эсминца поддержки. – Мои ближние сенсоры засекли цель, передаю данные.

– Хорошо, готовность «Веди», пусть твои проверят, что ваш борт ничем не фонит.

– Обижаешь.

– Своим я тоже скажу. Не хватало ещё на какой-нибудь мелочи проколоться.

– Понял, понял. Есть!

Следующие два часа заняла обычная рутина подготовки к бою: проверки, перепроверки, контрольные списки. Корабли сняли с якорной фиксации, готовность «Веди» сменилась на готовность «Бука»; пустили вакуум, экипажи заняли боевые посты.

В амортизаторе, справа от капитана сидел пилот-навигатор Янус, в нём уживались две способности: он мог подолгу продумывать сложнейшие орбиты и высчитывать их с максимальной эффективностью, а еще он был гением микроконтроля корабля, когда нужно было без раздумий, чисто на интуиции, но в тесной связке с техином провести судно в огневое ушко. Беда Януса была лишь в том, что он либо думал, либо действовал, делать и то и другое одновременно у него не получалось.

В левом амортизаторе сидела Арта – канонир корабля. Её родители получили разрешение на ребёнка-альбиноса, так и появилась на свет белоснежная холодная красавица Арта. Когда их крейсер попадал в передрягу, от которой нервы капитана начинали звенеть, а кровь стыла в жилах, Талосу достаточно было перевести взгляд на своего канонира, чтобы успокоиться. Её красивое лицо с едва уловимой ледяной полуулыбкой всегда оставалось бесстрастным. При этом девушку нельзя было назвать бесчувственной, нет, она проявляла эмоции, но только тогда, когда сама этого хотела. Много раз Талос думал о ней как о женщине, хотел сблизится, но его всегда останавливала мысль, что найти талантливого хладнокровного канонира намного сложнее, чем сногсшибательную горячую любовницу.

– Контрольное сближение, готовность «Аз», – доложил техин. Счёт пошёл на секунды, по старой привычке капитан с силой потёр ладони друг о друга и сказал:

– Ну, понеслось! – И понеслось.

Аккуратно, на пониженной вакуумной тяге, стараясь не потревожить хрупкие ледяные своды, крейсер и эсминец выбрались из своих пещер. Как только корабли оказались на оперативном просторе, они включили полный ход. Скрывать свои намерения было бессмысленно: орбитальная задача, в начальных условиях которой значится удалённый уголок системы, два боевых корабля и транспорт с секретным грузом, имеет только одно решение. Когда курсы кораблей выровнялись по направлению к транспорту, заработали линейные орудия, и сила перетекания электричества в магнетизм ускорила десяток зарядов, которые хищной стаей стремительно направились в сторону транспорта.

Преимущество линейных орудий в скорости снарядов. Расстояние от атакующей группы до цели они пролетали меньше чем за четверть секунды, а это была ещё не предельная мощность пушек – её пришлось понизить, чтобы на такой малой дистанции снаряды успевали навестись на конкретные цели. Дело в том, что если чисто кинетически поражать силуэт противника, то в вакууме довольно сложно нанести существенные повреждения – заряды прошивают корабль навылет, причиняя сравнительно скромный ущерб. Чтобы таким образом поразить что-то существенное, нужно точно попасть в жизненно важный узел, а если намерен полностью повредить груз, то требуется нарушить структурную целостность отсека корабля, для чего нужно выпустить сотни и даже тысячи кинетических снарядов, поэтому разумнее использовать другие поражающие факторы: экспансивный взрыв, плазму, осколки или ТЯН. Термоядерная начинка в данном случае сразу отпадает, то-то крейсер Талоса имел разрешение только на десять зарядов ТЯН. Носить больше, чем положено, – огромный риск, если оружейная инспекция обнаружит «лишний» заряд, это чревато конфискацией корабля, трибуналом для экипажа и лишением всех квалификаций. Нарушение оружейного протокола – самое страшное системное преступление, ничто в системе не карается так сильно и не преследуется так бескомпромиссно. Линейный снаряд сравнительно легко отклонить от траектории, а если он промахнулся, то его уже невозможно вернуть. Заманчиво, конечно, выпустить издалека десяток линейных ТЯН, но это недостаточно надёжный вариант. Для такого плана атаки симуляция показывала не больше пятнадцати процентов успеха, две дополнительных боеголовки от эсминца Клевера повышали шансы лишь на два процента. Итого семнадцать. Мало.

Беглые вспышки первых попаданий пробежались по корпусу цели. Это были комплексные осколочные и плазмо-кинетические удары – оптимальный вариант для повреждения узлов корабля. Крейсер Талоса целился в противоторпедные оружейные точки транспорта, целями эсминца поддержки были реакторные отсеки. Основной идеей атаки было снижение общей противоторпедной обороны или, проще говоря, ПТО противника. Для защиты от атакующих торпед ламеры будут вынуждены использовать свои перехватывающие торпеды, а если все торпедные конвейеры транспорта будут задействованы на оборону, то им нечем будет контратаковать. При таком раскладе ударная группа может не расходовать силы на оборону, а бросить все ресурсы на массированную атаку.

Прошла минута, между противниками осталось менее тысячи километров, и оружейные конвейеры начали выплёвывать поблескивающие металлом торпеды. Эти снаряды намеренно не пытались скрывать, не оснащали стелс-покрытием, ведь они предназначались, чтобы насытить ПТО транспорта, стать её обедом.

Транспорт был ограничен в манёвре. Для его длинного корпуса любая коррекция тангажа или рыскания означают огромные нагрузки на силовую раму. Капитану грузовика были доступны лишь продольное ускорение и крен. В таких условиях конфигурация из двух торпед гарантировано поразит точечную цель на корпусе с одного захода, причем при любом возможном манёвре уклонения, но только если ПТО подавлена. Большинство ударных торпед были направлены на узлы ПТО и реакторы, но иногда к ним добавляли контрольные залпы, целью которых были отсеки с секретным грузом. Из десяти контрольных пусков два уже достигли успеха, целевым показателем была треть контрольных попаданий. А потом атака перейдёт в заключительную фазу.

– Плюс один! – передал Клевер. Это означало, что в тактическую конфигурацию был включён новый противник. Эсминец сопровождения имел разведмодификацию, в их спарке он был глазами, когда ударный крейсер был кулаком.

– Арта! Мостик! – Талос передал управление боем своему канониру, а сам принялся изучать новые вводные.

В шестидесяти семи тысячах километров от них небольшой рейдер начал ускорение для выхода из Паутинного кольца Амальтеи. Судя по всему, рейдер имел превосходную стелс-подготовку – его удалось засечь лишь по мерно-вакуумному возмущению от плетельного ускорителя. Вектор ускорения выводил гостя на орбиту сближения. Было очевидно, что он намерен включиться в сражение. «Что ж, кто не с нами, тот против нас», – подумал Талос и пометил нового участника как враждебную цель. Однако с такого расстояния незнакомец не мог повлиять на исход боя. Даже для дальней линейной атаки следовало сблизиться, поэтому действия рейдера выглядели как глупый жест отчаянья. В свою очередь, Талос никогда не верил в глупость своих врагов, поэтому принял меры.

– Клев, выпусти встречный комплекс ПЛО, встань в проекцию, – отдал команду Талос. Это были стандартные меры против дальней атаки: три торпеды с огневыми точками в авангарде для отклонения линейных снарядов, а силуэт эсминца прикроет крейсер. Конечно, коррекция огневого расписания затянет атаку, но осторожность прежде всего.

– Так далеко же! Давай сначала добьем! – азартно возразил Клевер. Проблема с Клевером была в его везучести: когда постоянно везёт, это расслабляет и притупляет бдительность, даже на себе Талос временами ощущал расхолаживающее действие ауры удачи напарника и боролся с этим, как мог.

– Это приказ!

– Есть!

Эсминец начал менять позицию.

– Мостик взял! – Капитан снова принял управление на себя. Арта справлялась идеально, даже слишком идеально. Под её управлением атака принимала оптимальные очертания, это не нравилось Талосу, он считал это недостатком. Из всех вариантов оптимален только один, а это делает тебя предсказуемым, то есть уязвимым. Лёгким возмущением капитан разрушил стройные ряды торпед, впрочем, это было у них с Артой своеобразной игрой: девушка вносила в атаку гармонию, а Талос служил небрежным орудием хаоса.

Схватка перешла в стабильную стадию, и конвейеры выпускали торпеды одну за другой. Пусть транспорт воспользовался небольшой задержкой ритма, чтобы немного восстановить оборону, но перейти к контратаке у него не было возможности – всполохи попаданий регулярно расцветали на его корпусе, а помощь была слишком далеко.

На мгновение все сенсоры ослепли: где-то рядом вспыхнул термоядерный взрыв, и Талос боялся себе признаться, что «где-то» – это со стороны эсминца. Так и есть! Вместо знакомого во всех деталях силуэта Талос увидел небрежную кляксу разлетающихся осколков.

«Клев? Как же так? Куда делась твоя удача?» – мысленно закричал капитан, глаза его затуманились и сами собою выхватили лицо Арты – мраморное, без тени улыбки. Безжалостный техинт занёс в бортжурнал титр: «Паника капитана длилась 3.78 секунды».

Собрав себя в узел, Талос попытался понять, что произошло. Рейдер был слишком далеко! На такой дистанции любой его выстрел гарантировано сбивается, да и у транспорта не было возможности выпустить такую торпеду незаметно: все его действия тщательно фиксировались. Мистическая термоядерная боеголовка словно взялась из вакуума. Не выпуская загадку из головы, капитан подвинул крейсер в облако разлетающихся обломков, которые на какое-то время послужат прикрытием, потом скомандовал Арте: «Сброс!».

Согласно изначальному плану, сброс следовало провести позже, но атака явно отклонилась от планов. В грузовом трюме крейсера было заготовлено семь торпедных сборок, по семь торпед в каждой: две торпеды внешнего бронещита, две торпеды орудийного ПТО, две торпеды ложных целей, и суть всего боекомплекта – торпеда с ТЯН, уникальная, повышенной скрытности, такие нужно фабриковать заранее.

Открыв бомболюки грузового отсека, канонир аккуратно вывела торпедные группы из трюма. Активированная сборка сразу же распадалась в боевой порядок, формируя эскорт с «тянкой» в центре. У каждой группы была своя траектория, но все они вели к отсекам с секретным грузом. Дирижируя процессом, Арта усилила порядки атакующих сборок дополнительными торпедами, и сотни траекторий расчертили тактический визор; складываясь в гармонию замысла, наступала кульминация атаки. В такие моменты, когда порядок важнее хаоса, Талос наблюдал за боем со стороны, восхищаясь красотой, доступной только тем, кто знает толк в тонкостях комплексных вакуумных сражений.

Титр техина отвлёк капитана от боевой хореографии. Торпеды противолинейной защиты, которые выпустил Клевер, пытались доложить о сбое, но, так как эсминец не вышел на связь, они переключили протоколы на ведущий крейсер и повторили доклад. Судя по протоколам, рейдер произвёл одиночный выстрел линейным орудием, который торпеды не смогли перехватить, так как скорость выпущенного снаряда превышала допустимую скорость перехвата, речь шла почти о проценте скорости света.

Стараясь не думать о том, что такой выстрел невозможен, Талос стал размышлять, как от него защититься, потому что если у рейдера есть ещё «тянка», то крейсер обречён. Впрочем, даже если у рейдера остались только обычные заряды, то процесс просто растянется во времени. С момента гибели эсминца прошло уже почти три минуты, похоже, скорострельность у «волшебной пушки» невысокая, или облако осколков мешает произвести уверенное попадание.