Свет родной звезды

– Ну, не знаю. С женщинами всегда, как на минном поле.

– С женщинами, – эхом повторила Оля, – ходок что ли?

– Ну вот я же говорю, противотанковые мины на каждом шагу.

Оля склонила голову набок и криво улыбалась. Гость привстал, сел, а женщина продолжала смотреть в одну точку.

– Что новенького? – Анатолий пытался изобразить лёгкость, но осекся.

Оля перевела на него взгляд.

– Зачем вы пришли?

– Задание партии, – тихо и осторожно ответил мужчина.

– Партии? Правда? – Оля вдруг оживилась. – Какой?

– Хэх, – крякнул Анатолий, – Это, как его, шутка.

– В смысле?

– Ну, шутка такая, там, когда говорят про золото партии, про задание партии.

Ее лицо осталось каменным.

– Так я не поняла. Ты чего здесь забыл. Не меня же спасать, – Оля моргнула одним глазом.

– Да нет, конечно. Просто пришёл пообщаться.

Ее губы скривились, словно она смотрела на червяка, взгляд наполнился горечью, и она прошипела:

– Как приятно слышать, что никто не заинтересован в твоём спасении.

– Да какое уже спасение, мы ж пленники в чужой цивилизации.

Оля не слушала, она отвернулась к толстому стеклу окна. Её лицо было бледным, черты размытыми в блеклом свете, и она казалось собственной погребальной маской.

– Я вот думаю, что никто не потеряет от того, что меня вдруг не станет по-настоящему.

– Ну, этого я не знаю, – скороговоркой пробормотал Анатолий, и Оля развернулась к нему, – Это вам видней, вы ж там как-то жили.

– А ты, значит, ценный экземпляр. Точно, и тут вон устроился по бабам ходить, – Оля констатировала.

– Ну, почему сразу устроился. Почему по бабам ходить. Я же понимаю, что нянчить мне никого не доверят. А что остаётся?

– Бедненький, и ничего-то ему не остаётся. Снова безвыходная ситуация.

– Почему снова-то, она безвыходная.

– И шкурку надо спасать, чтоб до старости дотянуть. До старости так ходить общаться будешь?

– А что мне остаётся!?

– Ох не могу, тошно мне! – Оля заломила руки и рывком встала со стула.

– Что такое?

– Какой же ты мелкий человек. Ты и с женой так своей? Все у тебя безвыходное. Всё тепленькое местечко важнее. Вы случайно не с мамочкой твоей живете?

– Жили, а что в этом такого?

– Да, конечно, ничего. Счастливая семейка, упаси бог.

– Знаете что. Я попрошу уважения!

– О чем ты? О каком уважении? Ты сам-то никого не уважаешь.

Вдруг ее глаза загорелись, щеки зарделись, она горячо продолжила:

– Конечно! О чем я. Ты же, Толенька, миротворец. Да? Только бы никто не ссорился.

– А что в этом такого?

– Ха-ха-ха, меня осенило, – она хохотала в голос, – И вашим и нашим, попрыгунчик?

– Это не ваше дело, это моя частная жизнь! Перестаньте!

Ольга хохотала.

– Частная жизнь, не могу. Это тоже моя частная жизнь, – она обвела руками вокруг, – и ты мне мешаешь! Мне неприятна твоя позиция. Мне не нравишься ты, слабак!

– Вот, значит, как, хорошо, – он прятал глаза, краснел, пятился к выходу.

– Слабак! Слабак! Слабак!!!!

Его шея стала бордовой, он исподлобья смотрел на Ольгу.

– Я вас понял. Понятно.

Ее браслеты начали вибрировать, их цвет бледнел и из оранжевого становился белым. Женщина замерла и тут же бросилась за перегородку, послышалось журчание и шумное интенсивное дыхание, а потом всхлипывания и тишина.

Анатолий выскользнул прочь.

Ее комната была идеально вымыта. На столе в бликах неровного света играли зеленые яблоки и чуть недозрелые бананы. Оля восседала на маленьком стуле у окна. Волосы, собранные в высокий тугой пучок, делали ее похожей на царицу в будуаре.

Она держала в руках маленькую подушку, представляя, что это Берта, гладила ее, теребила ее милые упругие кончики, и ум вынашивал уколы, подсечки, безжалостные пикировки, обличения и главное: приговор.

Лютая ненависть, прожигающая ее душу с момента переселения, обрушилась на собрата по несчастью. Нет! Он продался заграянам. Значит, он такой же, как они, и это он отвечал за все ее беды. Этот неуверенный, подлый человек, предатель, слабак, враг номер один. И не мужчина!