В тени скалы

Кабир не сразу вычислил его, потому что некий Басир Азар, о котором Салим запрашивал Центр, в самом деле существовал, являлся бывшим офицером иракской армии, но не имел отношения к спецслужбам. Ответ на запрос удовлетворил Кабира на тот момент вполне. Басир устраивал его как помощник и как человек, обиженный и преследуемый властями, – такой будет вести себя тихо и осторожно.

Так и было до тех пор, пока Басир не заподозрил хозяина цирюльни в работе на спецслужбы и не послал своего человека следить за Кабиром, когда тот направлялся на явочную квартиру для встречи со связным. Кабир ушел от слежки, что вызвало еще больше подозрений у Ясема…

В итоге между Тареком и Кабиром состоялся откровенный разговор. К тому моменту Кабир уже знал настоящее имя своего напарника и кто он на самом деле. В свое время Тарек приезжал в СССР в качестве представителя Мухабарата для обмена опытом с КГБ. По присланной Кабиром в Центр фотографии Басира Азара его опознал как Ясема Тарека один из ветеранов-чекистов, курировавший много лет назад иракскую делегацию.

В то время, когда Ясем планировал разоблачить Кабира как разведчика, неожиданно сам оказался и в роли разоблаченного, и в качестве объекта вербовки российской разведки.

Судьбоносный для Тарека разговор состоялся в той же цирюльне в старом районе Багдада. Как и три года назад за окнами цирюльни надоедливо, по-мышиному, скребся песок, нанесенный ветром из пустыни…

Когда Ясем подписал согласие работать на российскую разведку, он испытал неожиданно для себя облегчение. Словно его долгие годы болтало в штормовом море, и вдруг он не только увидел землю, но и дно ударило по ногам долгожданной твердью. Пусть дно и было каменистым, зато впереди маячил берег с пальмами, пресной водой и, главное, людьми – а Тарек знал, как с ними обращаться. Он всегда чувствовал себя охотником-хищником – главным в пищевой цепи. Но события последних лет поставили его в условия, где практически все вокруг хищники и воцарился закон джунглей. Не тот, который описан в доброй детской книжке (английским колонизатором, одним из тех, что осваивал мировое пространство, постреливал в туземцев, а на досуге творил доброе, мудрое, вечное), где пантера разговаривала с человеком и утверждала, что они одной крови. Нет. Другой закон. Как в реальной жизни, когда волк, попавший в овечье стадо, не только схватит добычу, чтобы утолить голод, но и пробежит между испуганными овцами, клацая зубами направо и налево, разрывая глотки, опьяненный кровью и безнаказанностью, устрашая и демонстрируя силу…

В такой обстановке Тарек успевал только отстреливаться, отмахиваться кулаками, бить, не разбирая, где свои, а где чужие. Поэтому единственным условием, при котором он дал согласие работать на Россию, было то, что он будет в дальнейшем работать в любой арабо-язычной стране, кроме Ирака. Объяснил он это патриотическими чувствами и присягой, которую не может нарушить, однако настоящие мотивы не афишировал.

Тарек с радостью заложил бы многих своих бывших коллег, кого не уважал и считал предателями иракского народа. Но в волчьей стае Тарека слишком хорошо знали – его повадки, манеру работы, большинство связей, осведомителей, имена которых фигурировали в отчетах. Теперь новая власть получила доступ к этим документам, и, хотя за десять лет после вторжения Ясем наработал новые контакты, они все же были применимы для террористической деятельности в большей степени, чем для разведывательной. Однако и они могли сгодиться.

…Песчаная буря стихла, оставив песчаные холмики по углам комнаты, которую снимал Тарек у медника с Сук ас-сарая [Сук ас-сарай – старейший рынок Багдада. Там торгуют коврами, изделиями из меди и жести, тканями и многим другим], и тонкий слой пыли на столе и на небольшом платяном шкафу, старом, обшарпанном, из семидесятых годов прошлого века с зеркалом на дверце.

Вернувшись из парикмахерской окрыленным открывшимися перспективами возвращения в профессию, пусть и под другим флагом, Тарек разлегся на скрипучей кровати, сунув под подушку в несвежей наволочке иракский ТТ.

Кабир со своим заданием, полученным из Центра, в ближайшие дни уезжал в Эрбиль, оставив Ясема «на хозяйстве» и пообещав перед отъездом познакомить со связным.

2014 год. Багдад

Тарек не посчитал нужным прихорашиваться перед встречей с человеком из Центра. Красивые дорогие вещи остались в прошлой жизни. Он одевался, как торговец с базара – дешевая застиранная рубашка, потертые джинсы и неизменные шлёпки, иногда стоптанные сандалии и белая гутра с уккалом. Вот гутра у него всегда сияла белизной.

Своим запущенным внешним видом он словно протестовал, мол, лишили меня всего, так я могу и в рубище ходить.

Кабир даже замечания ему делал периодически: «Ты мне всех клиентов распугаешь своим видом. Я от тебя не требую чего-то необычного, но рубашку хотя бы погладить можно».

Вот так небрежно одетый Тарек пришел в госпиталь в Эль-Казимии, как велел Салим, предварительно записавшись на прием к доктору Абдуззахиру Ваджи аль-Мусаибу. Медбрат усадил его в коридоре у кабинета и строго велел ждать.

Через полчаса в кабинет Ваджи, постучавшись, шмыгнул высокий господин, благоухающий одеколоном, одетый как англичанин, собравшийся поиграть в гольф. Затем выглянул в коридор врач, по-видимому, тот самый Ваджи, с плешиной и кудрявыми волосами, уцелевшими над ушами.

Убедившись, что Тарек в коридоре пребывает в гордом одиночестве, он уточнил: «Тарек?» – и, когда тот кивнул, добавил: «Проходите».

Внутри пахло одеколоном Гольфиста, как прозвал его про себя Тарек, но самого его видно не было. Ясем покосился на дверь в соседнее помещение.

– Да, да, идите туда, – заметив его взгляд, поторопил Ваджи, с брезгливым выражением лица поглядывая на сандалии «пациента».

Тарек смекнул, что доктор – человек Кабира.

«Попался бы ты мне, хабиби [Хабиби (араб.) – мой милый, мой хороший, обращение, допустимое между мужчинами], лет двенадцать назад, – хищно подумал он, мысленно препарируя Ваджи, – ты бы узнал, как шпионить в пользу чужого государства! А заодно массу нового об анатомии и физиологии и о том, что нельзя судить о человеке лишь по внешнему виду».

Тарек вдруг вспомнил, что встречался с Ваджи несколько лет назад, когда еще жив был Саддам. В 1997 году приезжали врачи из Парижа осмотреть его сына после совершенного на Удея покушения. Тарек летал за ортопедами во Францию. А в Багдаде светил медицины в аэропорту встречали коллеги – багдадские врачи, в том числе и Ваджи.

Тарек не стал напоминать доктору о той встрече, поскольку для них обоих статус лиц, приближенных к Хусейну, в нынешней обстановке мог быть смертельно опасным.

Вдруг Тарек догадался, почему Ваджи внимательно смотрит на сандалии и не поднимает глаза – доктор тоже вспомнил охранника Саддама и пытается скрыть это и не желает быть узнанным.

Гольфист сидел в процедурной, примыкающей к кабинету Ваджи, на зеленой клеенчатой кушетке и по-мальчишески болтал ногами в мокасинах пронзительно бирюзового цвета. Увидев вошедшего Тарека, он поднялся, протянул руку для пожатия и представился:

– Тобиас. А ты [В арабском языке нет обращения на «вы»] – Ясем Тарек. Присаживайся. – Он указал на металлический табурет с круглым регулируемым по высоте сиденьем.

– Кабир сказал, что ты дашь мне поручение.

– Не торопись, уважаемый Ясем. Пока что мы с тобой побеседуем. – Тобиас сел на кушетку, но тут же встал и начал ходить туда-сюда перед сидящим Тареком, как учитель, иногда бросая на него взгляды. Его тон отличался какой-то особой безаппеляционностью. С такими людьми спорить желания не возникает. – Со слов Салима я много знаю о тебе, однако хотелось бы узнать гораздо больше, чтобы понимать, в каком направлении нам с тобой работать. И чем откровеннее ты будешь, тем легче нам будет обеспечивать твою безопасность в дальнейшем и тем эффективнее будет наш совместный и, надеюсь, многополезный труд. Сегодня мы не сможем беседовать долго, поскольку я ограничен во времени. Однако послезавтра по адресу, который тебе дал Кабир, ты придешь к трем часам, и мы пообщаемся обстоятельнее. А до завтра вспоминай свои полезные связи в арабском мире. Ведь ты отказался действовать в Ираке.

Тарек кивнул немного разочарованно.

Он и не рассчитывал, что его сегодня же отправят, к примеру, в Катар или Сирию с суперзаданием, но все же надеялся на более динамичное развитие событий.

1994 год. Багдад

Свет падал наискосок в камере для допросов. У Тарека болела забинтованная кисть руки, и он крайне раздраженно листал дело человека, сидевшего напротив. Мужчина был сильно избит, но держался бодро – храбрился.

Ясем Тарек поглядел на него без малейших признаков уважения, понимая, что общается фактически с трупом. Проявления его силы духа никто не увидит и не оценит, да и сломать его Тарек может в два счета, но ему было лень и скучно, и он не рассчитывал на результат.

Позавчера Удей прострелил Ясему руку за то, что тот арестовал его друга. Друга выпустили уже через четыре часа. Удей спрятался, как обычно, от гнева отца после стрельбы. А сегодня утром к дому полковника Тарека пригнали новенький «Мерседес» с извинениями от Саддама Хусейна.

Ясем злился, считая, что Саддам-сайид напрасно унижается из-за сына. Будь это кто-то другой, Тарек обидчика бы убил и взятку в виде машины отверг бы.

Тарек верил Саддаму. Безоговорочно. Но все эти выходки сыновей президента и чиновников, самодурствующих на местах, вольности иракских дипломатов, позволяющих очернять своего лидера и свою страну на международном уровне, – все это вызывало не просто недоумение, но и глухое раздражение…

– На что ты надеешься? – спросил Ясем по-арабски, нажал на кнопку на ножке стола и велел заглянувшему охраннику: – Воды принеси.

Он выпил обезболивающую таблетку – кроме руки разболелась голова, и выплеснул остатки воды из стакана на бетонный пол, зная, что заключенного не поили. Мучили парня не столько побоями, сколько голодом, не давали пить и спать.

Задержанный иракский еврей обвинялся в шпионаже в пользу Израиля.

После 1948 года, когда было создано государство Израиль, для евреев в Ираке наступили тяжелые времена. Их невзлюбили соседи-арабы, особенно те, у кого были связи с палестинцами – дружеские или даже родственные. А уж про власти и говорить нечего. Не только в молодых видели разведчиков, но с подозрением начали коситься и на старика-портного, и на пожилого бакалейщика, и на таких же престарелых иракских евреев, с которыми раньше мирно играли в нарды, которых можно было встретить в кафе и на базаре, торгующимися азартно, до умопомрачения. Затем их становилось все меньше и меньше в Багдаде.

Сидящий напротив Тарека Муса Руби уехал с родителями в Израиль в конце семидесятых. Но в начале девяностых вдруг вернулся в Багдад. Стал работать у дяди в небольшой фотостудии. Родители остались в Израиле.

Муса довольно быстро попал в поле зрения контрразведки. Тарек лично курировал работу, проводимую по Мусе Руби, предчувствуя удачу. Однако Муса выжидал около года то ли из страха, то ли соблюдая инструкции Моссада.

Ясем же обладал терпением, умением убеждать руководство и не ослаблять контроль за объектом. К тому же личное хорошее отношение к Тареку самого Саддама влияло на повышение и непререкаемость авторитета Ясема среди коллег.

И Тарек дождался. Сначала Руби стал активно встречаться со своими местными, в основном молодежью. Затем поступила информация, что некто активно через третьи лица пытается приобрести оружие и взрывчатку. Но как за Руби ни наблюдали, не могли выявить ни связь с таинственными закупками оружия и тротила, ни с кем-либо из посольских сотрудников, поскольку представительства Израиля в Ираке не было из-за отсутствия дипломатических отношений с Израилем как с непризнанным государством.

Моссад зачастую действовал через посредников в английском и немецком дипломатических представительствах, осуществляя связь со своими агентами. Но это до войны в Персидском заливе. Теперь вряд ли.

Мысль о том, что Руби функционировал автономно, претила Тареку, поскольку он намеревался вскрыть сионистскую шпионскую сеть, в наличии которой не сомневался, отчасти основываясь на опыте, отчасти из-за активной пропаганды иракских СМИ, повлиявшей и на него тоже, несмотря на его здравый подход к жизни и службе.

Из опасений вспугнуть Руби Тарек активно задействовал осведомителей. От них удалось узнать, у кого Муса пытается купить автоматы.

Арест торговца оружием привел к ранению от Удея. Тот прострелил Ясему руку между большим и указательным пальцами.

Выходило, что дружок Удея торговал оружием со складов, где хранились автоматы еще времен ирано-иракской войны. И этому способствовал уж если не сам Удей (его, разумеется, обвинять никто и не стал бы), то его имя, которым прикрывался торговец оружием, когда его задерживали. Любой другой, услышав имя сына Саддама Хусейна, отказался бы производить арест, но Тарек имел выход напрямую на Хусейна и не опасался последствий. Знал, что Сам будет на его стороне.