Дневник из преисподней

Сейчас это неважно, но тогда противоречивые чувства разрывали меня на части и переполнявшие эмоции были не в состоянии ужиться друг с другом. И хотя такие слезы обычно приносят облегчение, мне легче не стало. Затем я успокоилась, но не потому, что смирилась, а потому что устала. Устала чувствовать и находиться на самом пике своих эмоций, слишком сильных и слишком ярких, чтобы длиться вечно.

Я не попала в свой мир. Я вообще никуда не попала. Окружающие меня сумерки смешались с плотным туманом, скрывавшим очертания предметов вокруг меня, и я стала похожа на слепую летучую мышь со сломанными крыльями. И в этом тумане отец Дэниэля наблюдал за мною, но я не понимала – снаружи или изнутри. Он просто существовал, но рядом со мною или в моей голове – я уловить не могла. Сумеречная зона ночных лесов Маэленда приняла меня, и ее звуки, прорывающиеся сквозь туман, были наполнены жизнью и свободой.

Я села на землю и попыталась успокоиться. Законы пространства и времени были знакомы мне в рамках лишь школьной программы, и я не в состоянии была объяснить все происходящие метаморфозы и то, каким образом мне удается пересекать огромные расстояния одним лишь усилием воли. Единственное, что я отчетливо понимала – это было не только моей заслугой и не моей человеческой половине принадлежали вся власть и все умение. Этим управляло нечто, что текло в моей крови, и что оставил после себя истинный Король Орлов – достойный сын своего народа, не считавший все остальные существа низшими созданиями.

И все же легкость, с которой еще один человек обретал надо мною власть, заставила меня просто взбеситься и потерять контроль над эмоциями. Меня затрясло от ярости и бешенства, и желания разрушать. Резкий выброс адреналина в кровь защитил и согрел меня, и я постепенно перестала дрожать и жалеть себя, и заставиласвое тело двигаться дальше.

Плотный туман мешал определиться с направлением, и я лишь искала место, где можно было удобно устроиться подальше от монстров, населяющих этот лес. Но клокотавшая во мне ярость не желала угасать, как не желала уступать инстинкту самосохранения, требующему найти безопасное место. Я настолько жаждала встречи с любым из монстров этой земли, готовая вцепиться зубами в его шкуру или горло, что понадобился просто дикий вопль моего разума для того, чтобы придти в себя.

В любом случае, к счастью для меня или для диких зверей, наша встреча так и не состоялась, и я достаточно быстро наткнулась на огромное раскидистое дерево, земля вокруг которого напоминала ковер из мягкого мха, травы и опавших листьев. Я заползла под ветки, прижалась к самому стволу и провалилась в бесконечный сон, а когда проснулась, поняла, что выздоравливаю. Гнетущая слабость прошла, но мышцы и кости все еще ощущали последствия болезни и мне это не понравилось. Захотелось немедленно обрести свои силы и ясную голову, и убраться из сумрачного леса – такого тихого и безмолвного перед рассветом и потому опасного и непредсказуемого.

Моя интуиция не предвещала ничего хорошего, а в этом мире она еще ни разу не ошибалась. Сердце билось неровно, словно отстукивало «SOS», замолкая на каждом тире, и торопясь на каждой точке. Мною владели даже не растерянность, а безмерная жалость к самой себе и непонимание происходящего. И я отправилась в самое долгое путешествие по сумрачному лесу, который с каждым моим шагом, казалось, выпивал из меня не только силы, но и саму жизнь.

Не знаю, сколько времени это продолжалось. Может быть, часы, но, возможно, и дни. Я будто потеряла себя в этом лесу, блуждая без цели и желаний, без веры и надежды, не чувствуя себя живой, не ощущая потребности выжить. Все происходило, как во сне, – долгом и изматывающем. Такой сон длится секунды, но нам кажется, что он продолжался всю ночь, и благодаря кошмару, мы просыпаемся не отдохнувшими и смертельно уставшими.

Я ложилась спать на траву с каждым закатом и просыпалась с каждым рассветом, но в какой-то момент я перестала замечать разницу между ними. Время в этом лесу играло не по правилам и жило своей жизнью, то слишком долгой, то слишком короткой. И дни для меня тянулись иногда бесконечно, а иногда становились лишь кратким мигом между одним кошмаром и сменяющим его другим не менее беспокойным сном.

В какой-то момент, когда силы мои были на исходе, резкий порыв ветра разогнал удушающий и успевший ужасно надоесть молочно-серый туман, повсюду сопровождавший меня. Ветер открыл передо мною изумрудную поляну с огненно-красными цветами, похожими на тюльпаны. Два человека кружили на ней в боевой позе, сжимая мечи, не замечая ничего вокруг, и крик замер на моих губах, ибо я сразу узнала их и поняла, что смертельный поединок решает сейчас, кому из них жить – принцу Дэниэлю или его брату.

Бой был ожесточенным и долгим, и никто не желал уступать. Казалось, дрались не люди, а роботы, потому что братья не уступали друг другу ни в выносливости, ни в силе, и никаких признаков усталости не проявлялось в мышцах и не наблюдалось на их лицах.

В моих ушах звенело от ударов мечей и от шума крови в моей голове, и звон мечей сопровождался таким же громким стуком моего сердца. И я чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда в моей собственной голове раздался голос того, кто был отцом двух воинов, один из которых дрался сейчас за жизнь, а другой за власть.

– Я не хочу, чтобы это произошло! – Его голос всколыхнул уползающий туман и снова возвратил его к жизни.

Все вокруг меня опять погрузилось в сумрак и поляна исчезла, словно никогда не существовала, и если в моей голове и продолжало звенеть, то только от тишины.

– Это будущее? – Я произнесла слова вслух, словно не замечая, что он читает мои мысли.

– Может быть, да, а может быть, нет. Будущее не всегда предсказуемо, но оно вероятно и вероятность того, что это случится, очень велика.

– И… что же мне делать, мой господин?

– Я и сам хотел бы это знать, Лиина…

Его голос растаял во мне, а затем исчез, как исчезло ощущение его присутствия, и на меня вдруг обрушился дождь, такой теплый, что к туману присоединился белесый и почти невесомый водяной пар. Он смешивался с холодными струями тяжелого воздуха, окружавшего меня, и поднимал его к небесам, освобождая землю.

Дождь прекратился также внезапно, как и начался, но лес вокруг меня испарился вместе с туманом и холодным воздухом, и я увидела ночное небо и миллиарды звезд, и замок с острыми башнями, чьи шпили касались звезд. Развевающиеся флаги на воротах замка несли на себе символ хозяина неприступной крепости – огромного зверя, грозно раскрывающего свою пасть и обнажающего острые, как сабли, белые клыки, придающие ему свирепый и беспощадный вид.

Я чувствовала себя песчинкой рядом с огромным валуном, когда смотрела на башни замка. Когда же открылись его ворота, я почувствовала себя добычей, добровольно идущей к дракону в пасть. И я не знала тогда, что проведу в этом замке целых три года…

Три года покоя – такого желанного и столь необходимого, пролетели совершенно незаметно. Дни казались мне сном, и я чувствовала себя умиротворенной, словно сам воздух Ночных земель успокаивал меня. Он пел мне колыбельную песню, едва слышимую, но приятную, словно детство опять вернулось ко мне.

Дни пролетали как часы, а часы, как минуты. Я встречала рассветы и закаты, и бродила в сумеречных лесах, влюбляясь в каждое дерево и каждый цветок, и звери брали еду из моих рук и самый ужасный из них казался мне воплощением совершенства.

Я полюбила ночь и багровую луну, и совершенно перестала замечать солнце и ощущать его тепло. Лунный свет, сотканный из миллионов тончайших и прозрачных нитей, трепетавших в моих ладонях, казался мне самым прекрасным и самым ярким из всех существующих звезд. Он переливался таинственными огнями, и они освещали мой путь в бесконечном ночном лесу.

Я перестала бояться темноты, затаившейся в бездонных просторах черных озер, и ночь, которая пряталась на самом их дне, была для меня прозрачнее, чем дно самого прозрачного и кристально чистого озера моего мира.

Я стала различать десятки оттенков черного цвета, и каждый новый оттенок был прекраснее предыдущего. Я даже перестала замечать постоянное присутствие того, кого называла своим господином. Он казался мне призраком, существующим лишь в моем воображении, а мое сознание перестало различать, когда оно бодрствует или, когда оно спит.

Я все больше и больше окуналась в мир, уводящий меня от реальности, избавляющий от бремени собственных мыслей, чувства долга и ответственности. Даже Алекс не мог достучаться до меня, ибо я не хотела этого и наслаждалась покоем, которого была лишена всю свою жизнь…

Однажды я поняла, что хочу прожить целую вечность в этом замке и в этом мире, где звезды светили только для меня и только для меня росли деревья и цветы; где меня понимали звери, никогда не умирающие, потому что их некому было убивать. Я хотела остаться в призрачном мире, где царили покой и тишина, покорившие мою душу; где жил человек, ничего от меня не требующий, а просто желающий сохранить жизни своим сыновьям.

Ощущение его присутствия время от времени посещало меня, но однажды я столкнулась с ним наяву. Его тень коснулась меня и поразила в самое сердце, лишив частички собственной души. Это произошло случайно, но я снова убедилась в том, что отец принца Дэниэля – не совсем человек…

Сумерки всегда нравились мне, словно отделяли меня от жизни, к которой я не хотела возвращаться, и преграждали путь к смерти, к которой меня влекло. Сумерки были границей между светом и тьмой, а также миром, где противоречия не разрывали меня на части, ибо я находила гармонию среди собственных многочисленных «я», толкающих меня то к пропасти, то к небесам.

Однажды вечером, когда сумерки только-только пали на землю, я наткнулась на озеро в лесу, никогда не встречавшееся мне раньше. Практически идеальная форма озера, напоминавшая круглую чашу, с черной и неподвижной водой, вызвала впечатление гармонии и законченной красоты. Ни ветер, ни всплеск рыбы, ни гомон птиц не могли потревожить мертвую воду и мертвую тишину. Вода притягивала меня, как магнит, и я не смогла устоять перед ее зовом…

Я приблизилась к самому берегу и встала на колени, нагнувшись над гладью озера. Руки, коснувшиеся воды, привели в движение ее поверхность, и мое отражение исчезло и вновь появилось, как только утихла рябь на воде. Я смотрела на себя, словно в зеркало, и вдруг поняла, что забыла, какого цвета мои волосы и мои глаза. Та, что смотрела на меня из воды, не была мною. Она была похожа на бледную тень или призрак, исчезающий в темноте. Свет ее поглотила ночь, а сумерки лишили ее жизни и радости. Краски лица поблекли, едва просвечивая сквозь черную и прозрачную водяную вуаль. Глаза, полные когда-то яркого огня, превратились в тусклые головешки. Казалось, мое отражение в воде было живым и оно не принадлежало мне, а существовало вполне самостоятельно. Лицо в воде манило меня за собой, будто спрашивало: «Ты со мною, Лиина?», и я кивнула ей в ответ. Я хотела остаться и вновь потянулась к своему отражению, коснувшись пальцами холодной воды.

Равновесие нарушилось, и я окунулась в черные воды с головой. Вода была ледяной и она обожгла мою кожу, словно раскаленным огнем, но затем ледяной холод сменился теплом и я ощутила покой и свободу. Я медленно падала на дно озера, и глаза мои были открыты. Они видели, как сомкнулась вода на поверхности, обретая обычное спокойствие, и холодное безмолвие окружило меня. Мне было хорошо. Я ничего не боялась и не хотела бороться…

Возможно, это длилось всего лишь секунды, но мне они показались долгими минутами. Я перестала видеть свет и вода вокруг показалась мне чернее, чем ночь, которая прячется в каждом из нас, – стоит лишь закрыть глаза, чтобы увидеть ее. И в это мгновение, когда глаза мои стали закрываться, что-то темное, как будто что-то может быть темнее, чем сама чернота, поднялось со дна озера и заглянуло в мои глаза. Оно не внушало страха и не пыталось остановить мое падение, наоборот, оно хотело, чтобы я прикоснулась к нему. И я прикоснулась и закричала от страшной боли, но никто не услышал мой крик. Легкие, еще наполненные воздухом, выдохнули его остатки уже под водой, и вместо него поглотили воду и то самое нечто, соединившееся со мной так легко, словно я пригласила его в свое тело.

Глаза мои закрылись в последнем желании достичь дна озера, и я увидела себя изнутри. Я увидела, как легкие наполняются водой, а сердце бьется все медленней и его красный цвет разъедает темнота. Сердце плавилось в черной воде и в то же время билось в последней попытке донести до мозга живительный кислород. Я вдруг поняла, что умираю, и в то же самое мгновение кто-то крепко схватил мою руку и буквально вытянул меня на поверхность, вырывая из плена холодного мрака. Он выбросил на берег мое остывающее тело, и я с трудом вскарабкалась по нему, царапая землю.

Запах поврежденной травы и умирающих под тяжестью моего тела цветов проник в ноздри и добрался до всех чувственных окончаний. Я вспомнила опьяняющей запах зеленой травы моего мира, и небо над головой показалось мне сиреневым, а не черным. Я лежала на земле, обратив глаза к небу, и понимала, что туман в моей голове исчезает, а вместе с ним перестает быть серым и окружающий меня мир. Я словно проснулась, наконец-то вырвавшись из воображаемой действительности чудесного сна в болезненную реальность, и ощутила пустоту внутри себя и огромное недоумение, невозможное описать.

Представьте себе, что еще вчера вы знали, кем являетесь, как вас зовут, где вы находитесь и под каким одеялом уснули. И вот, проснувшись утром, вдруг понимаете, что сегодня вы не в той пижаме, не под тем одеялом, не в том месте и не в том времени, и даже ваше имя норовит ускользнуть из памяти. И первое, что приходит на ум: «Какого лешего я здесь делаю!?».

Запах погибающих цветов и сока зеленой травы напомнил мне детство, в котором зеленели луга и паслись коровы. Люди косили траву на зиму, сушили ее, а затем собирали в огромные стога. Я обожала запах высушенного сена, особенно зимой, когда приносила его в теплый сарай, где блеяли овцы и мычали коровы. Они хрумкали его с таким удовольствием, словно не было ничего вкуснее на всем белом свете. И в этом была какая-то простота, некое вдохновение и красота, но простота вселенской гармонии, когда мир принадлежит лишь мне, а за его пределами находятся только зимний холод и бесконечный снег.

Это было странно, но именно воспоминания моего детства вдруг помогли мне обрести себя и вспомнить события последних лет, а затем понять, кто находится рядом со мною. Отец Дэниэля и милорда был таким же мокрым, как и я, но это было его единственным сходством с человеческим обликом. Я не видела его лица – оно полностью было закрыто черным капюшоном плаща, скрывающего всю фигуру целиком, но его рука, вцепившаяся в мое запястье, не была человеческой. По крайней мере, то, что держало меня, нельзя было назвать пальцами рук.

Я отчетливо видела, как разжались его пальцы или когти – не могу даже точно сказать, а затем сдавили мою грудь всей своей силой и другая рука, словно тень, вошла в мое тело и коснулась сердца. Я не могла закричать, потому что не хватило дыхания, но ощущения были такими, словно в сердце вложили кусок льда и сжали их вместе: сердце и лед. А затем тень ушла из моей груди и снова обрела плоть, но голос в голове или в ушах сказал с огромным сожалением:

– Я не могу достать его, Лиина…

Это было последнее, что я запомнила, ибо после слов я перестала видеть небо и чувствовать запах мертвых цветов. Когда я очнулась, я снова ощутила себя живой, а не тем бесчувственным мертвецом, что была. Меня закутали в теплое шерстяное одеяло и разожгли огонь в камине, который никогда не разжигали раньше. И мне было холодно, очень холодно, причем изнутри. Никогда раньше мне не было так холодно, о чем я тут же сообщила отцу Дэниэля, протягивающего к огню серебристый сосуд, в котором явно что-то закипало. Он обернулся ко мне, но я опять не увидела его лица.

Содержимое емкости перекочевало в стеклянный бокал, который протянули мне. Питье было горячим и очень вкусным. Я отхлебывала глоток за глотком и слушала правителя Маэленда:

– Ночные земли принадлежали мне всегда, Лиина. Я властен над жизнью и смертью всех его обитателей и нет никого, кто мог бы противостоять моей воле. Того, кто решился на это однажды, я лишил тела и загнал в озеро на долгие десятилетия. Но сейчас его душа поселилась в твоем теле и я не могу достать ее, не убив тебя…

Он вдруг прервался и издал странный гортанный звук, словно птичий клекот, и его пальцы-когти, едва видимые из-под плаща, резко сжались и снова разжались, готовые вцепиться мне в горло. Я поперхнулась и закашлялась, но страха почему-то не было.

– Я думал, что смогу… – Его слова прозвучали глухо, словно из-под земли.

Он задумался и довольно долго молчал, пока я не прервала его мысли вопросом, почему-то пришедшим на ум:

– До того, как встретиться с вами, я знала, что вы не совсем человек. Ваши сыновья не похожи на вас. Почему?

Его смех вдруг прозвучал совершенно по-человечески:

– Во мне намного больше человеческого, чем ты думаешь, Лиина, а вот в тебе я не уверен.