Янтарь. Вирус бессмертия

Ученые обменялись вдохновленными рукопожатиями.

– Док, а вы уверены, что это хорошо? – мрачно осведомился Сагитай.

– Что именно? То, что вирус прогрессирует такими темпами, и носитель обретает качественно иной уровень? – спросил Трофим. – Безусловно, это очень важно для науки, я думаю для человечества в целом. У него уже даже название есть, вирус бессмертия! – совершенно потеряв от восторга голову, доложил Трофим.

– Да фигня это все, Док, как ты его не назови. Ты что ничего не заметил?

– Я? – опешил Трофим. – О чем вы, Сагитай?

– Маска-то у него, на морде… Санькина. Саня Клише, Док… помнишь?

Ученые пришли в себя. Оба. Суровая реальность Зоны вернула их в этот мир, там, где каждый начатый день не гарантирует того, что он будет закончен. Они сидели в развалинах старого бревенчатого дома, имеющего всего две стены, на Пепелище. Остальная часть была огорожена деревянным, связанным друг с другом проволокой штакетником, который не выдержит удара сапогом. Где-то в темноте бродили и стояли мертвецы, среди которых должен был быть сто пятьдесят шестой, с автоматом. Определенно, это не то место, где нужно радоваться за успехи вируса, так умело распоряжающегося человеческим организмом, научившегося использовать его воспоминания, его мозг, прошедший миллионы лет эволюции.

– Вы знаете, Сагитай, не поймите меня неправильно, – задумчиво сказал Трофим, – возможно, я скажу крамольную для человека вещь, но происхождение вируса не выяснено до сих пор. Одно ясно точно, что вирус – это то, что возникло намного раньше самых первых бактерий.

– И что? Нам теперь кланяться ему, что ли? – раздраженно спросил Сагитай.

– Я в самых смелых своих теориях могу предположить, что не вирус появился на нашей планете, а мы появились на его планете. Понимаете? – осторожно спросил Трофим. – Я хочу сказать, что этот микроорганизм пережил все, что не пережили другие формы жизни. Возможно, он пережил и цивилизации, возникшие раньше человечества, возможно, он и был причиной гибели предыдущего населения Земли.

Сагитай усмехнулся.

– Нет оснований смеяться над этим, Сагитай, существует множество доказательств, которые мы не склонны рассматривать априори, а между тем крупные институты по всему миру всерьез изучают это направление, – Трофим выдохнул и замолчал.

– Не знаю, я бы выжег к чертям собачьим весь этот ваш питомник… что с ними цацкаться?

– Я вас понимаю, Сагитай. Но вы же всерьез не думаете, что уничтожение объектов, пусть даже всех, остановит этот самый вирус? Он останется в земле, в воде, вылезет через десять, двадцать, сто лет, когда нас с вами уже не будет, это для него не срок, – Трофим отодвинул камеру, – поберегите батарейки, Берик Капезович. Если это форма жизни представляет угрозу человечеству, мы обязаны изучить ее настолько, насколько это возможно, понимаете? И личная неприязнь к конкретному объекту неконструктивна. Это Зона, здесь вообще с неприязнью поосторожнее надо.

– Это ты к чему, Док?! – нехорошо спросил Сагитай.

– Классная у вас камера, – вмешался Яков, разбавляя неуместно накаляющуюся атмосферу, – инфракрасный вообще огонь! Дай посмотреть, – попросил он у Берика. – А ночное есть?

– Конечно, – подтвердил Берик, – вот тут включается, вот тут настраивается.

Он указал пальцем на кнопки. Яков, перехватив камеру поудобнее, обошел костер так, чтобы он оказался за спиной, и, глядя в повернутый к нему экран, принялся осматривать окружающую их ночь. Он медленно просматривал на увеличении и кладбище, и отдельно стоящих мертвецов, затем, переключив на инфракрасный режим, присвистнул.

– Смотри-ка, Капезыч, как жарки светятся.

Берик подошел к бойцу и уставился на экран. Яков увлеченно несколько раз переключил с одного режима на другой. На экране то исчезали, то вновь появлялись разбросанные на обозреваемой территории жарки, видимые в инфракрасном режиме, зато при переключении на ночной режим картина становилась контрастно бесцветной, а вдалеке угадывались очертания мертвецов, да еще один стоял неподалеку метрах в двадцати, прямо за жаркой, исчезая из видимости, засвеченный ее ярким фоном при смене режима с ночного на инфракрасный.

– А этот смотри, как спрятался, жуть, – негромко сказал Яков, – даже детектор не видит, сливается с жаркой.

Заинтересовавшись, подошел Сагитай, раздраженный непониманием, возникшим между ним и Доком, особенно равнодушным отношением ученого к смерти сталкера. Он был бы рад выпустить пар, но в действительности здесь, на Пепелище ничего сделать не мог. Разглядев направление, где стоит мертвец, Сагитай направил туда луч фонаря. Из темноты на людей блеснул зеленый свет глаз.

– Это не объект, – почти в один голос сказали Берик и Трофим.

– Почему? – спросил Яков, неотрывно наблюдая за стоящим силуэтом.

– У человека сетчатка отражается красным, – ответил Берик.

– У объекта – белым, – добавил Трофим.

– Но это же… человек или это ваш объект, – растерянно сказал Яков, – вон и одежда на нем есть, – добавил он, глядя на неотрывно следящие за освещенными со спины людьми расширенные немигающие глаза.

– Знаете что, – сказал Трофим, – давайте отойдем от заборчика, подальше от этого.

Отряд синхронно отступил назад, сев позади костра, полукругом к жутковатому пришельцу, спрятавшемуся за жаркой и неотрывно наблюдающему за ними. Было крайне неуютно сидеть у костра окруженными ночной Зоной с пониманием того, что кто-то наблюдает за тобой в паре десятков метров из темноты. Несколько минут прошло в тягостном молчании.

– Оно все еще там? – спросил Берик, делая вид, что поеживается от холода.

Сагитай встал, обошел костер и посмотрел в ту сторону, фонарь не добивал на такое расстояние, чтобы осветить пришельца полностью, но зеленый отблеск глаз был виден отчетливо. Неотступно следящие глаза за людьми из темноты Пепелища. Боец вернулся обратно. Снова наступила боязливая тишина, подчеркиваемая негромким потрескиванием костра.

– Если это не мертвец, то местные за него не вступятся, так, Док? – вдруг спросил Сагитай.

– Наверняка, – ответил Трофим.

– То есть если я его подстрелю, и эти ваши объекты не полезут нас херачить, то вот это хотя бы убежит?

– Я не знаю, – ответил Трофим, – сталкеры ничего похожего не рассказывали. Я вообще удивляюсь, как они ночуют под открытым небом. Но вряд ли они лезут ко всем существам из тех, кого увидят ночью.

– Мда… ребята еще те, эти ваши сталкеры, – задумчиво произнес боец. – Так как же нам спать теперь, пока оно там на нас пялится? Так никаких нервов не хватит.

Люди опять приумолкли, тревожно прислушиваясь к ночным звукам. Вдалеке хрипло лаяли собаки, тихо потрескивал костерок, который лишь слегка освещал окружающих его людей, ветра не было, но в отдалении что-то противно и раздражающе поскрипывало, будто кто-то время от времени пытался оторвать половицу от пола, но, дойдя до половины процесса, укладывал ее обратно. Часы показывали два ночи. В животе у Якова от голода бурлило так, что это было слышно остальным.

– И есть хочется, – грустно сказал Яков, – вон живот песни поет уже. Хоть бы галету какую-нибудь пожевать или ягоду.

Трофим вдруг что-то вспомнил,

– У меня тут есть немного, я забыл, – он достал из кармана маленький смятый кулек карамели, – ну, если не хотите…

– Док, ты все-таки нас накормишь этой своей зомби-пайкой! – хохотнул Сагитай, – давай выкладывай, тут не до жиру, быть бы живу!

Компания оживилась, хоть небольшой, но своевременный десерт из карамелек приподнял настроение. Для четырех голодных мужчин, толком не евшим весь день, это было совершенно несущественно, но гораздо более важно, что это хоть чуть-чуть отвлекло их от мрачных мыслей, погасив на время тревогу. Но только на время.

– Мужики, угостите сталкера, – раздался слабый голос из-за заборчика.

Бойцы мгновенно развернулись на звук, встав на одно колено, готовые как выхватить пистолеты, так и кувырком уйти с линии атаки. В паре метров от заборчика стоял невысокий человек в плаще с капюшоном. В руке посох, нижняя часть лица прикрыта тканевой маской.

– Кто ты, дядя? – спросил Яков, повернув лицо так, чтобы оно меньше освещалось костром и не слепило устремленные в темноту глаза.

– Местный я, живу тут недалеко. Сюда никто не заходит почти, я вот вижу огонек, решил заглянуть, – дребезжащий немощный голос, казалось, принадлежал старику. – Ты бы мне калитку отворил, сынок, я тебе все и расскажу.

Фигура, скрытая капюшоном, неверно колебалась в отблесках костра. Кто бы мог передвигаться ночью по Зоне? Может, действительно местный житель, какой-нибудь хранитель кладбища или странный выживший из ума отшельник? Яков привстал с колена, заметно расслабившись.

– Ну ты даешь, отец. Кто ж ночью-то по Зоне ходит?

– Да, ночь это не для каждого, я тут недалеко живу, мне не страшно. Ты бы отворил калитку, сынок, я тебе все и расскажу, – дребезжащий голос удерживал просительную интонацию.

Яков добродушно хмыкнул и направился в сторону старика. В душе у Трофима шевельнулся холодок, страшный холодок ужаса присутствия чуждого существа.