Янтарь. Вирус бессмертия

– Так он же с нами, что с ним станется? – весело выкрикнул кто-то из бойцов.

Кто-то из них добавил что-то еще, компания расхохоталась и свернула под навесы, где располагалась небольшая полевая мастерская, а в ней кучи всякого хлама и относительно годных вещей.

– Давайте будите Берика, пойдем образцы собирать, – скомандовал в свою очередь Трофим, перебивая уже открывшего что-то сказать рот Сагитая, который, кстати, по примеру Трофима поменял поляризованное стекло на прозрачное. – Скажите ему, что завтра отгул будет, если сейчас выдвинем.

– Есть, – сказал Яков и с некоторой опаской поглядел на напарника.

Чуть больше чем через полчаса два эколога ползали в грязи под проливным дождем, собирая пинцетами и щипцами наиболее интересные остатки Бизона и складывая их в стеклянные баночки. Кровоточащие ошметки распределились на большой площади, часть из них была втоптана в грязь сапогами бойцов, и два некробиолога, вытаскивая их из земли, пытались сообразить, какой кусок органа они нашли. Долговцы некоторое время с интересом следили за их деятельностью, но вскоре погрузили экзоскелет на тележку и, толкая ее на раз, два, три, потащили к бункеру. Берик нашел вроде как мозговую массу и отложил ее отдельно. Оба лаборанта стояли рядом, охраняя ученых, но никто ими так и не заинтересовался. Через полчаса сборы были закончены, и отряд со спокойной совестью двинул на базу. Некробиологам нужно было сдать комбинезоны на дезинфекцию, запереть образцы в дальней комнате лаборатории, а завтра с утра остальные пустят их по процедуре, идентифицируя, определяя, фиксируя. Расставив и заперев образцы по холодильникам в последней комнате, Трофим оставил карту памяти с камеры комбинезона и большую записку маркером на столе у шефа «ЧЕТВЕРТАЯ КАТЕГОРИЯ!!!», поставив третий восклицательный знак, он удовлетворенно хмыкнул, закрыл двери и пошел наконец к себе на заслуженный сон.

На следующий день ближе к обеду Трофим, отдохнувший и выспавшийся, приняв душ и пообедав-позавтракав, сдав согласно графику несколько капель крови в медицинском отсеке, горделиво поправляя халат и ожидая услышать хвалебные дифирамбы от шефа, Лисова Алексея Ивановича, вошел в лабораторию номер шесть. Шеф сидел, напряженно думая и нервно постукивая ручкой по столу.

– А, проснулись наконец, Трофим Аристархович, я рад, я рад. Как самочувствие? – он привстал, пожимая протянутую руку.

– Спасибо, хорошо, – ответил Трофим, – видели, как мы вчера поработали с Бериком Капезовичем? – довольный собой, спросил Трофим.

– Да, видел, конечно, молодцы, что тут сказать, удача редкая… – озабоченно ответил Лисов, не переставая постукивать ручкой.

– Так, а что это вы не рады? Что-то случилось? – подозревая неладное, спросил Трофим, пытаясь разглядеть лежащие перед шефом бумаги в надежде на подсказку.

– Я-то, с одной стороны, и рад, конечно, только вот образцы наши погорели.

– Как погорели?! – Трофим метнулся к двери, ведущей в следующую комнату.

– Погодите, Трофим Аристархович. Не те образцы, которые вы принесли вчера, а все остальные.

– Это то есть как? – пытаясь увязать некий локальный пожар в специальных больших холодильниках, где в принципе нет горючих материалов, когда сгорели образцы тканей и колонии в изолированных друг от друга стеклянных ячейках-отсеках, при этом остались целыми образцы, принесенные вчера и поставленные в центральные ячейки.

– Эта колония четвертой категории убила все остальные колонии, представляете?! – Лисов схватился за седеющую голову. – Весь наш материал, все наши работы и разработки велись на основании этой базы, а новые образцы просто их уничтожили. Нам теперь не с чем работать, вон Валентин Петрович сохранил всего три образца каким-то чудом для своей диссертации и рад-радешенек, а у Лукаса Константиновича все пропало, мои культуры тоже пропали, а я уже был так близок… Это же больше года наработок! Динамические исследования… эх… – он взялся второй рукой за голову.

Новость была более чем неприятная. Огромный кусок материалов и связанных с ним исследований вдруг в лучшем случае отложился на несколько месяцев, а в худшем на год.

– Я же не знал… – вдруг все поняв, упавшим голосом сказал Трофим, – мне очень жаль… я бы никогда…

– Да я не виню вас, Трофим Аристархович, в самом деле это было непредсказуемо. Такая сила в этих новых колониях… просто фантастика, но потери лаборатории, сами понимаете… вон Лукас Константинович взял отгул, наверное, напьется.

Трофим опустил глаза. Да, действительно, такой удар для сотрудников лаборатории трудно было представить. Это сложно было сделать другим образом, поскольку вирус был крайне живуч.

– Как же у Валентина Петровича остались целы, он что, проводил модификацию? – спросил Трофим.

– Нет, никаких модификаций. Обычные образцы второй категории. Спинной мозг и два образца эпидермиса. Стояли рядом с остальными, но погибло все вокруг, кроме них. Непостижимо. Мы только что рассортировали все. Четвертую категорию убрали в отдельный холодильник, там теперь свободно, а колонии Валентина Петровича – в другой. Можете посмотреть, он там.

Трофим вытащил из кармана защитные очки и, пройдя сквозь вторую и третью комнаты, вошел в четвертую, где стоял его коллега, с умилением домохозяйки над каким-нибудь фикусом разглядывающий три прозрачные лабораторные банки с находящимися в них частями тел мертвецов.

– Здравствуй, Валентин Петрович.

– А, Трофим Аристархович, приветствую…

Валентин Петрович Петров был классическим лабораторным ученым. Брюнет невысокого роста, с хорошей блестящей лысиной, в очках, с пухлым телом с жироотложением по женскому типу и покладистым нравом.

– Видишь, какая оказия произошла, Трофим Аристархович? Алексей Иванович рассказал? – спросил Петрович, расстроенно подняв брови.

– Да, – хмуро ответил Трофим, – беда прям. Ты, Валентин Петрович, извини… блин.

– Ага, – неопределенно сказал Петрович, что можно было истолковать как «ага, щас я тебя извиню, держи карман шире» и в то же время как согласие с принесенными извинениями.

Трофим хмуро оглядел теперь почти пустой холодильник, плотно приставленный к стене, который представлял из себя стеклянный шкаф из очень прочного стекла, высотой сто девяносто сантиметров, нижние двадцать сантиметров которого занимало охлаждающее оборудование, и четыре метра длиной, со множеством одинаковых пеналов-полочек, на которых по нумерации вверх располагались цифры, а в длину буквы. Таким образом, нахождение каждого образца фиксировалось двоичной системой координат типа А6, Б2 или АГ23. Всего он имел триста полочек вверх примерно по четыре сантиметра каждая и сорок разделений по вертикали, включая боковые стенки. Что давало размер одного пенала восемь на четыре сантиметра с глубиной, равной глубине шкафа в двадцать сантиметров. В ярко освещенном холодильнике сиротливо в левом нижнем углу ютилось три образца Петровича, вчерашние же образцы были отнесены в старую модель холодильника меньшего размера, стоящую справа.

– А что же ты их в угол убрал? Повыше же удобнее было бы доставать, – спросил Трофим, особо чувствуя вину за произошедшее.

– Я уж лучше подальше от этих, – Валентин Петрович кивнул на старый холодильник, где мирно покоилось двадцать шесть образцов от объекта четвертой категории.

– А раньше где стояли? – спросил Трофим.

– Ж45 и ниже на десять, Е44 и ниже на восемь, К32 и выше на три, – ответил ученый, коротко вздохнув, окинув несуществующие уже образцы грустным взглядом. – Всего двадцать одна колония. У меня еще маленькое количество образцов, у Лукаса Константиновича сто семьдесят образцов погибло.

– Эти твои счастливцы где стояли?

– Да вот тут Ж50, 51, 52, – указал пальцем на пустые пеналы Петрович.

– А да, вспомнил, там вокруг них сбоку пусто было, – сказал Трофим.

Ученые действительно ставили колонии друг от друга через букву или через две, так было проще. Требовалось меньше внимания, чтобы ставить их именно на то место, откуда было взято, поскольку деловая рассеянность случалась с каждым, не исключались вероятности схватить чужой образец, да и места в холодильнике хватало.

– Эти новенькие сейчас как чувствуются? – спросил Трофим, отвлекаясь от грустных мыслей.

– Да вроде приморозились, поутихли, – ответил Петрович, – а так здорово за зубы тянули, я аж подумал, что разболелось по-настоящему.

Трофим подошел к старому холодильнику и посмотрел на лежащие в банках образцы. Куски тканей с водой, частичками травы и земли вполне себе удерживали форму, имели относительно равномерный цвет, консистенцию и не размазывались по склянке, что говорило о том, что вирус очень даже жив и контролирует тот фрагмент носителя, который сейчас заполняет. Некробиолог пододвинулся еще ближе, почти касаясь грудью прозрачной стенки холодильника, чтобы ощутить его воздействие. К этим ощущениям он привык, и иногда ему казалось, что их даже не хватает. Он прислушался к своим ощущениям, легкая головная боль, чуть-чуть заныла шея, позвоночник, легкий тонус в мышце ног, как предвестник судороги. Действительно сильное влияние. Он отошел от стенки.

– Мда… силен, – уважительно и с некоторым удивлением сказал он.

– Алексей Иванович говорит, что он не мог за три дня обрести такие свойства, скорее всего, он получил их от другого носителя четвертой категории, – сказал Петрович.

– Да? Интересно.

В эту минуту дверь четвертой комнаты открылась, и вошел Алексей Иванович, как положено в белом халате, чепчике и защитных очках, заложив руки за спину. Он явно слышал последние фразы диалога.

– Да, Трофим Аристархович, это очень интересно, – сходу вступил он в диалог на правах старшего по должности. – И, судя по имевшимся у нас данным, мы тут тоже не спим, у нас было целых три дня, пока вы восстанавливались от полевых исследований, и мы выяснили, что означают инфракрасные излучения объектов, – он сделал паузу, ожидая вопроса, но вопроса не последовало, поэтому от продолжил. – Это, собственно, как вы и предполагали, синхронизация колоний, так сказать, от более разумной к менее разумной, до подтягивания, так сказать, всех к одному эволюционному уровню.

– Разложили на спектрометре? – предположил Трофим.

– И на спектрометре тоже. Очевидно, что частота волны синхронизируется, так же как и при других экспериментах с подвоздейственными объектами. Поэтому свойства у них становятся одинаковыми, разница, конечно, в прогрессивной адаптации колонии к носителю, но это, как мы знаем, вопрос времени, – сказал Лисов, кивнув самому себе.

– Вопрос времени… за три дня, пока Бизон…

– Кто простите? – перебил его Лисов.

– Бизон, это вон тот, – Трофим указал пальцем на старый холодильник.