В тени скалы

– Алим! – И когда бородач зашел, велел ему: – Проводи господина.

Когда Алим вернулся, то спросил сердито:

– Зачем ты знаешься с янки? Он нас всех сдаст. Я уже насиделся в их чертовом лагере Букка, больше неохота.

– Этот янки не представляет для тебя опасности, тем паче он не янки, – снисходительно улыбнулся Тарек. И с угрозой добавил: – Ты бы лучше меньше по притонам шлялся. Наркота до добра не доведет. Вот там стукачи послушают твою болтовню с радостью и угостят дозой, чтобы язык тебе наверняка развязать. Сам погоришь и нас всех за собой потянешь, – Тарек вытащил из-за уха сигарету и прикурил. – Вот хотел тебя за старшего оставить, а теперь десять раз подумаю. Всегда считал тебя сильным человеком, но лагерь поломал тебя.

– Поломал, но не сломал, – обиженно возразил Алим. – А куда ты собрался? Надолго?

– Есть кое-какие дела.

Тарек закинул руки за голову и прикрыл глаза, демонстрируя, что разговор окончен. Он хотел проанализировать, во что ввязался по собственной же инициативе. Ясем лукавил даже перед самим собой. На самом деле он втайне надеялся, что Гольфист предложит ему именно такой расклад.

Кабир подкинул Центру подарочек в виде завербованного полковника, и они по большому счету не знают, куда его приткнуть. Тем более против Ирака действовать он отказался. Задействовать в Сирии в условиях войны такой кадр – расточительство. К курдам не сунешь – они могут убить араба, иракского офицера, пусть и бывшего. Слишком много у иракских курдов воспоминаний, связанных с саддамовскими военными. Один дядя Хусейна, Али Хасан аль-Маджид, чего стоит, устроивший атаку горчичным газом в «Анфаль» [«Анфаль» (араб. – добыча) – программа Саддама Хусейна по борьбе с курдами Северного Ирака] и получивший прозвище Химический Али за ту операцию. К шиитам Тарека не направишь – он суннит. У них в Ираке между собой тоже очень давние счеты. Но самое главное препятствие, чтобы пристроить к информативному местечку Тарека, для Центра состояло в том, что его физиономию многие знали в самом Ираке. Он успел засветиться как один из личных телохранителей Саддама. Да и в соседних арабских странах. Кто-то из коллег в спецслужбах мог его вспомнить.

Центр всерьез рассматривал вариант отправки Ясема в Европу в качестве беженца. Полковник владел английским и сносно французским… Но оставался огромный соблазн все же задействовать иракца в арабских странах, несмотря даже на очень существенную разницу в диалектах. Его с головой выдавал иракский багдадский говор, но при желании он наверняка справился бы с лингвистическим проблемами. Однако потребовалось бы время. Да и Тарек был не так уж молод, хотя довольно энергичен.

Сам же Ясем порывался уехать из страны по нескольким объективным причинам. И все они сводились к тому, что оставаться в Ираке для него опасно для жизни. Он в розыске как отъявленный террорист, а его подручные по терроргруппе точат на него зуб, поскольку нет притока денег, оружия и нет основного врага – коалиционных сил. Они киснут от безделья и безденежья.

– И все-таки куда ты едешь? – Алим принес тарелку с мясом и рисовыми лепешками и поставил перед Тареком.

– Может, я собрался совершить малый хадж.

– Ты?! – фыркнул Алим, едва не подавившись едой. – Какой тебе хадж? Ты же никогда в жизни не откажешься от курева… Тем более до хаджа еще почти полгода. Третьего октября в этом году. Погоди, так ты в Палестину собрался?

Тарек промолчал, с досадой подумав, что за язык его никто не тянул. Зачем вякнул про малое паломничество?

Но Али ничего больше спрашивать не стал. Он неплохо изучил Тарека, чтобы знать, когда его лучше оставить в покое. Ясем ел с мрачным лицом, вспоминая утреннее свидание со стариком Ваддахом. Из-за этого Тарек и опоздал на встречу с Тобиасом.

Генерал Ваддах аль-Басри не только был еще жив, но и активно сотрудничал с родной разведкой, где прослужил не один десяток лет. И тем не менее он до сих пор, спустя годы, все так же не любил власть предержащих. Так как цвет его кожи с годами не стал светлее, да и статус изгоя среди обычных иракцев, несмотря на все его заслуги, остался прежним.

Скорее, он использовал Мухабарат, чтобы получать прибавку к пенсии, чем использовали его. Он в любой момент за хорошее вознаграждение продал бы своих или даже из принципа. Но все же деньги играли превалирующую роль.

Увидев Тарека на пороге своего особняка (дом Ваддаха уцелел во время артналетов и не был разграблен позже), Билял нисколько не удивился. Во всяком случае, его темнокожее лицо, изрезанное морщинами, не выражало ничего, кроме вселенской усталости от жизни и борьбы с дискриминацией.

Он пригласил Ясема в гостиную, где друг напротив друга стояли низкие обитые изумрудной тканью диванчики с деревянными резными подлокотниками, а между ними на белом низком столике шахматы из агата.

Тарек с горечью подумал, что от его дома не осталось даже камня. Бульдозером развалины сравняли с землей.

– Я знаю о твоей семье, – словно прочел его мысли Ваддах. – Прими мои соболезнования. – Он указал на диван и сам сел напротив. – О твоей, так сажем, «деятельности» я тоже весьма наслышан.

– Не боишься принимать меня у себя? – Тарек не исключал, что на самом деле спокойствие Ваддаха объясняется просто – он уже нажал тревожную кнопку и тянет время до приезда полиции.

– Я уже ничего не боюсь, – пожал плечами генерал (повышение в звании он получил незадолго до вторжения американцев). – Я слишком стар для партизанской борьбы, но одобряю то, что ты делаешь. И более того, многие наши общие знакомые поддерживают тебя, не афишируя, конечно, такое отношение.

– Лучше бы они не на словах сражались за наш Ирак, – покачал головой Тарек. – А вообще, уважаемый Билял, я ведь к тебе по делу, если не побоишься со мной иметь дела.

– Я уже в том возрасте, что ничего и никого не боюсь, – повторил Ваддах, нисколько не рисуясь, ссутулившись, он положил крупные руки на край низкого столика.

– Может, ты помнишь тот наш давний разговор в «Аль-Завареке» насчет надежного человека в Палестине? Ты случайно не знаешь, где он и что с ним? Есть ли возможность выйти на контакт с ним или с кем-то подобным ему в Палестине?

– Странное желание, если учесть, что ты давно не в системе. Или… – Он взглянул на Тарека с любопытством.

Но Ясем отвел глаза и спросил:

– А что если я бы вернулся и привел бы с собой агента, давным-давно внедренного в одну из очень влиятельных разведок мира? – Он взял в руки черного ферзя и рассматривал его, словно вознамерился разглядеть лицо шахматного офицера.

– Ты хочешь узнать, амнистируют ли тебя за такой презент? И примут ли обратно на службу? – генерал поджал губы и с сомнением покачал головой. – Ведь речь не о ЦРУ?

– И не MI6, – уточнил Тарек.

– Да? – заинтересованно переспросил Ваддах. Но это его «да» относилось не к MI6. Он уже догадался, на что намекает Ясем. – Если так, то есть смысл обсудить с руководством. Ты что же, все эти годы поддерживал с ним связь? Зачем? Ведь ты оказался за бортом. Или рассчитывал когда-нибудь вот так прийти и выложить на стол этот козырь?

– Не все время, но контакт поддерживал. Слишком человечек теперь стал влиятельным, а связь у нас с ним тесная. Это нечто большее, чем шантаж…

– Женщина, что ли? – у Ваддаха забегали глаза.

– Я не о подобной связи, – поморщился Тарек и звонко стукнул ферзем по шахматной доске, поставив его рядом с королевой. – Тут психология сыграла роль. Мы с ним долго общались.

– Ты наворотил дел, – словно размышляя вслух, промолвил генерал. – За ценную информацию, может, и амнистируют, но чтобы восстановили на службе… Тут у меня большие сомнения. Ни для кого не секрет, что Саддам к тебе особенно хорошо относился. Другое дело, если ты ставишь возвращение на службу как условие обеспечения связи с агентом.

– Допустим, да.

– Шанс на успех есть. Но если пойдут на уступки, потом могут и убрать. Физически устранить, – добавил Ваддах. – Ты же понимаешь… Такие игры не потерпят.

– И все же?

– Я обсужу это с руководством, – генерал потер руки. Он явно прикидывал, что будет иметь за эту посредническую миссию. С одной стороны, его могли обвинить в пособничестве главарю терроргруппы, а с другой – ставки высоки. И за суперагента из Моссада награда может быть сверх ожиданий. – А как получилось, что в твоем ведомстве нет сведений об этом агенте?

– Знали о нем трое. Сам же понимаешь, в такой ситуации чем меньше посвященных, тем надежнее сохранится тайна и тем спокойнее работать агенту. На данный момент двое из троих мертвы. Один погиб во время авианалетов, другого казнили. Третий – твой покорный слуга, – прижав ладонь к груди, Тарек изобразил полупоклон.

– Но не могло же ничего не остаться в архиве?

– Я об этом подумал в первый же день начавшейся атаки. А вернее, за три недели до того – получил сообщение от агента о готовящемся наступлении на Ирак. Что оно совершенно неизбежно и речь идет о наземной операции. В это же время приехала делегация из Москвы. Насколько мне известно, они предлагали Саддаму уйти и провести демократические выборы. В крайнем случае, остаться только лидером БААС. Саддам-сайид и не думал их слушать. Кто-то приписывает это его вере в себя и в то, что правда на стороне Ирака и американцы не решатся на наземную операцию. Может, и так. Но мне кажется, что американцев ничего не остановило бы, никакие уступки. Со спецкомиссиями ООН и МАГАТЭ они засылали шпионов. Рвались посетить резиденции Саддама, выведывали количественный состав личной гвардии Саддама-сайида, месторасположение, схемы дворцов. Зачем, если преследовали только мирные цели? Да с самого начала собирались входить в Ирак! Даже если бы Саддам уехал в Антарктиду, в Ираке оставалось суннитское правительство – пришел бы к власти другой Саддам. Нет, они нацелились на то, чтобы развалить Ирак как государство и последовательно шли к своей цели. Американцы – единственные из коалиции выступали за скоропалительную казнь Саддама. Он не успел подготовиться к заключительному слову на суде, который просто прервали по желанию Штатов, и заткнули рот Хусейну навсегда. Кто-то обвиняет его до сих пор, что он был чуть ли не шпионом США. Да, брал помощь у Америки во время ирано-иракской войны. Но потом, когда после Кувейта, да и раньше, США ополчились против нас, они могли выложить козыри о его работе на них. Факты где? – потряс рукой Тарек, словно и сейчас требовал предъявить их. – Не было никаких подтверждений и быть не могло! Саддам-сайид темнил по поводу мифического ядерного оружия, запугивая таким образом Иран… – Ясем помолчал и, вздохнув, добавил: – Его предали. Свои же, подкупленные Америкой и Израилем. Я бы желал со многими поквитаться, теми, кто сейчас у власти, с их родственничками, жадно прильнувшими к кормушке, с игиловцами – бывшими офицерами армии и нацгвардии, внезапно прекратившими сопротивление во время вторжения.

– И ты планируешь поквитаться с ними, вернувшись на службу? Кто ж тебе даст?

– Я с тобой откровенен. Мы знакомы давно. И я знаю, что такие, как ты, – люди надежные. У меня в подчинении было двое из Басры. За ними никогда ничего не приходилось перепроверять. Лучших сотрудников и пожелать нельзя.

В комнату вошла дочка Ваддаха, младшая и, как отметил Тарек, слишком молодая.

«Билял, однако, староват. Похоже, это от второй жены», – подумал Ясем с легкой завистью.

Девушка поставила поднос с чаем и сладостями на столик, зыркнула на гостя с любопытством и ушла только после нетерпеливого жеста-отмашки отца.

– Везде нос сует, – прокомментировал Ваддах, когда она прикрыла за собой узкие резные створки распашной двери. – Всюду ей, понимаешь, женихи мерещатся. Выдам ее замуж, вздохну свободно.

Тареку показалось, что Билял намекает на сватовство. Но тут же отбросил эти крамольные мысли. Ваддах – человек практичный. Он не отдаст дочь за голодранца. Ясем вздохнул. «А я голодранец и есть. Живу воспоминаниями о прошлых заслугах. Террорист, который находится в розыске. А теперь еще и фактически предатель собственного государства. Хотя и государства-то нет, так, ошметки былого величия…»