Свет родной звезды

– Вы страхи. Вы нет веры. Вы думать недостойны, – сухо произнес исполин. Маленькая щелка его рта не шевелилась.

Оля опешила.

– Ну, знаете ли, – она задумалась, – Ну, может быть… Так это вообще у всех и каждого.

– Есть люди другие. Верят, выбирают.

– Как это выбирают. Да вы не знаете, вы же с этой как ее…

– Планета Заграй. Раса заграян, – он неуловимо кивнул, – Проводить опыты. Много земных лет женщины качать детей Заграй. Сотни земных лет. Заграй знать, раса заграян нет выбора. Выбор есть земляне.

– Да какой выбор, о чем вы! Я замуж выскочила, как все. Почти сразу родила, а муж сбежал! Сбежал, падла. Алешка недоношенный родился, чуть не задохнулся при родах. Болел, слабенький был. А муж что? Нет, убежал от проблем.

– Не хотеть дать теплоты, много требовать. Не хотеть хорошего будущего, хотеть жить как мать.

– Да что вы говорите! – Оля перешла на крик. – Мать всю жизнь с алкашом мучилась. Всю жизнь у меня перед глазами ее слезы. О каком желании вы говорите!?

– Успокоиться. Вы нет безопасно.

– Тьфу на вас! Оля подошла к столу, где еще стояла кружка с чайными потеками. Быстрым решительным шагом, что-то шамкая себе под нос, она прошла к санузлу и налила из крана прозрачную жижу, а затем вернулась обратно и села на край напротив собеседника.

– Вот смотрите, я вам сейчас все объясню о своих мечтах, – она по-мужски расставила ноги и уперлась локтем в колено, – Я семью хорошую хочу, чтобы у сына братик там был или сестричка, мужик нормальный чтоб его воспитывал. А что получается, вокруг одни слабаки. Пьют или гуляют. Да и Лешка что, вечно молчит, огрызается, домой не ходит. Это нормально на мать гаркнуть, игнорировать, не учится! Только шмотки ему подавай да на карман, чтобы школу прогуливать. Мать ему вообще никак, только криком и можно.

Во рту у нее пересохло и давно уже хотелось отхлебнуть прохладной водички, а лучше выпить залпом, но она считала жизненно необходимым высказать этому яйцеголовому, как он ошибается.

– Выбрать не любить сына, не проявлять добрых чувств. Выбрать думать самцы слабые и плохие. Дитя расти слабым, плохим.

– Ложь!– Оля подавилась и глухо откашливалась.

– Хотеть обвинять других.

– Это все неправда, я хочу счастья. Но все против меня! – Оля сделала быстрый щедрый глоток.

– Самка не хотеть.

– Да с чего вы это взяли? Опыты что-ли ваши? – с высокомерной ухмылкой она отхлебнула из кружки.

– Опыты. Пить воду, – его кисть вздрогнула, инопланетянин медленно отогнул длинный костистый палец и ткнул ей в лицо, – Заграй нет воды. Самка Земли делать вода.

Множество брызг разлетелось по сторонам, Оля закашлялась, ее щеки раскраснелись, глаза блестели.

– Можно менять ход мысли. Всегда можно дать детеныш любовь. Времени нет, пространства нет. Любовь орган тела самки Земли. Любовь нет конца. Нет любви, особь брак, смерть.

– Вас послушаешь, так получается, я деформировала собственного сына!? – Оля жадно всматривалась в собеседника.

– И жизнь.

Оля сцепила зубы, внезапно ее взгляд остекленел, кровь отхлынула от лица, щеки побледнели. Она зло и равнодушно заявила:

– Это все ложь. Дичь какая-то! Мне это не подходит.

– Сотни земных лет самки Земли детеныши Заграй. Заграй стать великая.

– А сами-то вы, сами-то что?

– Раса Заграй нет выбора.

– А мне-то что? Какое мне до вас дело? Мне-то что делать? – она самодовольно ухмыльнулась и перекрестила руки на груди.

– Другие особи говорить, просить прощения.

– Ахах! Ага, – отхаркнула она и встала, – Да пошли вы со своей философией. Я во всю эту чушь не верю! Психология… Карты-звезды-прогнозы… Нет. Прощения я у них ещё просить буду. Это они мне жизнь испортили. Они! Я – жертва. Я!

Оля встала напротив гостя, помолчала, несколько раз кольнула грудь сведенными пальцами и начала ходить по комнате. Она будто что-то напевала, наклонялась к полу, поднимая невидимые предметы, ушла за загородку, долго возилась, и когда вернулась, комната была пуста.

Оля села, положила перед собой тугие кулачки и тяжело вздохнула. Комок в груди, снова душил её. Все это было гадко.

Все до одной мысли врезались в одну точку, этой точкой был Леша, сын, которого она на самом деле давно предпочитала игнорировать. Оля представила его одного, растерянного, больно закусила губу, чтобы не заплакать. А потом перед глазами возникла шумная компания незваных гостей и захламленный дом, и почувствовала прилив испепеляющей ярости: «Сволочь!» – свистнуло между зубами, – «Вы все сволочи!»

Дни тянулись медленно и скучно. Оля безраздельно предалась апатии и злой раздражительности. Общение с заграянами она открыто саботировала. Действенный способ – просто не обращать внимания, а если сильно докучали металлическими голосами или бесшумными посещениями, она начинала орать, громко причитать или изо всех сил размахивать простыней.

Оля безумствовала со вкусом и полной самоотдачей, а затем перестала вставать, в санузел ходила только по острой нужде. Так же пропали из рациона вода и земные деликатесы вроде сосисок и чая. Она безучастно жевала биомассу в виде фруктов и снова пряталась под одеяло в его сомнительный покой.

Каждую минуту, что обволакивала её, сдавливала, душила, она растворялась в воспоминаниях о Берте. Любовь этого маленького создания, искренняя и безупречная, согревала её душу и ещё дальше отдаляла от остального мира. От родных людей, отношения с которыми требовали труда и любви. От себя, жалкой и грязной. От будущего, которое теперь могло стать только унылым и беспроглядным.

Собака принимала её и такой, собака не требовала понимания, поддержки, веры. Это была хорошая породистая псинка с весёлым характером и живыми глазками. Она так быстро откликалась на её голос и так обезоруживающе ей радовалась, что никакого труда от Оли было не нужно. Чистая обоюдная любовь связывала их воедино. И это все. Не было претензий, неоправданных ожиданий, гниющих внутри обид. Нет, только радостный лай, безумная радость встречи и лёгкий нрав.

Она прибегала к ней в постель, юлой крутилась на подушке и засыпала с тоненьким умилительным посвистом, как малыш. Оля трепетала от нежности, и заходилась от приливов горячей и чистой любви. От любых проблем можно было спрятаться в этот Бертин писк и топоток маленьких лапок, несущих её к хозяйке.

И сейчас, каждую минуту она воскресала в себе безопасные воспоминания и погружалась в них без остатка. И даже утрата самой Берты, оставшийся от нее лишь дух памяти, были зоной безмятежности и покоя.

Дальше падать было некуда. И Оля схватила за хвост одну быструю мысль: вот так и буду жить. Но внутренние силы крепли, и она стала высовывать нос из укрытия чаще и мечтать о неведомой, запредельной жизни, глядя в сказочный, переливчатый монолит окна. На ум приходили книжки, прочитанные еще в детстве, о бескорыстных разбойниках и великих мореходах, рыцарях, феях. Она листала их далекие страницы и дописывала новые главы, меняла финалы и наполняла свою жизнь совершенно неправдоподобными личностями. Они заменяли собой ее реальную жизнь.

Когда в комнате послышался шорох, Оля не повела и глазом. Пришельцы ее не отвлекали, пусть ходят, сколько хотят. Но издали опасливо окликнули по имени, и Оля напряглась. Голос был абсолютно мужской. В нем был и тембр, и эмоции, и даже легкая, едва уловимая картавость. Она вскочила на постели.

– Ух, – глухо выдохнул силуэт у входа.

Оля подскочила на ноги и замерла на скомканных простынях.

– Святые кустики! – проговорила тень, – Здра-вствуйте.

Женщина ринулась вперед и через миг была рядом.

– Кх, кх, – кашлянул в кулачок, – Анатолий, – поправил очки и посмотрел на нее ясными голубыми глазами.

Оля молчала, сверлила мужчину взглядом. Он еще раз кашлянул и отступил в сторонку. Поглядывая себе под ноги и прищурившись, Анатолий внимательно осматривал комнату.

– Можно я, – кивнул на креслице у стола, – присяду?